Читаем без скачивания Мы погибнем вчера - Ивакин Геннадьевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Напуганное лицо показалось знакомым. Захар остолбенел:
– Ёж?! Ты?!
– Я… – то ли на русском, то ли на немецком ответил Ёж.
И тут плоский штык немецкого карабина с хрустом вышел из груди Захара.
А в небе появилось солнышко…
Глава 6. Партизаны.
Лютей и снежнее зимы
Не будет никогда, -
Эвакуированы мы
Из жизни навсегда.
Ах, мама… Ты едва жива,
Не стой на холоду…
Какая долгая зима
В сорок втором году.
А. Васин. 'Холода'Фельдполицайкомиссар Дитер Майер трясся в маленьком 'Опеле' и размышлял о внезапно открывающихся перспективах карьерного роста. Обычный допрос этого контуженного русского дал такие неожиданные результаты. Вообще-то, положа руку на сердце, тому гауптману, – как его… Бреннеру, кажется? – полагалось его просто сдать армейской разведке.
Какое счастье, что Майер оказался рядом и решил развлечься. И вот, американские сигареты 'СССР. Первые', корейская зажигалка и комплект русского камуфляжа в багажнике могут открыть ему путь наверх, из этих чертовых болот, как минимум в штаб армии.
Жалко, черт побери, что этот русский сошел с ума. Никогда не поймешь, что у них в голове. Одно понятно точно – все они животные. Один Глушков чего стоил. Та еще тварь. Ему бы лишь нажраться и залезть на бабу. Вот и долазился. Тот дурачок шлепнул его прямо на девчонке. Интересно, сошла она с ума тоже или придет еще в себя?
Впрочем, что до нее? Когда он приедет в заслуженный отпуск с Рыцарским Крестом, любая арийка…
…Бам! И тут машину тряхнуло так, что Майер едва не сломал шею о потолок кабины.
– Чертова свинья! – заорал он на водителя, но тот повалился на комиссара, брызгая кровью и обезображенного лица.
Что-то ухнуло, захлопали винтовки, раздалась автоматная очередь. По корпусу машины застучали пули.
Партизаны! Майер лихорадочно задергал дверную ручку, попутно вытаскивая из кобуры 'Вальтер'.
И едва он вывалился из машины, как в лицо уперся ему ствол. Комиссар поднял взгляд и увидел парня в телогрейке. Вполне, между прочим, арийской внешности. Немец даже не успел пожалеть о Германии, как партизан нажал на спусковой крючок.
– Костя! Дорофеев! Чего там у тебя? – крикнули парню из придорожных кустов.
– Шишка какая-то. С портфелем.
– Кончил?
– Ага!
– На хрена?
– А на хрен?
– Тоже правильно. Пошарь там, может, есть чего?
Партизан Дорофеев заглянул в машину, пошарил в бардачке, потом прошелся по карманам убитых.
Забрал все более-менее ценное и скрылся в деревьях.
– Совсем немцы охамели. – Буркнул он, когда упал на землю рядом с двумя товарищами. – Без охраны ездят, хоть бы что.
– Чего в машине нашел? – спросил один из партизан.
– Ни хрена хорошего. Портфель только. Да карабин с пистолем забрал.
– Ладно, уходим. Дома глянем, чего там.
И они неторопливо, гуськом ушли в глубь леса…
…Портки мне зашей! – проворчал дед Кирьян. – В лес тут ходил, за гвоздь зачепился…
Рита вздохнула и взялась за нитку с иголкой. Помершая прошлой осенью жена деда Кирьяна, похоже, была хозяйственной женщиной. Рукоделья было столько, что сама Рита, наверное, это все вышивала, вязала, пряла и ткала лет сто. Ну не сто, а пару десятков годков точно. По крайней мере, все эти занавесочки, половички и прочие покрывальца явно домашние, не покупные.
– Дедушка, а ты где гвоздь-то в лесу нашел? – спросила она, вдевая нитку в ушко.
– Да наразбрасывали тут… Ходят всякие и бросают, где попало.
Рита вздохнула.
Дед Кирьян покосился на нее и сказал:
– Не вздыхай как кобыла перед пахотой. Все с твоими знакомцами нормально будет. Дойдут. Виталик, вроде, мужик опытный и злой. Точно, дойдут.
– Хочется верить… Но не очень получается, дедушка…
– Думать тебе, внуча, не о них, сейчас надо. А о себе. Полиция прознает – чаво делать будем? Одну в лес тебя выгонять? Тоже не дело. А мне с тобой идти – только кур смешить…
– Дед Кирьян! – решилась вдруг Рита. – А мы ведь с ребятами не местные…
– Удивила… – буркнул тот ответ. – Быдто не знаю…
– Мы совсем не местные…
– Хы… Как немцы, что ли?
– Хуже. То есть, нет…
И она принялась сбивчиво рассказывать.
Дед только покряхтывал во время рассказа.
– Чудны дела твои, Господи! – сказал он, почесав затылок. – Значит две тысячи восьмой год, говоришь? А войну-то наши, когда выиграют?
– Я уже и не знаю – выиграют ли…
– Это как это? – возмутился дед. – Да чтобы наши войну не выиграли? Да быть того не может! Запомни, девка!
– Я тут, дедушка, по улице шла в Москве. Улица Маршала Жукова, называется. А там поперек нее растяжка рекламная. Ну, плакат такой – 'Мерседес. Истинно немецкое качество. Порадуй себя'.
– Жуков маршалом, значит, станет… – задумчиво ответил Кирьян Богатырев. – А ведь как я, унтером был…
А Рита, ровно не услышав его, продолжила:
– Русского в Москве ничего и нет уже. Только памятники архитектуры.
– А люди?
– А люди вроде бы русские. А посмотришь – так уже и нет. Помесь американцев с французами. На все им наплевать, кроме себя.
– Как же вы дошли-то до этого?
– Не знаю я… Вроде бы эту войну выиграли… Выиграем. В сорок пятом. А Советского Союза больше и нет. И России, похоже, нету. Раша Федераша.
– Это чего еще такое?
– Российская Федерация. Республика демократическая.
Дед Кирьян засмеялся:
– Это как при Сашке Керенском, что ли?
– Вроде того… Украина сама по себе, Белоруссия, Казахстан… Все по своим углам разбежались.
– Так ведь понятно. Вона, в годы гражданской – что ни уезд, так республика, что ни волость, так независимая. А потом пришли большевики и всех к стенке поставили. И у вас так случиться. Не могёт Россия без руки сильной. Вот когда ваши эсеры с кадетами все развалят окончательно – новый царь и придет.
– Вряд ли, дедушка Кирьян. Слишком там совесть с выгодой перемешана. Всем все равно. Война тут с Грузией была – так сидели как болельщики и по телевизору наблюдали, как наших убивают.
– Чего это еще за телевиздер?
– Типа кино. Только в каждом доме свое.
– Аааа… – приподнял левую лохматую бровь дед. – Ихний Ленин говаривал, да, что мол, пока народ безграмотен, важнейшими из искусств для них, большевиков, являются кино и цирк. Это у нас еще на шахте какой-то пропагандист говорил. Я так думаю, потому, чтобы народ не думал, а веселился. Вот вишь и довеселились до того, что немец под Москвой сейчас ходит.
– А у нас уже в Москве…
– А у вас уже в Москве, да… А чего ж вы там ничего не делаете-то?
– Так я же вам говорю, дедушка. Все равно всем. Равнодушные стали.
– Ну, вот ты-то же поехала воинов павших хоронить, значит неравнодушная?
– Так что я одна-то могу сделать.
И тут дед Кирьян не на шутку осерчал:
– Ты мне это брось! Одна она… Уж и не одна, а десять человек, говоришь, неравнодушных? А где десять там и еще, поди есть? Да и одна даже, ну и что? Кабы так рассуждали бы все, так и людей-то на Земле уже не было бы. Ты, вот сюда чудом попала, тоже будешь сидеть, ручки сложив? Нет, ты возьми винтовку и немца убей. Пулей, штыком… Потому как если ты немца не убьешь – он тебя убьет! Или другого кого!
Рита помолчала и ответила:
– А вы-то, что тогда не убиваете их?
Дед Кирьян вдруг осекся, замолчал и как-то искоса посмотрел на девчонку.
А потом уже ласково сказал:
– Не обращай внимания, внучка. Чего-то я сам на себя разозлился, наверное. Тебе-то бабе и впрямь – дома надо сидеть. Не бабье это дело – человеков убивать. Бабье дело человеков рожать.
И тягостно замолчал.
– А у меня вот не случилось детишек… Агась… – после тяжелой паузы продолжил он. – Значится, права ты девка… Пора и мне германцев погонять. Хоть не столь я и уклюж, как в молодости, но кой-чего еще помню. Только вот тебе-то, что делать?
И опять замолчал. А Рита пожала плечами.
– По уму, тебе бы надо тут сидеть, да ждать, пока наши не придут. Тем более, ты тут не одна такая. Вона друзья твои – Виталий да Захар – до наших уже поди добрались. Да и ежели вас троих сюды закинул Господь зачем-то, таки и остальных, наверно тоже? С другой стороны, в экой заварухе все ли дойти-то смогут? А? Так что придется и нам с тобой отсюда уходить. Проведу я тебя через линию-то фронта. Она тута вся в дырочках. Только вот ты думай – зачем тебя сюда Господь перенес?
– Наверно, потому что…
– Да не 'потому что', а 'зачем'! – перебил ее дед. – Про 'потому что' будешь дома рассуждать! – и чего-то там еще подумал, но не сказал, смешно пожевав губы и дернув себя за бороду.
В сенях вдруг что-то загрохотало, раздался забористый мат и распахнулась настежь дверь.
В избу вошли трое вооруженных пацанов.
