Читаем без скачивания Геополитическая концепция истории России П. Н. Савицкого - Александра Матвеева

Эти общие положения вписывались в контекст многих культурно-идеологических веяний постверсальской Европы. Последствия Первой мировой войны и установление нового миропорядка восходящего «атлантизма», погружающего всю Европу в сумерки; распад империй, победа большевиков в России и тот общественный резонанс, который имела Октябрьская революция, пробудившаяся Азия – все это порождало среди интеллектуальной элиты Запада представление о необходимости найти какую-то опору в новом непрочном мире.

Идея обращения к Востоку, как миру традиций, хранящему свою самобытность, являлась неотъемлемым компонентом – следствием европейской философии «гибели Запада». Например, представитель романского традиционализма Рене Генон писал, что обращение к «восточному духу» – «единственное средство выхода из настоящего кризиса»[274]. А один из ведущих идеологов немецкой «консервативной революции» К. Шмитт считал, что справиться с «враждебной живой жизни» западной традицией сможет «пролетариат больших городов и русские», как носители восточного начала, «отвернувшиеся от западной Европы»[275].

В «Исходе к Востоку» содержалось идеологическое обоснование принципов, утвержденных в манифесте. П. Н. Савицкий включил в этот сборник работы, посвященные геополитической проблематике, геостратегии: «Поворот к Востоку», «Континент-океан (Россия и мировой рынок)»; а также геополитическому анализу процесса всемирно-исторической эволюции: «Миграция культуры». Созвучие «Поворота к Востоку» с темой сборника было неслучайно. В этой работе П. Н. Савицкого содержалась концепция России-Евразии – ключевая в евразийской идеологии[276].

При этом первый евразийский сборник сложно назвать органичной системной коллективной работой полных единомышленников.

В письме к Струве Савицкий писал: «Лично я несу ответственность за общее направление «евразийства», но остаюсь чужд некоторым взглядам Трубецкого и Флоровского в духе специфического “славянофильства”»[277]. Эта рыхлость, проявившаяся изначально, прежде всего, в области идеологических и научных пристрастий со временем будет только усиливаться.

Роль Савицкого как идейного вдохновителя и как практического лидера (организатора) данного движения обозначилась сразу. Он даже привлек своего отца к распространению сборника в Константинополе[278]. Николай Петрович Савицкий на тот момент, с августа 1921 г., был членом Русского Совета при П. Врангеле[279]. Позже отец Савицкого будет выступать на евразийских семинарах с докладами по аграрной проблематике[280].

Сам же Петр Николаевич считал себя «главным евразийцем», так же называли его в эмигрантских кругах[281]. В письме родственникам от 15 декабря 1921 г. он заявлял: «Из «струвиста» я стал «евразийцем», и «евразийство», в известной степени, я сам»[282] (выделено мной – А. М.).

Именно он писал большую часть евразийских манифестов, определял планы и темы изданий, организовывал конференции, был главным редактором большинства евразийских издательств. Савицкий координировал и контролировал разбросанные по всей Европе евразийские ячейки (Париж, Прага, Белград, Берлин, Лондон, Брюссель, Кохтла-Ярве, Режицы). Он очень активно отстаивал позиции движения, откликаясь практически на все критические статьи.

П. Н. Савицкий являлся главным политическим идеологом евразийства.

В своей статье «Идеи и пути евразийской литературы», опубликованной в 1933 г. в польском переводе, Савицкий отмечал, что «определенная политическая идея заключалась уже и в исходном тезисе евразийцев»[283]. Здесь имелось ввиду признание евразийцами революции 1917 г.: «Евразийцы критиковали белое движение, но это приводило к постановке политических задач: уяснение тех начал, во имя которых можно бороться с коммунизмом»[284]. В протоколе следственного дела П. Н. Савицкого содержатся такие его показания: «…Проживая в Софии, в начале 1921 г. я познакомился с эмигрантами ТРУБЕЦКИМ и СУВЧИНСКИМ, с которыми, часто встречаясь, вел беседы на политические темы. В одной из бесед ТРУБЕЦКОЙ заявил, что борьба против Советской власти еще не окончена и, что ее необходимо продолжать за границей. Причем он прямо предложил нам создать антисоветскую организацию, приступив, таким образом, к активной борьбе с Советской властью. На это предложение ТРУБЕЦКОГО мы согласились и по его указанию стали издавать в Болгарии антисоветский сборник «Исход к Востоку», непосредственно через который призывали эмигрантов объединиться в одну организацию для борьбы против Советской власти»[285]. Отметим, что в 1938 г. Трубецкой умер, скорее всего, поэтому Савицкий возлагал всецело на него вину.

Еще в годы Гражданской войны (уже в 1919 г.) Савицкий высказывал идеи о необратимом перерождении советской власти в буржуазную в случае победы красных, подмечал переход в политике большевиков от интернационализма к «воинствующему российскому империализму». Основы пореволюционной идеологии будущего евразийства были заложены уже тогда.

Находясь уже в эмиграции, Петр Николаевич конкретизировал свои политические убеждения, прежде всего, отнеся их к национал-большевизму. Этому в немалой степени способствовало влияние идей Н. В. Устрялова. В своем письме «Еще о национал-большевизме» (ноябрь 1921 г.) П. Б. Струве Савицкий причислял себя к единомышленникам Николая Васильевича[286].

В поисках обоснования данной формы идеологии Савицкий и Устрялов исходили из одних исторических предпосылок: потеря веры в созидательные потенции, «политическую годность» всех антибольшевистских течений и Белого дела. Устрялов еще в сентябре 1920 просматривал в нем черты «обреченности», считая дело Врангеля «фатально бесславным»[287]. Также и П. Н. Савицкий считал все крымское предприятие «бесплодною, обреченной растратой сил»[288].

Находясь уже в эмиграции, Савицкий считал дело Врангеля «честным, но мертвым», и очень переживал, что его отец Николай Петрович с ним связан (письмо от 7 мая 1921 матери)[289]. Кроме того, белое движение дискредитировало себя связями с интервентами и попустительством распаду страны. В августе 1921 г. Савицкий отмечал: «Если Россию кто-то выведет из затруднения – это не эмиграция, а кто-то другой»[290]. Этой другой силой оказались большевики, чья «политическая годность резко контрастировала с неспособностью их соперников»[291]. Об этом же писал и Н. В. Устрялов, замечая стремление большевиков воссоединить центр с окраинами, воссоздать пространство бывшей империи[292], о чем еще раньше говорил П. Н. Савицкий в «Очерках международных отношений».

Устряловские тезисы о превращении интернационалистской советской власти в «национальный фактор русской жизни»[293], о глубокой исторической связи догм большевизма с русской общественно-политической и культурной традицией, а в этой связи, и о диалектическом возрождении русских культурных «струй» через революцию в большевизме[294], были близки, даже, по большей части, аналогичны представлениям П. Н. Савицкого о «своеобразно российском большевизме»[295]. Оба теоретика прогнозировали неизбежное перерождение советского строя в национал-большевистский. В отличие от собственно большевистского, он не содержал в своей идеологической основе принципов интернационализма и коммунизма, отход от которых, по их мнению, уже начался[296]. Так, анализируя советскую поэзию, как идеологическое отражение коммунистического строя, на период начала 1921 г. П. Н. Савицкий отмечал, что «они (поэты, прежде всего, Блок и Клюев – А. М.) не славят интернационал, не отрицают Родину – и в этом – их не просто поражение большевизма, но стихийное его преодоление. Родина, спаленная на костре коммунистической разнузданности – как феникс, воскресает из пепла. И крепнет, как драгоценное вино, – хмельной любовный напиток патриотизма»[297]. Он был уверен, что, поскольку «белые мысли» «перелетают» из национального лагеря в большевистский, поэзия славит «живой образ России» как «географическое единство великодержавных пределов» – «все это признаки возникающего и возникшего национального возрождения России»[298].

Новая система власти по Устрялову и Савицкому сводилась к формуле: изменение экономической политики большевиков, в сторону «обуржуазивания», при сохранении их политического аппарата, государственной «надстройки», продемонстрировавшей в годы Гражданской войны, свою созидательную силу[299].