Читаем без скачивания Рождественская мистерия - Юстейн Гордер

— Я вижу лодку там внизу! — воскликнул он.

Он тут же взлетел и бодро замахал крылышками. Все остальные последовали за ним. Умораил уже вступил в разговор с человеком, сидящим на берегу:

— Ты можешь перевезти нас на другую сторону? мы торопимся в Вифлеем и боимся опоздать ко времени рождения Христа. Мы делаем святое дело, поэтому, можно сказать, мы избранные, а не кто попало.

Эфириил удрученно покачал головой и бросился вслед за Умораилом. Догнав его, он прежде всего жестом извинился перед перевозчиком, потом повернулся к Умораилу и стал его увещевать:

— Сколько раз нужно повторять, что прежде всего ты должен говорить: «не бойся»?

Но перевозчик, одетый в необычайно красивую длинную красную мантию, не выказал ни тени испуга. Он обернулся к Элизабет и произнес:

— Меня зовут Бальтасар, я второй волхв и священный царь Савский. Мне туда же, куда и вам.

— Значит, ты один из нас, — сказал Эфириил.

И все же он счел необходимым сделать Умораилу небольшое внушение:

— На этот раз, к счастью, все обошлось, но впредь всегда начинай со слов «не бойся». Люди страшно пугаются, увидев ангелов Господних, — во всяком случае, когда мы машем крыльями.

— Прости меня, — извинился Умораил.

— Ну ладно, ладно, — отозвался Эфириил.

— А не кажется ли вам это странным — пугаться при встрече с ангелом? — спросил Умораил. — Лично я не причинил вреда даже кошке — напротив, не упомню, сколько раз я помогал этим несчастным созданиям слезть с высокого дерева. Вообще-то кошки должны раз и навсегда усвоить, что не следует забираться так высоко, но, когда мы, ангелы, приходим им на помощь, они отнюдь не выказывают испуга. Это только люди обмирают от страха при встрече с нами.

Волхвы обнялись.

— Да, давненько мы не виделись, — сказал первый волхв.

— И встречались мы далеко-далеко от берегов Рейна, — отозвался другой.

— Но я очень, очень, очень рад видеть тебя снова.

Волхвы стояли крепко обнявшись, и невозможно было понять, кто из них какую фразу произносил. Но вот уже все паломники вошли в лодку. Волхвы взялись за весла, и они поплыли через реку, которая казалась широкой как море.

Эфириил указал на прекрасный собор на другом берегу реки. Хотя было в нем нечто нескладное и у него не было такой высокой башни, как у многих других церквей, мимо которых они проходили, зато этот собор был выстроен намного раньше их всех.

— Сейчас тысяча сто восемьдесят шестой год от Рождества Христова. Строительство этого собора началось более двух столетий назад, прошло почти целое тысячелетие, прежде чем из зерна, посаженного в землю, выросло по всему миру поле церквей и соборов.

— Поле церквей, — насмешливо повторил Умораил. — Вот было бы забавно сосчитать, сколько килограммов камней и бревен было израсходовано, чтобы отметить день рождения младенца Иисуса. Не говоря уже о том, сколько тортов было испечено и сколько подарков красиво упаковано. Собственно говоря. Сочельник — это большое празднование дня рождения, ведь на него приглашаются все люди во всем мире. И этот праздник повторяется каждый год уже много тысяч лет.

Навин ударил посохом о землю:

— В Вифлеем! В Вифлеем!

Пилигримы устремились вдоль западного берега Рейна. Было такое раннее утро, что тех, кому довелось перепугаться при виде пятерых овец, двух пастухов, двух священных царей, двух ангелов Господних и маленькой девочки, одетой отнюдь не так, как это было принято в средние века, оказалось совсем мало.

И все же, когда они стремительно вбежали в город Вормс в году 1162-м от Рождества Господа нашего Иисуса Христа, они встретили всадника. Вероятно, это был стражник, который нес ночную службу.

Неожиданно подлетев к нему и пошелестев крыльями, Умораил затараторил:

— Не бойся! Не бойся! Не бойся!

И хотя наш ангелок кружил над ним, как назойливый шмель, и повторял «не бойся» немыслимое число раз, бедняга очень перепугался. Он пришпорил лошадь, помчался галопом и исчез среди низких зданий. Он даже не успел сказать «аллилуйя» или «Господи помилуй».

Эфириил удрученно покачал головой и снова начал поучать ангелочка:

— «Не бойся» следует говорить только один раз. Ты должен произносить это нежным, небесным, кротким голоском. «Не-е бо-ойся», — должен говорить ты. Научись опускать руки вниз.

Мы делаем это для того, чтобы показать, что у нас нет при себе оружия.

Волхв Бальтасар указал на собор с пятью башнями:

— Во все времена и повсюду люди простирали руки к Богу, церковные башни тоже устремлены в небо, но они простираются гораздо дальше, нежели руки.

Пастухи почтительно склонились перед его мудрыми словами, а Элизабет повторила их про себя для того, чтобы лучше вникнуть в смысл.

Навин напомнил:

— В Вифлеем! В Вифлеем!

В городе Базеле на южном берегу Рейна они снова остановились перед большим собором.

— Часы показывают год тысяча сто девятнадцатый после рождения младенца Иисуса, — объявил Эфириил, — этот собор с пятью нефами {Неф — часть собора, расчлененная колоннадой.} только что отметил свой столетний юбилей. А сам Базель в течение многих столетий был важным перевалочным пунктом для тех, кто пересекал Альпы на пути между Италией и северной Европой. Мы проделаем тот же путь через перевал Сен-Бернар.

— В Вифлеем, — сказал пастух и ударил посохом о землю.

И они пустились в путь по холмистой швейцарской земле.

Иоаким сидел у себя в кровати и размышлял о путешествии паломников в Вифлеем. Вскоре к нему в комнату вошли мама и папа. Оба очень хотели прочитать написанное на очередном листочке.

Вчера они почти целый вечер обсуждали волшебный рождественский календарь. Теперь заговорил папа:

— Этот рождественский календарь, который мы принесли с тобой от того торговца, просто-таки маленькое чудо, Иоаким. А как ты думаешь, откуда он все-таки взялся?

— Я думаю, что это Иоанн его сделал.

— Да, книготорговец упоминал человека по имени Иоанн.

Иоаким думал-гадал, стоит ли говорить родителям, что он встречал Иоанна. Но не стал этого делать: он решил, что должен иметь хотя бы одну маленькую тайну для самого себя. А еще с ней была связана и другая тайна: ЗАБЕТ... ТЕБАЗ... ЗАБЕТ... ТЕБАЗ. Тут снова заговорил папа:

— Если этот календарь сделал продавец цветов, значит, он явно человек творческий, с богатым воображением.

Мама была полностью согласна с ним.

— Да, уж чего-чего, а воображения ему не занимать.

Иоаким приподнялся выше на кровати.

— Когда я вам рассказывал об Элизабет и Эфирииле, вы решили, что это у меня богатая фантазия. Но я просто-напросто прочитал все листки, которые выпали из календаря.

— А теперь мы говорим, что тот, кто сделал этот календарь,

обладает богатым воображением. В данном случае это почти одно и то же.

Иоаким помотал головой.

— При чем тут богатое воображение, ведь все, что он написал, — правда.

Папа засмеялся.

— По-твоему, можно бежать до самого Вифлеема и одновременно далеко в глубь времен?

— Для Господа нет ничего невозможного, — изрек Иоаким.

Родители не стали с ним спорить. Папа сказал, что надо взять большой атлас, тогда они смогут следить за путешествием Элизабет по карте. Был у них также и исторический атлас, с картами, на которых были обозначены все страны с географическими названиями в разные эпохи. Ведь часто одна и та же страна и один и тот же город в разные времена назывался по-разному, объяснил папа.

Неожиданно мама ахнула и прикрыла рот ладошкой.

— Если ты начинаешь икать, то надо выпить воды, — посоветовал Иоаким. — Наверное, тебе помогло бы также, если бы ты неожиданно встретила ангела.

Мама ему ничего не ответила. Вместо этого она повернулась к папе:

— Ты помнишь эту старую историю? Действительно, много лет назад у нас в городе пропала девочка. Она потерялась, когда они с мамой покупали рождественские подарки. Кажется, девочку звали Элизабет.

Папа кивнул.

— Это случилось после войны. Ее звали Элизабет?

— Мне кажется, — сказала мама. — Но я не совсем уверена.

Мама с папой как будто бы совсем забыли про Иоакима. Они так увлеклись разговором между собой...

— Вероятно, продавец роз слышал об этой истории, а все остальное сочинил сам. Если этот календарь действительно сделал он.

Тут Иоаким попытался вставить слово:

— А вы можете выяснить, вправду ли ту девочку звали Элизабет?

— Ну да, - ответил папа. — Но, в конце концов, неважно, как ее звали.