Читаем без скачивания Царь Алексей Михайлович - Александр Боханов

С другой стороны, что еще более значимо, многие Императоры, начиная с Константина Великого, являлись неколебимыми защитниками благочестия, охранителями Веры Христовой, и, наделенные исключительным саном и неограниченной властью, творили Дело Церкви, за что и были причислены к Лику Святых. Помимо Равноапостольных Константина (272–337) и его матери Императрицы Елены (ок. 250–330), к числу святых императоров и императриц относились: Феодосий Великий (379–395), Пульхерия (450–453), Маркиан (450–457), Лев Великий (457–474), Юстиниан Великий (527–565), Маврикий (582–602), Ирина (797–802), Феодора (842–856), Никифор II Фока (963–969), Мануил II Палеолог (1391–1425) и некоторые другие[73].

«Отец церковной истории», биограф и почитатель Императора Константина и его современник Евсевий, епископ Кесарийский (ок. 263–340), в самых восторженных словах описывал заслуги Крестителя Империи Императора Константина. «Все части Римской империи соединились в одно, все народы Востока слились с другой половиной государства, и целое украсилось единовластием как бы единой главой, и все начало жить под владычеством монархии. Светозарное сияние благочестия сидевшим прежде во тьме и сени смертной доставило дни радостные, не было больше и памяти о минувших бедствиях; все и всюду прославляли победителя и соглашались признавать Богом только Того, Кто доставил ему спасение. А славный во всяком роде благочестия василевс-победитель[74]… принял Восток и, как было в древности, соединил в себе власть над всей Римской империей. Первый, проповедав всем монархию Бога, он и сам царствовал над римлянами и держал в узде все живое»[75].

Данная характеристика — первая в христианской литературе констатация идеи Божественного призвания Христианской Монархии, которую мог законно возглавлять исключительно Христопреданный правитель. Начиная с Константина Великого, повелители Империи исполняли не просто функции «первого епископа»; их роль напоминала апостольскую — они заботились о внутреннем мире и церковном благоустроении всех народов и всех церквей.

Возникает верховная монархическая самодержавная власть — полностью независимая в делах внешнего и внутреннего управления, но одновременно и безусловно вассальная по отношению к Богу[76]. Римская Империя является миру в своем новом выражении: носительницы и выразительницы христианского задания, заповеданного людям Спасителем. Это была принципиально новая государственная идея; отныне Империя принимала на себя вселенскую духовную миссию.

По заключению теоретика монархии Л. А. Тихомирова (1852–1923), император-василевс выступает «властью верховною, в отношении подданных, но не безусловную, не абсолютную, ибо имеет определенное, обуславливающее эту власть содержание, а именно: волю и закон Бога, Которому он служит»[77].

По заключению известного церковного историка, «Христианская Церковь, переросшая уровень двух миров — иудаизма и эллинизма, породила и осмыслила самую идею всеобщности, вселенскости, всемирности человеческой истории, сознательно оттолкнувшись от обветшалых национализмов. Провозгласила: нет ни эллина, ни иудея, но все и во всем Христос, Константин потому и стал не ложно Великим, что эта идея пленила его, что, закладывая в основу перерождаемой Империи новую религиозную душу, он творил историческое дело выше дела самого Августа»[78].

На смену языческому, «Ветхому Риму», появляется «Рим Новый» или «Рим Второй», олицетворением которого и стала новая столица — Константинополь, куда Император Константин перенес центр Империи в 330 году.

«Империя ромеев», или Второй Рим, по всем признакам приобрела характер Государства-Церкви, где государственные законы и церковные каноны не только существовали в неразрывной смысловой гармонии, но где вообще все фундаментальное государственное законотворчество одушевлялось Писанием и Преданием, составлявшими нерушимое основание Церкви Христовой. Император Юстиниан издал в 530 году особый эдикт, по которому все церковные каноны признавались одновременно и законами государства. Фактически Юстиниан только повторил постулат, утвержденный Четвертым (Халкидонским) Вселенским Собором в 451 году и ставший правовой нормой в Империи ромеев: «Никакой прагматический указ, противный канонам, не должен иметь силы; должны преимуществовать каноны Отцов»[79].

По словам современного пастыря-богослова, «Власть императора была ограничена «конституционными» факторами: Писанием, преданием, канонами, соборами, епископатом, монашеством, народом»[80]. Богоустановленным признавался только царский институт; сам же христианский правитель не воспринимался и не провозглашался «безгреховным», как то было в католическом мире. Там господствовал постулат об абсолютной «непогрешимости» пап, который фактически являлся нормой для Католицизма многие века и официально провозглашен «догматом» на Ватиканском соборе 1870 года.

Правители Константиновой Империи и по призванию, и по факту выступали главными защитниками и утвердителями Веры Христовой. Никакой «диархии» (двоевластия) никогда там не существовало, и она не могла быть даже теоретически как-то оправдана. Церковь была важнейшей частью Империи, но она никогда не заслоняла и не подменяла собой Империю как вселенский институт. «Церковь не греховно и преступно, а вдохновенно и убежденно совоплотилась с государством, с империей во имя покорения Христу всей земной истории»[81].

Государство предоставляло права и преимущества Церкви, неукоснительно следя за их соблюдением. Можно выделить четыре главных институциональных преимущества, которыми была наделена Церковь в Империи ромеев.

1. Обеспечение Церкви и клира содержанием.

2. Освобождение Церкви и клира от общественных податей и повинностей.

3. Освобождение клира от гражданского суда.

4. Наделение Церкви правом церковного убежища.

В заявленном контексте очень важно обозначить один сущностный момент. Когда Император Константин ощутил Бытие Святого Духа как историческую реальность и решил христианизировать подвластную ему Римскую Империю, то в подавляющей массе своей народы Империи не являлись христианскими. Это касалось как римлян и греков, так и прочих племен и народов. Существуют различные подсчеты, но не будет преувеличением считать, что в начале IV века никак не более 10 % римских подданных являлись христианами. Иными словами — в массе населения Империи они составляли заведомое меньшинство. Потому у каждого из епископов, и самого первого из них — Императора, наличествовала первейшая и насущнейшая задача: обратить людей к Иисусу Христу.