Читаем без скачивания Жертва - Валентин Маслюков

— Кто из вас Зимка? — спросил конюший, вернувшись к столу, чтобы заглянуть в лежащие там бумаги. В движениях его было изящество владеющей собой силы, гладкие, натянутые штаны сиреневого цвета передавали игру мышц. — Так кто? — повторил он.

Потерявшая голос Зимка только поклонилась.

— Подойди сюда. — Рукосил говорил с сухой определенностью человека, который предвидит еще впереди весь утомительный, занятый до последней доли часа день. Взгляд его был пристален, но не долог.

— Как ты установишь смерть? — спросил он с небрежной и непредвиденной внезапностью.

— Чью, ваша милость? — в крайнем изумлении пролепетала Зимка.

— Больного.

— Ваша милость, — несколько оправившись, вернула себе приятную бойкость Зимка, — я полагаю, что княжич Юлий не настолько болен…

Конюший остановил ее запрещающим движением ладони:

— Довольно.

Но Зимка еще не сознавала, что это было все. Вообще все. Конец.

Тогда как Чепчуг, досадливо дернувшийся при первых словах дочери, уже понял. Подавшись вперед, на выручку, он зашептал, зажавши рукой рот, что было в высшей степени благоразумно, но бессмысленно, потому что Зимка не разобрала подсказку.

— Зрачки… зрачки… веки приподнять… — шипел несчастный Чепчуг.

— Ваша милость, — сказала вместо того гордая Зимка, — я думаю о жизни больного, а не о смерти.

— Похвально, — усмехнулся конюший.

И теперь уж нельзя было не понять. Выразительное лицо Зимки, отмеченное крутым и упрямым лбом, сделалось несчастным. Сильно развитое чувство достоинства подсказало ей наконец, что игра проиграна.

Зато Рукосил с видимым удовольствием прислушивался к свистящим нашептываниям старого лекаря. Очень похожего своей стриженой головой на безобразного носатого мальчишку, что распоясался на школьном уроке. Если только можно представить себе седого школьника.

— Довольно, товарищ Чепчуг, — сказал ему вдруг конюший. — Ваша научная добросовестность не нуждается в новых подтверждениях. Вы тут, в глухомани, и представить не можете насколько ваше имя, уважаемый товарищ, почитается в научных кругах столицы.

Первый раз в жизни Золотинка увидела, как старый Чепчуг покраснел, весь пошел, словно вздрогнул, багровыми пятнами.

— Я и сам, признаться, — как ни в чем не бывало продолжал конюший, — с большим любопытством просмотрел недавно ваши возражения против заволок.

— Да. Я считаю… применять с осторожностью, — проговорил Чепчуг в некотором обалдении.

— Я бы пошел и дальше, — Рукосил заметно оживился, — я поставил бы под сомнение и прижигания железом в обычных случаях.

— В обычных случаях.

— Несомненно. Нужно разграничивать… Тогда как стрекание кожи у нас совершенно недооценивают.

— Не могу с вами не согласиться.

— Словом, товарищ Чепчуг. Если вы лично готовы оказать наследнику помощь, я сейчас же без колебаний и более того с глубоким душевным удовлетворением подпишу для вас допуск и согласую время. Ваше имя откроет все двери.

Удивительное дело — глаза Золотинки увлажнились. От гордости.

Конюший вернулся к столу, откинул хрустальную в золотой оправе крышку чернильницы и взял огромное лебяжье перо. Не присаживаясь, он ждал.

— Я не готов, — прошептал Чепчуг после продолжительного молчания.

— Жаль, — молвил Рукосил, у которого, оказывается, был тончайший слух. Золотинка-то в двух шагах от лекаря едва разобрала замершее на старческих губах слово.

— Но моя дочь… — продолжал Чепчуг как бы через силу — Золотинка больно ощущала его стыд. — Она… готовилась… Готовилась. Она учила.

— Хорошо, — вздохнул конюший, возвращая перо в стакан. Из уважения к вам, товарищ. Один вопрос. — Зимка встрепенулась, но как-то без веры. — Если бы тебе, красавица, удалось вылечить наследника… ладно, пусть чудом, что бы ты пожелала в награду?

Зимкины щеки порозовели.

— Ничего, ваша милость! — выпалила она без размышления и даже с вызовом. — Ничего! Одно счастье видеть наследника здоровым…

Вызов этот, увы! пропал втуне, ничего и не дрогнуло в лице конюшего. Он отвернулся, недослушав:

— А эта, вторая, девица?

С неприятным ощущением холодка Золотинка поняла тут — догадалась и прозрела непонятно как! — что Рукосил, давно знает ее имя. Он вообще все знает. Все наперед.

— Эта, вторая, девица, — повторил он, ненужно заглядывая в бумагу, — Золотинка. Она тоже ваша ученица, товарищ?

Чепчуг признал, что это так. Золотинка молчала. Непонятно откуда и как она знала, что конюший Рукосил пустит ее к наследнику.

— Тогда оставим дальние подходы… — (Еще бы! Ничего другого Золотинка не ожидала). — Если ты вылечишь наследника?..

— Любви княжича, — перебила его Золотинка. Мгновение назад ей это в голову бы не пришло — сказать. Но слишком тяжел ей был Рукосил, тяжел был давящий, всевидящий взгляд и Золотинка высвободилась — вот так!

Конюший выказал изумление — сколько было пристойно, не больше и не меньше.

— Разве это возможно?

— Хотеть? — коротко спросила Золотинка.

Он помолчал и повел свободно играющей пястью:

— Хорошо. Идите все. Если будет нужно, вас позовут нарочно.

Уже у порога, бледная и красная, в некрасивых пятнах, Зимка остановилась и, прижимая руки к груди, воскликнула срывающимся голосом:

— Ваша милость! Я готова вам служить! Позвольте только служить!

Дома Зимка разрыдалась. Золотинка молчала. А Чепчуг мерил взволнованными шагами лавку, потирал руки, хихикал и неведомо чему улыбался.

Через день за Золотинкой явился скороход.

На голове молодого человека метелилась перьями шляпа, разрезанная вдоль и поперек так, что напрасно было бы искать на ней хоть одно единственное целое место. Желтая с зеленым куртка, какие носили слуги великокняжеского дома, туго перетянутая в стане, не имела застежек и открывала грудь, выпяченную сильно присборенной рубашкой.

Со стеснением в сердце, уронив руки, глядела Золотинка на разряженного, как петух, посланца судьбы. Ведь это была судьба, а судьба, во что бы она ни вырядилась и что бы ни выкинула, есть судьба. Пусть является она в самодовольном обличье красавчика-скорохода, пусть с небрежным высокомерием переврет твое имя, что же ты можешь поделать, если судьба спрашивает: девица, именуемая Золотце, которая тут? Ведь ты-то и есть то самое Золотце, за которым пришли. Что толку оправдываться, что ты не Золотце, а Золотинка, простите! Судьбе это все равно.

Золотинка озиралась, не зная, за что хвататься. Честно сознавая всю бездну своего лекарского невежества, не готова она была вообще, по общему ощущению, и не готова была в частности — сейчас, в это утро, под безразличным взглядом желто-зеленой судьбы.