Читаем без скачивания Братья-рыцари и камни Гроба Господня - Алекс Никмар

Борьба эта, шедшая с переменным успехом уже четыре года, была тяжёлой, и пусть она обходилась без кровопролитных сражений на поле брани, сил у французского монарха она забирала не меньше, чем вечно всем недовольные фламандские «ткачи». Ещё бы — противник был достойный, а его коварство — как уже не раз убедилась королевская партия — не знало пределов христианской морали и вынуждало сторонников Филиппа действовать адекватно.

Конечно же, не всё было грустно — у короля были в этой борьбе явные успехи. К ним можно было отнести то, что нынешний Папа Климент V был надёжно заперт в Авиньоне, и издание им всяческих новых булл было под негласным надзором королевских легатов.

Несомненным успехом было и то, что церковь, хоть и с явной неохотой, но всё же начала платить в казну подати и уступила королевским легатам право ведения некоторых категорий уголовных дел, а также дел по праву наследия майоратов, до этого полностью находившихся в её единоличном ведении.

Однако рядом с этим, были у французского престола пусть и неявные, но всё таки неудачи, к которым, к примеру, принадлежало продолжающееся хождение по монастырям буллы покойного Бонифация VIII «Unam Sanctam» — «Один Святой», явно противоречащей новозаветному «Quae sunt Caesaris Caesari et quae sunt Dei Deo» — «Кесарю кесарево, а Божие Богу». Эта булла будоражила умы простолюдинов и находила понимание у некоторых из французских сеньоров, свято лелеющих надежду на то, что их потомственные майораты снова станут суверенными от французской короны.

Думая об этом, Филиппу Красивому иногда казалось, что Бонифаций VIII всё ещё мстит ему из своей могилы, призывая этой буллой всю христианскую Европу прийти к передаче Престолу Святого Петра так называемых «двух мечей» — то есть к реализации задуманной покойным понтификом концентрации всей духовной и светской власти в руках Римских пап.

«Да не приведи к такому, Господи, ибо слуги твои, в их неуёмной жажде власти, стали слишком далеки от Нагорной проповеди! Одна Святая инквизиция чего стоит!» — самое тревожное во всём этом было то, что идеи буллы «Один Святой», хоть и утопические в своей сущности, в сложившихся условиях имели реальную почву для реализации.

Это не было каким-то надуманным преувеличением или беспочвенным утверждением. В сложнейших политических условиях правления Филиппа Красивого, это было очень даже реально. И он, твёрдо держащий в своих руках власть, это хорошо понимал даже без подсказок своих верных советников. Да и как угроза захвата католическим клиром всей светской власти не могла быть реальной, если помимо монастырей, церквей и храмов, могущих стать центрами неповиновения ведомого церковниками народа своим законным монархам, Папы опирались и на созданную с их благословения могущественную военную силу?!

Этой силой были подчиняющиеся «Святому» престолу военно-монашеские ордена, как щупальца осьминога распластавшие свои приоратства, командорства и шателенства, с собственными крепостями, портами и укреплёнными замками, по всем христианским королевствам, герцогствам и графствам. С такой силой нельзя было не считаться, а тем более опасно было — иметь её за своей спиной…

Самым могущественным и потому самым опасным из этих орденов, был орден Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова, считавший своим главным приоратством как раз французское королевство…

«Проклятые тамплиеры! — Филипп Красивый недовольно поморщился. — Надменные и чванливые храмовники! В последнее время они слишком часто приходят мне на ум! Но что же в том удивительного, если их деятельность фигурирует в каждом третьем докладе моих советников и министров, и, наверное — в каждом втором докладе сенешалей и бальи́, которые до меня уже не доходят?! Их стало слишком много, и они везде — в политике, в торговле, в финансах, в войне и мире, в религии и в светской жизни!.. Они строят больше своих замков, чем я — крепостей, их казне не видно дна, а мои министры не знают, как заделать зияющие дыры в моей! Эх! — может и правду в народе говорят, что у них столько серебра и золота от того, что им помогает не иначе как сам Дьявол?!»

В двери повторно постучали, и король, уже окончательно отодвинув книгу в сторону, кивнул двум, стоявшим у входа в его покои рыцарям королевского двора — Филиппу и Готье д’Онэ, выполнявших роль его личных телохранителей и посланников внутри Консьержери. Те степенно открыли двери, пропустив к нему двух первых за это утро посетителей.

Тому, что этими посетителями оказались его ближайшие советники — хранитель большой королевской печати Гийом де Ногаре и коадьютор Франции Ангерра́н де Мариньи — король ничуть не удивился. Они, да разве ещё пара-тройка доверенных людей, всегда начинали его день новостями. Обычно эти новости были либо о тамплиерах, либо плохие — что для короля Филиппа Красивого почти всегда было одним и тем же…

— Мой король!.. Ваше Величество! — они всегда приветствовали его, каждый на свой лад, и это ему нравилось:

— Вы вдвоём? Что там у вас?.. — король предупреждающе поднял ладонь. — Нет! Молчите! Давайте я сам отгадаю: неужели английский король всё же ответил на моё послание?.. или у вас вести из Бургундии?

— Нет, мой король! — это был ответ де Ногаре. — Из Англии вестей нет, как впрочем, из Бургундии и Нормандии — тоже.

— Что ж, я не удивлён. Тогда, быть может — Фландрия?

— Нет, мой король — хвала Небесам — во Фландрии всё спокойно.

— Понятно. Теперь даже не знаю, о чём вас и спросить?.. Может, вы опять начнёте мне рассказывать новые истории о бедном монсеньоре Гишаре — этом блаженном епископе Труа? — предвкушая запланированную на этот день охоту, король был в расположении немного подтрунить над своими приближёнными, благо — он мог себе это позволить:

— Я всё никак не пойму, Гийом и ты, Ангерра́н: чем же Его преосвященство вам не угодил? Только тем, что является членом королевского совета?!

— Мой король! Это не истории, а самая, что ни на есть чистая правда! Мы, правда, пока не можем найти свидетелей, готовых дать показания против этого, с позволения сказать — «епископа», но в народе говорят разное. Народ будоражат слухи, и они, знаете ли, просто ужасны!..

— Ха-ах-ха-ха! — король, как оказалось, пребывал в очень редком для него хорошем расположении духа:

— Слухи?! Что ж, слухи — так слухи.