Читаем без скачивания Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых - Андрей Марченко

Потом поднимали руки и дополняли этот ответ другие ребята.

– Ты тоже хочешь дополнить, Гаврюша? – спросил Бестужев.

– Я хочу возразить…

– Пожалуйста!

Гаврюша встал и, медленно подбирая слова, начал рассуждать.

– То, что сказала Машенька, – это внешний признак Отечественной войны. Но есть и какая-то… внутренняя суть. Что бы было, если бы английские войска прорвались к Бакинским нефтепромыслам? Если бы американцы удержались на Кольском полуострове? Если бы японцы из Маньчжурии проникли на наш Дальний Восток, в Сибирь? Война бы изменила свой характер? Но ведь освобождение Константинополя и балканских славян было долгом России, то есть задачей нашего Отечества! Мне кажется, в какой-то мере эту войну тоже можно назвать Отечественной!

Бестужев опять похвалил Гаврюшу и сказал, что над этим вопросом ребята еще могут подумать дома.

Потом Дашенька Мансурова рассказала про восемь санинских ударов. Бестужев нарочно вызвал эту девочку, обладавшую особенным чувством юмора. Ему доставляло удовольствие слышать ее ироничные замечания в адрес горе-союзников вроде итальянцев, греков и австрийцев. Да и немцам досталось от Дашеньки, особенно когда она упоминала неудачную высадку рейхсвера в Шотландии.

После ответа Дашеньки Бестужев, конечно, сказал ребятам, что все союзники России несли в войне свой крест и выполняли посильные миссии. Но в душе Владимир Валерьянович был с Дашенькой согласен.

Однако пора было приступать к главному. Владимир Валерьянович взял пульт, нажал нужные кнопки. Темные шторы на окнах кабинета плавно поползли, закрывая окна и создавая приятный полумрак, экран опустился на доску, а проектор засветился мягким светом. На экране сменяли друг друга картины последнего периода войны, а Бестужев комментировал их ровным, как бы отстраненным голосом, стараясь не выдать своего отношения к событиям. Нужные нравственные выводы дети должны были сделать сами.

Вот американцы, уходя с Пиренеев, сжигают итальянскую деревушку. Вот нижний чин Александр Солдатов ложится грудью на английский дот, открывая путь своей роте. Вот американские летчики бомбят Кельн, уничтожая знаменитый собор. Вот штабс-капитан Репнин рискует жизнью, спасая из огня английское дитя. Вот гвардейский Измайловский полк первым высаживается с судов на Мальте. И как последняя мера проигрывающих войну англо-американцев – ядерная бомба.

Художественные полотна, переснятые для проекционного аппарата, Владимир Валерьянович считал лучшим изобразительным средством на уроке. Однако для рассказа об ужасах атомной бомбардировки Калькутты нужны были документальные фотоснимки. Ученики сидели, затаив дыхание, и смотрели на выжженные страшным огнем кварталы, на изувеченных людей…

Бестужев пояснил, что атомный удар не был обусловлен военными интересами. Ведь английская армия всё равно отчаялась привести к покорности Индию, взбудораженную рейдом доблестных корпусов Драгомирова. Английские подразделения эвакуировались из всех колоний, чтобы защитить метрополию от русско-германских ударов. Кто из англичан тогда думал об Индии?

Владимир Валерьянович указал на главную цель атомной бомбардировки: в преддверии мирных переговоров американцы хотели запугать Россию губительной мощью нового оружия. Не случайно для чудовищной акции было выбрано время, когда неподалеку от Калькутты оказался крейсер «Евстафий»: янки хотели, чтобы русское командование сразу же узнало о масштабе произведенных бомбой разрушений.

– Комитет обороны во главе с фельдмаршалом Саниным спешно собрался и решил принять ответные меры против зарвавшихся англо-американцев, – продолжил Бестужев. – Две русские атомные бомбы из трех, вполне готовых к тому времени, было решено сбросить на Ливерпуль и Манчестер. Во-первых, после этого Англия сразу была бы принуждена капитулировать. Во-вторых (и это главное), Америка перестала бы себя чувствовать хозяйкой положения на мирных переговорах.

На экране появилась знаменитая картина художника Герасимова «И. В. Санин и А. И. Деникин в Монино 30 марта 1945 года».

Сумрачно поблескивает люк четырехмоторного бомбовоза «Пересвет», таящий во чреве смертельное оружие. Первый пилот майор Благовещенский приложил руку в летной краге к кожаному ободку сдвинутых на лоб очков.

– Он только что отдал рапорт и задал вопрос: «Разрешите выполнять задание?» – пояснял Бестужев. – Посмотрите на лица начальника Генерального штаба Антона Ивановича Деникина, начальника авиации Вячеслава Матвеевича Ткачева, командира эскадрильи «Пересветов» Петра Адольфовича фон Гейзена… Все они ждут от Ивана Васильевича Санина одного слова: «Разрешаю».

Бестужев поднялся со своего места, сделал несколько шагов по проходу между партами и возвысил голос.

– Одно слово – и сотни, тысячи жизней прервутся через каких-то несколько часов. Одно слово – и весь мир содрогнется перед мощью русского оружия. Но! – Бестужев остановился и нравоучительно поднял палец. – Но фельдмаршал Санин не сказал этого слова. Он подошел к майору Благовещенскому, обнял его и сказал: «Идите отдыхать, подполковник. Мы выиграли эту войну». Вылет отменили. Бомбу с соответствующими делу предосторожностями перевезли в прикаспийские степи, где она и была взорвана на специальном полигоне. Конечно, если бы удар по Ливерпулю был нанесен, впечатление от него было бы больше, чем от тех испытаний. И на переговорах с американцами можно было бы добиться для России куда больших преимуществ. Но смысл слов фельдмаршала Санина состоял в том, что победитель, а Россия им уже была, должен быть великодушным!

Бестужев снова уселся на свое место и продолжил:

– Побежденный в бессильной злобе может огрызаться, показывая свои атомные зубы! Но добивать поверженного врага недостойно. Такой и сохранилась Россия тех лет в памяти признательного человечества – сильной и благородной. А когда то, о чем я вам рассказал, стало широко известно, на одной из ливерпульских улиц, – Бестужев сменил кадр на экране, – был сооружен памятник Ивану Васильевичу Санину и летчику Благовещенскому. Это чуть ли не единственный случай в истории цивилизации, когда в побежденной державе жители сами воздвигают памятник руководителю победившей. И я счастлив, что это памятник русскому человеку! Человеку, о котором никогда не забудет человечество, – Ивану Васильевичу Санину. Сегодня тридцатое марта. Это было ровно шестьдесят восемь лет назад.

Владимир Валерьянович присел на стул и чуть помедлил, прежде чем нажать на кнопку, раздвигавшую шторы. Несколько секунд в полумраке были необычайно важны. Каждый учащийся как бы оставался в этом сумраке один на один с собой, еще раз осознавая сказанное. Бестужев подумал о том, что на разборе урока нужно не забыть упомянуть для студентов об этих нескольких секундах. Об этом маленьком штрихе, который отличает обычный хороший урок от блестящего! Вот из таких штрихов и состоит то, что делает педагогику искусством, что поднимает ее над ремеслом.