Читаем без скачивания Звезды над озером - Ирина Лазарева

Смуров вышел из маячного домика в привычную разноголосицу, лязг вагонов и гул моторов.

— Пошли, — сказал Вазген, кивая в сторону леса. — Я настаиваю, не то застрелю тебя прямо здесь. Идем, я даю тебе шанс постоять за себя.

— Хорошо, пойдем, но прежде ты должен кое-что знать, — спокойно ответил тот. — Твоя жена — святая. Она любит тебя, а я не хочу быть третьим лишним. Это первое. Второе: я не стану в тебя стрелять. — Он подошел к Вазгену совсем близко, глядя на него в упор. — Да, Ароян, я тебя не люблю, ты всегда стоял мне поперек горла; я был бы страшно доволен, окажись ты на том свете, но, к сожалению, твоя жизнь дорога людям, которых мне не хотелось бы огорчать, а потому я не собираюсь отвечать на твои оскорбления. Никак! Хоть ты тресни! Ты меня понял?

— С каких это пор в тебе взыграли благородные чувства? — с яростной издевкой спросил Вазген.

— С тех пор, как я поговорил с твоей женой. Я преклоняюсь перед ней, но домогаться ее не собираюсь. Ты слышишь меня или слушаешь только голос своей глупой ревности?

— А что ты говорил мне на катере? Забыл?!

— Так надо было, — буркнул Смуров и отвернулся.

Трудно было внушить что-либо человеку, который находился в состоянии близком к исступлению, плохо себя контролировал, кем двигало лишь безрассудное желание немедленно излить свой гнев. И все же внезапное озарение постигло Вазгена; возможно, сказалось всесильное обострение всех его чувств; он застыл, отказываясь принимать правду, но недавние события теперь четко выстраивались в одну логическую цепь. Он вспомнил, как Смуров не выстрелил в него на острове, хотя ничто не мешало ему это сделать, как вывел его своей угрозой из смертной отрешенности, как Алеша сказал, что Вазген обязан своим спасением Насте.

— Постой… Это что же получается? — пробормотал он. — Да нет, не может быть. Ерунда какая-то… Выходит, ты… ты меня вытянул?

— Иди ты к черту, Ароян! Глаза бы мои тебя не видели, — сказал Смуров.

Вазген вглядывался в него и видел своего недруга в новом свете, как будто смотрел на него под другим углом. Все было совсем не просто, совсем не так, как он представлял, а ведь он считал, что разбирается в людях, он — командир, человек с солидным опытом общения с людьми. То, что казалось еще сегодня неопровержимым и бесспорным, разбилось с легкостью обо что-то очень глубокое и прочное, по сравнению с чем его поведение выглядело как запальчивое мальчишество. Вспыльчивость, неподобающая взрослому человеку задиристость сослужили ему плохую службу. Алеша, несомненно, оказался мудрее и терпимее.

— Послушай… — он отошел, потоптался в стороне и снова вернулся, — а зачем нам, собственно, враждовать? Ну не любишь ты меня, и бог с тобой. Будем хотя бы союзниками. Как тебе мое предложение? А? Давай соглашайся. — Он протянул Смурову руку.

Тот медлил, видимо испытывая некоторые сомнения, но все же протянул в ответ свою.

— Ну, вот и отлично! — улыбнулся Вазген.

— Это мне подходит, — сказал Смуров, избегая, однако, смотреть ему в глаза, — мне как раз нужна твоя помощь. У меня созрел план относительно Алеши. Настя рассказала мне о его неприятностях. Придется снова прибегнуть к шоковой терапии. Боюсь только, что он меня убьет.

— Хочешь и его заставить ревновать?

— Нет, в данном случае это не поможет. Вот что я задумал…

Вазген, выслушав его, покачал головой:

— Опасное предприятие, я бы на такое не решился, но ты прав — это, пожалуй, сработает. Можешь на меня положиться, сделаю все в лучшем виде.

Заговорщики снова пожали друг другу руки и расстались.

Алексей сошел на берег только через три дня. Обстоятельства складывались для Вазгена удачно: ему удалось перехватить Вересова на пирсе в Новой Ладоге, прежде чем самому уйти в плавание.

Алексей, приволакивая ногу, спускался по трапу в сопровождении Воробьева. Выглядел он плохо: щеки запали, в глазах — лихорадочный блеск.

— Вазген Николаевич, — пожаловался Воробьев, — повлияйте хоть вы на командира. На море качка, на здоровых-то ногах не всегда устоишь. По всему видно, что Алексей Иванович не долечился, терпит, зубами скрипит, не нравится мне его состояние. Надо бы его к врачу.

— Поедем, я отвезу тебя в госпиталь. Надо показаться врачам, — настойчиво взялся за друга Вазген.

— Не поеду, и ты знаешь почему, — угрюмо отозвался упрямец.

— Хорошо, едем в Ириновку, ты болен, старик. Возможно, рана нагноилась. Силой тебя везти, что ли?

Алексей присел на чугунный кнехт, вытянув больную ногу.

— А впрочем, ладно, поедем в тридцать четвертый, — сказал он, — до Ириновки далеко, а нога и впрямь сильно болит. Глупо от кого-то скрываться, к тому же мне давно безразлична та история.

— Это ты о Лежнёвой? Так ее там нет, — брякнул Вазген совершенно непроизвольно, так как уже решил, что задуманный план придется отложить — нездоровый вид Алексея заставил его серьезно забеспокоиться.

— Как — нет? Где же она? — спросил тот и впился в друга настороженным взглядом.

Вазген понял, что дал маху, и попробовал исправить свою оплошность:

— Леш, сейчас это не важно. Оставим все вопросы на потом. Первым делом надо позаботиться о твоем здоровье.

— Помоги-ка мне подняться, — сказал Алексей. Вазген исполнил его просьбу. — А сейчас говори, что случилось.

Все, теперь не отвертеться! Когда он так смотрит, лучше его не раздражать. Черт дернул за язык! То, что было предусмотрено с самого начала, в данной ситуации оказалось преждевременным. Куда его вести, разбитого, измученного болью? Форменное безумие, а деваться некуда. Эх, была не была!

— Это все Смуров, — сказал Вазген. — Я предупреждал, но ты не хотел меня слушать. Носился с ним, надеялся сделать из него человека. Стоило ему вернуться, и он взялся за свои козни. Говорю тебе — он безнадежен.

— При чем здесь Смуров?

— Он посадил Лежнёву под замок. Говорит, что у него есть на нее компрометирующие документы.

Алексей отпрянул назад, словно его ударили:

— Смуров?! Не может быть! Вазген, скажи, что это неправда!

— Я бы дорого заплатил, чтобы это оказалось неправдой. Мне очень жаль, брат, я не хотел тебя огорчать.

— Он же мне обещал!.. Не могу поверить! Проклятье! Как ты узнал о Лежнёвой?

— Нянечка в госпитале сказала. Они пришли, как всегда, втроем и грубо, не церемонясь, ее увели. Она, говорят, плакала и пыталась сопротивляться.

Алексей пошатнулся и ухватился за его руку.

— Когда это случилось? — спросил он охрипшим голосом.

— Да уж три дня прошло. Девушку жалко до слез. Я у них сидел, хоть и недолго, благодаря тебе. Условия там, прямо скажем, незавидные.