Читаем без скачивания Братья Ждер - Михаил Садовяну
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Архимандрит отец Амфилохие, который более трезво оценивает людей, меня интересующих, пояснил, что эта сплоченность главным образом объясняется деяньями князя и его уменьем утвердить свою волю. Суд его всегда справедлив, решения непреклонны; князь полагает, что будет греховен пред всевышним, если не встанет с мечом на защиту веры Христовой. Прежде всего господарь Молдовы объединил вокруг себя прекрасных воинов, тщательно отобранных и преданных ему. В его постоянном войске насчитывается десять или двенадцать тысяч верных сабель, а ведь ежели умело повелевать ими, можно навести порядок там, где ранее царила анархия.
— Однако не только это, — добавил, улыбнувшись, отец архимандрит. — Как и все молдаване, я верю, что господь избрал и вовремя послал такого князя нашей земле в век невзгод и испытаний.
Святой отец и повелитель, молю тебя, прочти без улыбки размышления мои, которым я предаюсь в предчувствии близкой бури. Соблаговоли подождать девяносто девять дней, о которых говорят здешние простодушные астрологи и, ежели измаильтяне будут разбиты, ты увидишь, что я был прав.
Признаюсь, что я, как и все окружающие, верю в победу Штефана-водэ. И мыслю, что одного этого достаточно, чтобы судить о могуществе сего человека, который живет в столь глухом крае».
Примерно в это же время отправлял свою тайную грамоту одни из веницейских послов, синьор Джузеппе Ванини, родственнику своему и покровителю, синьору Андреа Ванини, члену Совета десяти Веницейской республики.
«Светлейший повелитель и дорогой брат, — писал синьор Джузеппе, — никогда я не представлял себе, что попаду в ту страну, где сейчас нахожусь. Из наших дворцов, отделанных мрамором и золотом, из великолепного собора святого Марка, из роскошного дворца Дожей, от Гарфы и Остерии Нера я попал в край изгнания. Отсюда, от Васлуя, недалеко до Понта Эвксинского. Там томился Овидий, здесь страдаю я. Здесь нет ничего похожего на наши обычаи, на наши яства, на наши празднества. Прекрасные женщины, кои дарили нас дружбой, остались в Венеции; здесь мы ждем нашествия бесчисленных войск нечестивцев. Разве здравомыслящий человек поверит, что князь Штефан со своими весьма скудными средствами сможет совершить нечто большее против нехристей, нежели Венеция и великие короли?
Надо признать, что у Штефана-водэ много достоинств; он истинный князь, и я удостоен его благосклонности. Он говорил со мною на нашем языке и, кажется, был тронут моим учтивым приветствием. Его наемное войско одно из самых сильных, но ему служат и военные отряды местного населения, и это достойно внимания; он верит в покровительство божие, и я одобряю эту веру, хотя он и схизматик. Однако, несмотря на все это, и при всех наших горячих призывах, я не знаю, как можно остановить надвигающийся вал. Говорят, что Сулейман-бек уж напал на границы Молдовы.
Признаюсь, я не верю в чудеса и жажду возвращения в Венецию, где осталось все самое дорогое моему сердцу. Ты, конечно, очень удивишься, узнав, что здесь уже четыре недели стоит зима. Бывают ясные, хотя и холодные дни, когда солнце светит с чистого неба, озаряя поля и хижины. В другие дни нависает туман и скрывает от глаз даже эти скромные картины. Ни музыки, ни балов здесь нет; ни в карты, ни в шахматы никто не играет; остается лишь одно развлечение, — признаюсь, приятное, и всегда находятся друзья, с коими можно его разделить. Чтобы наслаждаться чудесным вином этой страны, нужен лишь кубок; сотрапезники, с которыми случается встретиться, понимают меня без слов. Движение правой руки — вот и все. Я слышал, что и князь не прочь от таких возлияний, однако я не имел чести быть ему в этом соперником. Здесь говорят, что с тех пор, как Штефан-водэ находится с войсками в этом стане, он ведет строгий образ жизни, часто постится и избегает выпить за трапезой лишнюю чару сего божественного напитка. Только пригубит кубок и тотчас возвращается к своим заботам, приказам, дознаниям, с настойчивостью, которая приводит меня в восторг, однако не меняет моего мнения о тщетности всего этого. Разумеется, я не высказываю своих мыслей во всеуслышание, но в глубине души убежден в своей правоте.
И вот что думают некоторые молдавские бояре, мне об этом рассказал единственный (кроме князя) образованный муж в этой стране. Что касается князя, то перед ним я, согласно этикету, обязан склониться и признать, что он наделен всеми достоинствами, отличающими повелителей. А единственного образованного мужа из его подданных зовут постельничим Штефаном Мештером. Я не стану описывать его внешность; он не Адонис. Но ум его мне по душе.
— Турки, — доказывает он, — наказание божие за грехи наши. А коль скоро это наказание божье, то не следует противиться, надо покориться сему.
Это неопровержимая истина, которая известна Мехмет-султану. Подкрепив ее стаканом старого вина, постельничий стал в моих глазах еще значительнее.
От его милости я услышал и известные на Востоке стихи магометанского поэта Хафиза. Он прочитал мне их в оригинале. Я сказал, что не понимаю, и тогда постельничий перевел их. Вот они:
Пусть пьянство есть пороков наших мать —К ней, к матери, мы тянемся опять:Ее уста целуют нас так сладко,Как женам нас вовек не целовать!
Итак, я узнал, что на Востоке есть мудрые поэты, и своими глазами увидел прекрасных молдавских женщин. Будучи в Сучаве, стольном городе княжества, я познакомился с госпожой, у которой необычное имя — Кандакия, и столь же необычна ее красота. Она достойна кисти наших живописцев, но не для изображения мадонны, а скорее Саломеи, приносящей Ироду голову Иоанна Крестителя. Ради одного ее поцелуя я бы тоже не пожалел своей головы, хотя и зовусь Джузеппе.
Ходят слухи, что Александру-водэ, юного наследника трона Молдовы, находившегося в Сучаве по приказу своего родителя для встречи послов, вдруг охватила страсть к сей красавице. Поэтому, как обычно принято при любом княжеском дворе, был приглашен к Александру-водэ и супруг сей госпожи — боярин Кристя Черный; боярин обрадовался дружеским приветствиям и неожиданному лестному вниманию к нему юного князя. Александру-водэ заявил, что попросит своего родителя отпустить сего боярина для службы при дворе княжича в городе Бакэу, стоящем близ границы с Венгрией. Синьор Кристя Черный полон тщеславия и гордости, он счастлив этим выбором, павшим на него. А вот госпожа Кандакия далеко не так обрадована. Я с ужасом узнал, что она нежно любит своего супруга, даже хранит ему верность. Вот в какую даль мне пришлось забраться, чтобы узнать, что существуют женщины, кои свято чтут заповеди нашей христианской религии.
Скажу тебе еще несколько слов о супруге Штефана-водэ, принцессе из династии Комненов. Она показалась мне невзрачной и напуганной происходящими событиями. Злые языки говорят, да и наши люди не замедлили сообщить мне, что грусть княгини Марии объясняется главным образом прелестью некой молодой княжны, дочери Раду Басараба, низвергнутого князя Валахии. Глаза молодой пленницы смотрят лишь на Штефана-водэ, на повелителя, завоевавшего ее. Словом, все свидетельствует о том, что и здешние князья и княгини — такие же люди, как и всюду на этом свете.
Более полезным оказалось для меня знакомство с неким придворным по имени Гаврилуцэ, который был в свое время, как и мой друг постельничий, боярином Басараба и обрел здесь приют вместе со своей боярыней. Красота сей женщины еще более пышная, нежели красота боярыни Кандакии. Не понимаю, как решаются приезжать сюда мужчины со своими супругами, в то время как я тоскую в одиночестве. Мне начинает казаться, что эти неосторожные мужья хотят облагодетельствовать одиноких мужчин, к числу коих отношусь и я.
Чернобровая и черноокая Дафина — супруга этого Гаврилуцэ — пристально посмотрела на меня. Узнал я, что она не любит своего мужа, и это обрадовало меня; вторая ее улыбка тронула меня до глубины души. Последний анекдот о ее любовных похождениях рассказал мне также постельничий.
Говорят, что стольник Гаврилуцэ вошел в комнату жены как раз в ту минуту, когда ее друг выпрыгнул в окно. Кто этот друг, Гаврилуцэ не разобрал. Муж грозно повернулся к красавице Дафине и потребовал объяснений. Но прекрасная боярыня упала на пол и притворилась умирающей. Любящий супруг по простоте души решил, что навсегда потерял ее и, терзаясь отчаянием, зарыдал. Госпожа Дафина не могла больше четверти часа терпеть его слез, падавших на ее нарумяненное лицо, и приоткрыла один глаз. Тогда он перестал рыдать и, боясь, как бы она вновь не потеряла сознания, торопливо спросил:
— Что случилось? Скажи, душа моя, что с тобой?
— Я чуть было не умерла со страха… — вздохнула она.
— А сейчас тебе лучше?
— Не знаю, дорогой мой супруг; я все еще дрожу. Я поправлюсь и оживу, ежели ты поклянешься мне…