Читаем без скачивания Царь Алексей Михайлович - Александр Боханов

В эпоху Царя Алексея Михайловича, т. е. в середине XVII века, Русское Царство было полностью христианизировано; наличие отдельных незначительных групп инославных и иноверных общей картины никак не меняло. При Константине Великом начался процесс христианизации государства, при Алексее Михайловиче подобная задача перед верховной властью уже не стояла. Царь Православный являлся единственным Богогоугодным правителем во всей вселенной. Как писали восточные патриархи Царю Алексею Михайловичу в 1663 году: «Как власть Бога за небесах объемлет все, так и власть Царя простирается на в всех его подданных. И как отступник от Веры отделяется от лона Православия, так и не сохранивший верности к Царской власти недостоин называться по имени Христа, ибо Царь есть помазанник Божий, имеющий скипетр, и державу, и диадему от Бога»[82].

Проблема для России заключалась совсем не в воцерковлении государства и социума, а в изыскании правильных, истинных, «богоугодных» ориентиров текущего государство-устроения и жизненной практики. Иными словами: власть была озабочена тем, насколько повседневная, каждодневная деятельность Богоугодна.

Подобный вопрос испокон веков волновал каждого верующего, но он приобретал огромный масштаб перед правителем, отвечавшим не только и не столько за себя, но и за духовно-нравственное состояние подвластных. В этой связи неизбежно возникал базовый вопрос: кто является земным судьей для самого христианского государя? Кто вправе, не отступая от церковного канона, оценивать поведение, дела, намерения Христианского Царя, давать ему нравственную, а то и политическую оценку?

Патриарх Никон считал, что таковым должен быть Первоиерарх, которому приписывалась роль не столько духовного наставника, но и поводыря вообще в делах государственных. Когда он добился от Царя Алексея Михайловича клятвы слушаться Предстоятеля «во всем», то возомнил, что без его согласия и одобрения Царь Православный не может, что называется, и шагу ступить. Он хотел добиться полного подчинения Царя своей воле, сделать его инструментом своих теократических представлений, желаний, намерений. Никон уверился, что он-то, Патриарх, настолько сведущ и благочестив, чуть ли не как ветхозаветные пророки, доносившие Глас Божий до царей израильских. Но он не был пророком и никто его в таком качестве никогда не воспринимал.

Все время ратуя за «укрепление веры», за очищение и укрепление обряда, за возвращение «к истинным», «греческим истокам» Веры Христовой, Никон или не сумел, или не захотел разглядеть подлинную традицию, существовавшую в Империи Константина Великого почти тысячу лет и ставшую и фактически, и теоретически церковным каноном.

В Империи ромеев никогда Патриарх не брал на себя роль высшего судьи и поводыря в делах государственных, никто не выступал публично за приоритет Священства в Царстве. Существовал только один случай проявления яркой папоцеристской тенденции, связанный с Патриархом (1043–1058) Михаилом Керулларием, при котором, в 1054 году, произошло окончательное разделение Католической и Православной церквей.

Четыре Императора сменились при патриаршем служении Михаила Керуллария: Константин Мономах (1042–1054), Феодора (1055–1056), Михаил Стратиотик (1056–1057) и Исаак Комнин (1057–1059). Патриарх принимал живейшее участие во всех политических пертурбациях при Императорском дворе и даже инициировал свержение императора Михаила Стратиотика и благословил на власть нового Императора Исаака Комнина, которого вскоре вознамерился низложить. За свое самоуправство Патриарх был соборно извергнут из сана.

В литературе Патриарха Михаила даже иногда называли греческим «папой», имея в виду высочайшую самооценку патриаршего сана, которую он демонстрировал[83]. Как заключает современный пастырь-богослов, то, что Михаил «активно участвовал в перевороте, возведшем на Престол Исаака Комнина, не было необычным в Византии, но его инициатива низложения этого же Императора, сопровождавшаяся заявлениями о его праве низлагать царей и узурпацией одной из царских инсигний, были уникальны. Он был арестован и отдан на суд епископов»[84].

Патриарх Никон, насколько известно, не доходил до мысли свержения Царя. Но он страстно отстаивал приоритета духовной власти в Царстве, чем невольно оказывался в плену теократической католической идеи о превосходстве священства во всем и всегда. Это противоречило не только русской священнической традиции, но вообще всей канонической традиции Православия, где священство занимало определенное, но совершенно не тожественное Католичеству место. По точному определению знатока предмета, «если в Католической Церкви священник выступает от имени Бога, как лицо наделенное специальными полномочиями, то в Православной Церкви отпущение грехов осуществляется непосредственно самим Богом, а не от имени Бога — через священника, а не самим священником; можно сказать, что католический священник выступает как полномочный представитель Бога, а православный священник — как посредник между Богом и человеком»[85].

Никон последовательно обличал политику Царства, все государственные власти, весь аппарат управления, представителей которого называл «врагами Божии» и «дневными разбойниками», совершенно исключая из виду, что всех их назначал лично Государь, чем, вольно или невольно, но ставил под удар все государственное устроение[86].

Уместно еще раз повторить, что нет никаких указаний на то, что у Никона, даже в периоды его самого сильного «гневания» на Царя, которого обвинял в «неблагочестии», наличествовала мысль о свержении Алексея Михайловича. Нет, до подобного святотатственного предела он не доходил. Однако своим гипертрофированным самомнением он очень напоминал Михаила Керуллария; между этими двумя героями, несомненно, существовала идеологическая и психологическая близость.

Русские цари, как до них и Константинопольские василевсы, и по факту своих земных функций и по их восприятию окружающим миром, никак не могли быть «ведомыми». Повелитель Империи являлся Миропомазанником, т. е. прошел таинство, при котором ему были преподаны дары Святого Духа, потребные для управления страной. Помазание обычно включалось в состав сложного богослужебного коронационного чина[87]. Над каждым православным обряд миропомазания совершается лишь единожды, при крещении. И только Царь мог удостаиваться этой особой благодати Божией дважды. Таинство миропомазания сообщало Императору благодатные дары, потребные для несения царского служения, с прощением (забвением) всех до того совершенных грехов.