Читаем без скачивания Сердце Ангела - Вильям Хортсберг

— А кем он был?

— Будь я проклят, если знаю. Может, розенкрейцером. [Розенкрейцеры — члены тайного религиозно-мистического общества 17–18 вв. в Германии, Голландии, России и др. странах. На Континенте Общество появилось в конце 19 в. В Америке имеется четыре «ветви» движения, основная из них — АМОРК; священный символ этой «ветви» — крест с красной розой посредине.] Он носил в своем чемодане череп.

— Человеческий череп?

— Ну, когда-то он, конечно, принадлежал человеку. Джонни сказал, что череп из могилы какого-то парня, который убил десятерых. Божился, что он придает ему силы.

— Похоже, он вас разыгрывал.

— Может быть. Бывало, перед представлением, он часами сидел, уставившись на него. Если это шутка, то она как-то уж слишком хороша.

— А вы знали Маргарет Круземарк? — продолжал я.

— Маргарет как-ее?

— Невесту Джонни Фаворита?

— Ах да, дебютантка из высшего общества. Я встречал ее пару раз. А в чем дело?

— Как она выглядела?

— Очень хорошенькая. Не болтливая. Знаете, есть девушки, которые в основном говорят глазами.

— Я где-то слышал, что она предсказывала судьбу.

— Может быть. Но мне она не предсказывала.

— Почему они расстались?

— Понятия не имею.

— Вы не могли бы дать мне имена каких-нибудь старых друзей Джонни? Людей, которые могли бы помочь мне с очерком?

— Слушай, друг, кроме костяной головы в чемодане, у Джонни не было ни единого друга на свете.

— А как насчет Эдварда Келли?

— Никогда о нем не слышал, — заметил Симпсон. — Я знавал пианиста по имени Келли, но это было задолго до Джонни.

— Что ж, спасибо за информацию, — поблагодарил я. — Вы очень помогли.

— Не за что.

Мы повесили трубки.

Глава девятнадцатая

Я лавировал между выбоинами по Вест-Сайдской автостраде до самой Сто двадцать пятой улицы, а затем проехал по гарлемскому Риальто мимо гостиницы «Тереза» и Аполло-театра до Ленокс-авеню. Неоновая вывеска в витрине аптеки Праудфут не горела. Зеленый раздвижной щит за входной дверью был опущен до самого пола, а к стеклу скотчем прикреплена картонная табличка «СЕГОДНЯ ЗАКРЫТО». Да, закрыто неплохо…

В следующем квартале, в закусочной, я нашел телефон и посмотрел в справочнике номер. Эпифани Праудфут в нем не числилась, только номер аптеки. Там никто не отвечал. Полистав справочник, я обнаружил номер Эдисона Суита и набрал первые четыре цифры, но тут мне в голову пришло, что неожиданное посещение будет иметь больший эффект. Через десять минут, я уже ставил машину на Сто пятьдесят второй улице, напротив его дома.

У входа молодая домохозяйка с тяжелой хозяйственной сумкой и двумя вопящими у ее ног малышами пыталась отыскать ключи. Я вызвался ей помочь и подержал сумку, пока она открывала дверь. Она жила на первом этаже и, слабо улыбаясь, поблагодарила меня, когда я вернул ей сумку с покупками. Малыши прижимались к ней, шмыгая сопливыми носами, и не сводили с меня широко раскрытых карих глаз.

Я поднялся по лестнице на третий этаж. На площадке никого не было; взглянув на замок Пупса, я вдруг понял, что дверь не заперта, и толкнул ее ногой, распахивая настежь. Ярко-красный мазок растекся по противоположной стене, как будто там развлекался абстракционист. Это, конечно, могло быть краской, но навряд ли.

Осторожно прикрыв дверь, я надавил на нее спиной, чтобы замок защелкнулся.

В комнате царил кавардак, мебель была в беспорядке раскидана на измятом ковре. Кто-то здорово постарался. Полка с цветочными горшками валялась в углу. Металлический карниз прогнулся, и шторы спустились, как чулки шлюхи после недельного запоя. Посреди этого развала стоял нетронутый телевизор. Он был включен, и на экране медсестра из «мыльной оперы» рассуждала о супружеской неверности. Ей внимал практикант.

Перешагивая через раскиданную мебель, я старался ни к чему не прикасаться. На кухне следов борьбы не было. Чашка холодного черного кофе стояла на столе. Все выглядело очень уютно, если бы не гостиная.

Позади бормочущего телевизора небольшой коридорчик вел к закрытой двери. Я вынул из «дипломата» пару резиновых перчаток, натянул их на руки и повернул ручку двери. Мне сразу захотелось глотнуть чего-нибудь покрепче.

Пупс Суит лежал на спине, на узкой постели, руки и нога были привязаны к столбикам кровати бельевой веревкой. Вряд ли у него мог быть более мертвый вид. Его брюхо покрывал скомканный, пропитанный кровью фланелевый халат. Простыни задубели от крови.

Лицо и тело Пупса были покрыты синяками. Белки выпученных глаз пожелтели, как старинные биллиардные шары из слоновой кости, а в разинутый рот было засунуто нечто, напоминающее здоровый кусок колбасы. Смерть от удушья, мне даже не нужно было ждать вскрытия.

Я пригляделся к тому, что торчало из его распухших губ, и понял, что одного глотка мне будет явно мало. Пупс задохнулся насмерть от собственных гениталий. На лестнице, тремя пролетами ниже, слышался счастливый детский смех.

Никакая сила на свете не заставила бы меня поднять тот скомканный халат. Даже не заглядывая под него, я знал, откуда появилось орудие убийства. Над постелью, на стене, кровью Пупса было сделано несколько рисунков, — как будто ребенок рисовал, — звезды, спирали, змеи… Три звезды были пятиконечными, перевернутыми вверх ногами. «Падучие звезды» становились традицией.

Я сказал себе, что пора уходить. Торчать здесь — дело явно неприбыльное. Но инстинкт ищейки заставил меня осмотреть комод и проверить шкаф. Осмотр комнаты занял минут десять, и я не нашел ничего, достойного внимания.

Бросив Эдисону Суиту последнее «прощай», я закрыл дверь спальни, провожаемый невидящим взглядом его выпученных глаз. При мысли о том, что находилось у него во рту, мой язык потяжелел и пересох. Я хотел еще осмотреть гостиную, но там было слишком грязно, и я не рискнул оставлять там отпечатки своих ног. Моя визитка исчезла с телевизора. Ее не оказалось и среди прочих его вещей, а новый бумажный мешок на кухне означал, что мусор ухе успели вынести.

Прежде чем выйти, я, прищурившись, посмотрел сквозь замочную скважину. Я оставил дверь слегка приоткрытой, в точности как раньше, стащил с рук резиновые перчатки и сунул их в «дипломат». Постоял еще немного, прислушиваясь к тишине внизу. На лестнице никого не было. Меня могла вспомнить домохозяйка с первого этажа, но с этим ничего не поделаешь.

Никем не замеченный, я спустился по лестнице и вышел из дома. Во дворе детишки играли в классики. Они даже не взглянули на меня, когда я проходил мимо.

Глава двадцатая

Три неразбавленных порции спиртного успокоили мои нервы и настроили меня на философские размышления. Это был спокойный бар по соседству, кажется, он назывался «У Фредди», или «У Тедди», а может, «Гнездышко Эдди» — в общем, что-то в этом роде; я устроился спиной к телевизору, обдумывая положение. Теперь у меня на руках оказалось уже два покойника. Оба знали Джонни Фаворита, оба носили на себе пятиконечные звезды. Интересно, не пропал ли передний зуб у Пупса, как пропало кольцо доктора? Но я не настолько жаждал узнать об этом, чтобы вернуться и посмотреть. В конце концов, звезды могли быть совпадением: самое обычное украшение, самой обычной формы. И к тому же наркоман-доктор и блюзовый пианист вовсе не обязаны были хорошо знать Джонни Фаворита. Но я буквально нутром чуял: все это не так просто, что-то здесь есть… Смахнув в ладонь сдачу с влажной стойки бара, я вернулся к своей работе на Луи Сифра.

Поездка на Кони-Айленд оказалась приятным развлечением. До «часа пик» оставалось девяносто минут, и движение по Федеральной автостраде и через Бэттери-туннель было достаточно свободным. На Шор-парквэй я опустил стекло и вдохнул холодный морской ветерок. Когда я выехал на Кропси-авеню, запах крови уже выветрился из моих ноздрей.

Проехав по Западной Семнадцатой улице до Серф-авеню, я поставил машину у заколоченного досками аттракциона электромобилей. Вне сезона Кони-Айленд выглядел как-то призрачно. Скелетоподобные направляющие «американских гор» вздымались надо мной паутиной из дерева и металла, но не хватало воплей отдыхающих — лишь ветер стонал в каркасе «гор», словно одинокие свистки поезда.

Несколько неприкаянных душ бродило по Серф-авеню в поисках приключений. Газетные листы неслись будто перекати-поле по пустынным, широким улицам. Над головой парили чайки, выискивая на земле объедки. Все киоски, торгующие сахарной ватой, «галереи ужасов» и аттракционы «на выигрыш» были плотно заколочены и походили на клоунов без грима.

Закусочная «Натанс Фэймес» была как всегда при деле, и я остановился, чтобы перехватить пару хот-догов и выпить пива. Буфетчик выглядел так, будто не покидал своей стойки со времен старого Луна-парка, и я спросил у него, не слышал ли он о гадалке по имени Мадам Зора.