Читаем без скачивания Заря Айваза. Путь к осознанности - Живорад Славинский

— А кто это?

— Посудомойщик.

— Нет, я чищу картошку.

— Не такая уж плохая работенка, — заметил Реля. — Ты один, не нужно слушать эти дурацкие разговоры. Здесь люди либо врут и хвастаются, либо жалуются и просят занять денег в долг. — Он повернулся на стуле к народу, собравшемуся вокруг телевизора, и громко прокричал: — К нам пожаловал еще один соотечественник!

Я через силу выдавил улыбку на лице. На какой-то момент я даже был рад, что никто из них не стал подходить ко мне и жать руки. У стойки наливал себе кофе высокий молодой человек с черными редеющими волосами и темными кругами под глазами. Он быстро оглядел меня с ног до головы и спросил:

— Захватил с собой сливовицы и наших сигарет? Здешнее американское дерьмо невозможно курить.

Я покачал головой. Доктор Ташик направился к выходу и, задержавшись на секунду около нашего стола, добавил:

— Здесь не так уж плохо до тех пор, пока не найдешь что-то получше.

— Кто ты по профессии?

— Я доктор Ташик. — Он говорил басом, что придавало ему большей уверенности. Тогда я так и не смог запомнить имена всех остальных людей.

Пару дней я чувствовал себя спокойно и в безопасности. Было место, где переночевать, хорошей еды было в избытке, а сама работа отнимала у меня совсем немного времени. Здесь я получал в три раза больше, чем Лидия, работавшая инженером в Белграде.

Сотрудникам отеля, иностранцам, можно было получить комнаты в здании, располагавшемся позади самого отеля. Меня поселили в комнате с Нейлом Бечичем, который до этого жил один в самой большой комнате здания для сотрудников. Он прибыл в Стокгольм из боснийской деревеньки за два дня перед моим приездом. Парень был крепкого телосложения с тяжелыми плечами. Он заикался, и в те моменты, когда заикание мешало ему свободно говорить, становился резким и агрессивным.

Каждую ночь группа сотрудников «Форесты» и некоторых других ресторанов Стокгольма собиралась в нашей комнате. Они играли в шахматы и карты, пили сливовицу, привозимую контрабандой из Югославии. В одну из первых таких ночей я повстречал Бейна Дефлиша.

О нем нельзя было сказать, что он приехал в Швецию на заработки. Бейн Дефлиш! Знаменитый Бейн Дефлиш с белгардской площади Теразии. Ему было около сорока лет, высокий, плотный, я бы даже сказал, слегка грузный, с гладко выбритым лицом и смазанными ореховым маслом волосами. У него были густые, хорошо очерченные брови, которые он поднимал вверх, когда хотел выделить слово, темные глаза говорили о том, что он имел представление о женщинах. Он оставлял за собой впечатление соблазнителя, вечно одетого в форменную одежду: военно-морской голубой блейзер, серые брюки из хорошей легкой фланели, белая рубашка с полосатым галстуком и начищенные до блеска черные туфли. Еще с Белграда я уже запомнил этого соблазнителя, о котором ходили всевозможные слухи. Его кличка, Дефлиш, вызывала восхищение у нас, юной молодежи. Это был приукрашенный псевдоним Бейна Дефлоратора, так как, согласно слухам, многие девушки отдали ему свою девственность. И сейчас, несмотря на то, что он был хорошо одет, Бейн походил больше на крупного кота, которого тянуло к земле из-за его возраста. «Нет счастья в работе, которую выполняют югославы и турки, — частенько повторял он. — Как бы я хотел запрыгнуть на какую-нибудь богатую старую дамочку». Он был дополнительной рабочей силой в ресторане, и ему впервые приходилось поднимать тяжести, которые были весомее женских ног.

В этой группе я довольно быстро добился определенного уважения, так как играл в шахматы намного лучше остальных. Для меня это было не так уж сложно — они играли в стандартные шахматы, думали только о следующем ходе, никто из них не знал о шахматной теории. Уже со средней школы я знал, как поставить королевский гамбит, как начать испанскую и итальянскую партии, а также кое-что о сицилийской защите. Этого было вполне достаточно, чтобы завоевать незаслуженную репутацию шахматного мастера. В прокуренной табаком комнате мы устраивали турниры, которые заканчивались за полночь, где я уже чуть ли не заранее занимал первое место. Некоторые игры сопровождались шумными спорами, руганью и опрокидыванием фигур.

Бейн Дефлиш не играл в шахматы. Когда мы приглашали его принять участие, он только поднимал вверх свои брови. Это не приносило соблазнителю с ужасающим прозвищем никакого удовольствия. Мое внимание частенько перескакивало на него против моей воли. В нем было некое величие, характерное для людей, знающих, как привлечь женщину. Вместе с этим в нем была и уверенность, с которой он отдавал официанту приказания в ресторане, и элегантность, с которой он стряхивал пепел сигарет, и манерность, с которой он приносил свои извинения, когда ему надо было отойти в туалет. Он чесал голову длинным ногтем правого мизинца, на котором был сделан маникюр, так что его сияющая от масла прическа оставалась практически нетронутой. Он говорил о женщинах в совершенно ином стиле, отличном от того, что использовали остальные люди, собравшиеся в нашей комнате. Он ничего не говорил про грудь, ноги и зад, он уделял внимание деталям, которые многие не замечали. «Ну, — начинал он, важно покачивая головой, — та женщина не была красавицей, но она обладала восхитительными руками, прелестными коленками и изящными лодыжками». Когда он говорил о ком-то, кто в тот момент отсутствовал, то упоминал его сексуальный статус: «Это привлекательный, достигший успеха с же-е-енщинами мужчина», — а затем многозначительно почесывал ногтем мизинца одно и то же место на голове.

С самой первой встречи с доктором Ташиком вы расценили бы его как сексуального маньяка. Истории о его сексуальных достижениях обильно сочетались с фактами, которые, как он утверждал, были доказаны в научных кругах и могут быть подтверждены свидетелями. В его присутствии никто не сомневался в его историях, но когда он уходил, его личность на какое-то время становилась главной темой для разговоров. Его прозвали Доктором Трехчленом, но он не возражал по этому поводу.

Десимир, низкоранговый офицер в отставке, приехавший в Швецию на заработки для покупки нового «фольксвагена», бывал у нас в комнате в свободное от работы время. Он работал в две смены, разделял комнату с семью соотечественниками, курил бычки, экономил на проезде в трамвае, добираясь каждый день до работы пешком, что отнимало у него полчаса времени. При разговоре он использовал короткие, простые предложения, словно рубил по дереву. У него были резкие черты лица, глубокие морщины на щеках, пронзительный взгляд серых глаз и узкая ямка на самой середине подбородка. Он немного говорил о солдатской жизни, но в то же время выражал сильное уважение к устоявшемуся порядку и иерархии. На третью ночь моего пребывания у Нейла, когда Доктор Ташик уже рассказал свои чрезвычайно творческие истории и удалился, Десимир спросил нас:

— Вы слышали, о чем он тут говорил?

— Я не верю ни единому слову, — ответил Дефлиш, — он только и умеет, что врать. Кто его видел вживую со всеми этими женщинами, с которыми он переспал?

— И дело не только в количестве женщин, — добавил Десимир, медленно затягиваясь сигаретой, собранной из бычков. — Вы только послушайте, какую чушь он мне недавно рассказал… Он якобы на машине выехал из Югославии и через полтора дня уже промчался через Венгрию, Чехословакию и Восточную Германию, откуда прямиком долетел до самого Стокгольма. (Десимир произносил «Стокгольм» на немецкий манер.) Он остановился на ночь только в Праге. А затем, слушайте сюда, по дороге выпил литр виски, и ни в одном глазу, так что он спокойно доехал до отеля. На парковке принимала машины девушка неземной красоты. Она сказала ему: «Сэр, не хотите ли вы, чтобы я поднялась к вам в номер и подготовила кровать?» — «Конечно», — ответил Доктор Трехчлен. Она отвела его в комнату, после чего сразу же запрыгнула на него… ну и понеслось. Он сказал: «Я драл, драл и драл ее, пока мне это не надоело. В итоге я отодрал ее три раза». А затем она сказала ему: «Сэр, у меня есть дома младшая сестра, Ануска, она даже лучше меня. Мне ее привести?» — «Конечно», — ответил Доктор Трехчлен. Она привела ее, а затем, как он сказал: «Я отодрал Ануску три раза на глазах у ее старшей сестры!»

Десимир глубоко затянулся и поднял указательный палец вверх:

— А теперь скажите мне, где здесь логика? Как она могла оставить свое рабочее место на парковке и пойти с ним кувыркаться?

Я пребывал в хорошем настроении на протяжении пятнадцати дней с того момента, как оказался в таком окружении. А затем меня накрыла депрессия. Из-за окружающих меня людей я чувствовал, что так и не покинул родной дом. Те же лица, те же разговоры о сигаретах и сливовице, подробные рассказы о сексуальных похождениях со шведками и финками, грубый юмор… Всего этого я уже натерпелся у себя дома, прежде чем отправиться в Стокгольм. Я пытался прочувствовать внутренние изменения, но без толку, поскольку мои планы найти себя и не растрачивать время на тривиальные вещи столкнулись с суровой реальностью.