Читаем без скачивания Поэт и Клодия - Натали Якобсон

Из комнаты за ее спиной больше не раздавалось ни звука. В щель под дверью уже не лился свет и не было слышно потрескивания огня в камине. Странно, если бы Паулина действительно обожглась или поранилась, то от ее криков и требований о скорой помощи проснулся бы и всполошился весь дом. Клодия видела ожоги на ее руках только мельком, но могла сказать, что они серьезны, особенно для женщины, которая часами сидит перед зеркалом, следя за своей внешностью. Паулина не молчала бы, появись на ее идеальной коже хоть царапинка, но в комнате было тихо. Даже писка мышей не слышно. Может все это правда ей всего лишь привиделось? Но ведь письма то до сих пор у нее в руках. Теперь Клодия жалела уже и о том, что вышла так поздно из своей спальни, а не только о том. что осталась ночевать в лесу.

– Хм… но ведь теперь тебе есть о чем написать, – нагло шепнул чей-то голосок прямо у нее над ухом.

Клодия вздрогнула, обернулась, но увидела перед своим лицом лишь закрытую дверь, длинные витиеватые узоры резьбы и позолоты. А за дверью не было слышно ни чьих шагов, вообще ничего. Никто не мог запрыгнуть ей на плечо, чтобы высказать свое мнение прямо прижавшись к мочке ее уха.

– Кажется я сплю на ходу, – Клодия осмотрела коридор, так на всякий случай, хотя и знала, что в темноте трудно кого-то заметить, разве только если он выйдет к ней на встречу и выскажет очередную шутку. На миг ей послышалось чье-то тихое «ха-ха» и все, кроме этого не было ни звука движений, ни вздоха, ни слова, будто все, что она только что слышала звучало только у нее в мозгу или было отголосками, долетающими до нее одной из какого-то чужого, недостижимого пространства.

Возможно, если бы рядом оказался кто-то другой, он бы просто ничего не услышал. Голосок обращался именно к ней, если только он ей не послышался.

Лучше постараться заснуть и забыть обо всем этом до утра. Больше ей не присниться ничего страшно. Такие неожиданные обрывочные кошмары не могут стать постоянными. Клодия все еще вспоминала лица из сна и свое собственное лицо, принадлежащее кому-то чужому, мягкие завитки волос, чуть более длинных чем у нее, глаза красивые, но невыразительные, как у фарфоровой куклы. Машинально она развязала ленту и начала перебирать бумаги. Пальцы сами распечатывали письма, ломали печати, разворачивали каждый сложенный пополам лист. Честно говоря, писем внутри конвертов как раз и не было. Одни стихи. Ее стихи. И каким-то образом все они были украдены из ее секретера и запечатаны в конверты, но зачем. Зачем кузине отсылать стихи, к которым она относится с пренебрежением? Почему она запечатала их так, будто на самом деле это были послания в стихотворной форме? Клодия остановилась у освещенного бра и быстро просмотрела их. Здесь было далеко не все, что она успела написать за последнее время. Многое отсутствовало. Если уж отнимать, то все. Паулина придерживалась этого мнения. Удивительно, что на этот раз она забрала лишь немногое, а не бросила в огонь все подряд.

– А печать ведь не наша? – девушка посмотрела в пустоту, будто надеялась что и на этот раз некто ответит на недосказанный вопрос. Конечно же, она сразу бы узнала герб своей семьи, некое мифическое существо в центре, венок из лавров и корону маркизов. Но на конвертах стояла совсем другая печать, незнакомые буквы и какие-то символы. Значит ее стихи уже побывали у кого-то. Кто-то прочел их и отослал назад. Зачем?

Из незакрытой двери ее спальни лился поток света. Неужели запоздало проснулась Софи, чтобы помочь госпоже раздеться и лечь в постель? Другие дамы без стеснения будили служанок в тот час, когда возвращались каким бы поздним он ни был, но Клодия ни разу так не делала. Она бы могла и одеваться и причесываться сама, если бы приличия не требовали постоянного присутствия рядом горничных.

– Софи, – негромко позвала она, но ответа не последовало. А поток света все дальше лился по коридору, становился все более ярким, но холодным, как северное сияние.

Она не оставляла зажженными свечи, когда ушла. Клодия точно об этом помнила. Когда посереди ночи она проснулась спальня была погружена во тьму, а сейчас все свечи были зажжены, и в небольших настольных подсвечниках и в тяжелых напольных канделябрах, и даже в каждом настенном бра. Не осталось ни одной пустой лунки, в которой бы не полыхал огонек. Даже восковой огарок случайно забытый на несессере для письменных принадлежностей ярко полыхал, но бумага от него не загоралась. Ровные, не трепещущие огоньки на всех фитилях казались слишком бледными, ни яркими, оранжевыми, как обычно и даже не красновато-золотистыми, а именно бледными, как лунный свет, как блеск серебра, как блеклое сияние отлетающих душ. Возможно поэтому казалось, что помещение наполнено незримыми гостями.

Как только девушка переступила порог ей снова почудилось, что она в спальне не одна. Ее стройная тень скользнула в круг бледного света и огоньки затрепетали, как мириады вырвавшихся на волю душ. Ветра не было и оставалось только гадать, какой неощутимый порыв в колебании воздуха мог вмиг задуть большинство огоньков. Осталось только восемнадцать. Они продержались достаточно долго для того, чтобы их сосчитать. Они светились рядом, расположившись тем же полукругом, что и лица из сна. Затем погасли и они. Кажется за окном раздался тихий шорох. Клодия тот час насторожилась. Перевязанные тесьмой бархатные шторы так шуршать не могут. Значит это крылья. Значит, она снова может ждать появления того, чье лицо невозможно забыть. Миг прошел, но шум не возобновился. Необычайно долгое затишье для появления того, кто, наверное, всего за долю секунду на своих крыльях может облететь пол вселенной. Ожидание затянулось и Клодия не выдержала.

– Где же ты? – тихо позвала она.

Но Анджело так и не появился.

Тревога

У постоялого двора толпился народ. Разве сегодня какой-то праздник? Клодия не решилась спросить об этом вслух, чтобы не показать себя невежественной. Подольше посмотрев в оконце кареты можно было и без слов догадаться, что у собравшихся у входной двери людей был далеко не радостный вид. Они о чем-то взволнованно, приглушенно переговаривались, опасливо оглядывались по сторонам, кто-то даже перекрестился. Среди однообразных поношенных полушубков можно было издали различить черную сутану. Даже приходской священник поспешил сюда. Интересно, зачем?

– Ты увидела кого-то из знакомых? – высокомерный голос кузины вывел Клодию из оцепенения. Поборов давящее чувства страха она попыталась улыбнуться Жюстену, неловко пытавшегося завести с ней разговор всю дорогу и мельком посмотрела на Паулину. Если ожоги на ее руках и причиняли боль, то она ни чем этого не выдавала, ни единой гримаски недовольства, ни единой жалобы. Надо же иметь такое самообладание. Клодия заметила, что кузина не снимает перчаток. Кажется под меховой оторочкой одной из них на запястье мелькнул кусочек бинта. Хотя точно сказать было не возможно. Паулина все время старалась спрятать руки в складках одежды.

Знакомых поблизости как назло не было, только возмущенная безымянная толпа, которая обсуждала что-то. Никого из этих людей Клодия не знала. Невозможно было понять, почему они ее так заинтересовали, вернее не они сами, а предмет их волнения. Дверь таверны хлопала на ветру и никто даже не пытался прикрыть ее поплотнее. А сам хозяин стоял в толпе и испуганно смотрел на что-то распростертое на земле. Издалека это было похоже на стопку тряпок, осыпанную осколками стекла. Клодия не сразу заметила, что окна второго этажа разбито, а торчащие из рамы острые куски битого стекла зацепились клочки цветастой материи и кажется там еще алела кровь.

Клодия испуганно выдохнула. Виной страха было какое-то необычное предчувствие, будто должно произойти что-то ужасное и то, что случилось сейчас еще не кульминация, а только первая ступень к этому.

– Я… я кажется действительно заметила знакомых, – солгала Клодия и не дожидаясь ответа, распахнула дверцу и выпрыгнула из кареты. Прежде расторопный грум Жак даже не успел опустить для нее подножку. Если бы она ехала в карете одна без сопровождения, то непременно послала бы его разузнать в чем дело. Он постарался бы исполнить любое ее поручение, даже не потому, что она госпожа, а ради приятных воспоминаний о детской дружбе. Он при каждом удобном случае пытался услужить ей и никогда не сплетничал.

Подумать только, дети выросли и теперь, когда межу ними могла бы завязаться по настоящему крепкая дружба, пришло осознание того, что они слишком разные. Слуга и аристократка уже не могут вместе шалить и бегать тайком на представления бродячего театра. Хоть они и ровесники, но их положение в обществе слишком разное.

Клодия осторожно приблизилась к таверне. Какие-то мужчины расступились перед ней, кто-то даже снял шляпу. Хоть она и не помнила в лицо этих людей, но никто из не забывал, что она маркиза, а следовательно ей нужно отдавать знаки почтения. Даже сейчас, когда они пропускали ее не в первые ряды на мессу и к воротам ярко освещенного поместья, а к трупу лежащему на снегу.