Читаем без скачивания Братья Ждер - Михаил Садовяну

— Подобные вещи облегчают тяготы войны, — улыбнулся боярин Штефан Мештер.

— До сей поры я ни на что не мог пожаловаться, — ответил Гвидо Солари.

— Я надеюсь, дорогой синьор, — продолжал постельничий, — что и впредь тебе не на что будет жаловаться, хотя вчера измаильтянские орды перешли границу.

— Я знаю, рэзеши объяснили мне это знаками, а синьор Ону разъяснил еще кое-что и на словах.

— Однако конюший Ону не мог тебе перевести речи глашатаев.

— О чем у вас разговоры? — вмешался Ждер.

— О том, что кричали глашатаи нехристей.

— Тогда скажи итальянцу, что у господаря есть искусные брадобреи и он не носит бороды, — никак нельзя схватить его за бороду.

— Что говорит конюший, синьор постельничий? И почему ты смеешься?

Постельничий Штефан Мештер разъяснил суть дела, и итальянец громко рассмеялся. Ждер взглянул на подрумянившееся жаркое и достал кинжал, оказавшийся весьма полезным в этих обстоятельствах. Гвидо Солари полюбовался кинжалом, но подумал, что для того, чтобы разрезать на ломтики жареную баранину, лучше подошел бы другой нож — широкий, хорошо отточенный, выкованный из куска старого железа смуглолицым мастером- рэзешем, тем самым, что возил с собой в мешке уголь, молотки и мехи.

— Ну вот я и насытился, — сказал в скором времени итальянец, — хочу теперь удовлетворить свое любопытство. Скажи, синьор постельничий, каким образом обеспечивают себя провиантом рэзеши вашей милости? Их переметные сумы кажутся не очень большими, однако на привалах они вытаскивают оттуда все, что им потребно. Не замечал я, чтобы они грабили местных жителей, как обычно поступают наши войска. Как же все это они делают?

— Очень просто, синьор Гвидо, не рэзеши идут за припасами, а припасы сами к ним приходят. Я не утверждаю, что страна наша богата, однако у нас всего вдоволь. А вот завтра на пути нечестивцев-измаильтян ничего не будет. Люди грузят повозки и покидают свои села: уходят в горы или укрываются в лесах. Когда мы проезжаем по краю, который ожидает вражеского нашествия, наши земляки отдают нам часть припасов, какую не могут взять с собою: скот, брынзу, зерно. Мы берем воду для питья из колодцев, только нам известных, — остальные колодцы отравлены беленой и цикутой. На дальних полянах мы находим свободно пасущийся скот. На водяных мельницах мы знаем, где найти просо и просяную муку. Когда наши люди поднимаются в горы, они встречают там пастухов и те дают им бурдюки с брынзой. Стало быть, вся страна так или иначе принимает участие в войне. Ты хочешь знать, как все это возмещается? Мы приносим благодарность за воду тем, кто вырыл колодцы, выливая несколько капель за упокой души усопших, в память коих были вырыты колодцы. Также поминаем мы души покойных за те припасы, какие находим, и за те дары, что к нам поступают. Как ты уже, конечно, заметил, навстречу нам выходят местные жители, чаще женщины, и выносят миски с едою для воинов господаря.

— Я видел, но думал, что за это им платят.

— За это, синьор Гвидо, не платят. Такие дары дороже всяких денег. Эти люди рядом с нами, но они невидимы для врагов, ибо запутанные тропинки и потайные места в лесу известны только им и нам. Когда смолкнут голоса у костров и наступит тишина, если внимательно прислушаться, можно услышать вдалеке пение петухов. Там, откуда будут доноситься эти звуки, отдыхают беженцы с тем добром, что они успели захватить с собою, покидая родные поселения. Они рады, что хоть спасли свои души, и ждут, когда стихнет буря, как ждут суровой зимою, чтобы прошли холода и наступила новая весна. Не пройдет и двух часов после наступления темноты, и ты увидишь, как к конюшему Ону придут крестьяне, которые сами, по своей доброй воле, выследили, где раскинул свой стан Сулейман-бек, где расположились шайки грабителей. Они известят обо всем княжье войско, чтобы облегчить нам битву.

Итальянец внимал этим пояснениям и оглядывался вокруг, ожидая увидеть необычные происшествия, уготованные этим людям, о которых еще не знает цивилизованный мир. Рэзеши настлали еловых веток и устроились на ночлег. У каждого костра оставался страж, поддерживавший огонь. Постепенно лесом овладела тишина, и, когда все шорохи смолкли, стало слышно, как свистит ветер в вершинах елей. Да с той поляны, где были привязаны кони, временами доносилось их приглушенное ржанье. Всюду горели костры.

В третьем часу ночи, с той стороны, где залегли дозорные, раздался лай собак. Вскоре после этого рэзеши, бывшие в карауле, привели двух незнакомцев в овчинных тулупах, в башлыках и с посохами. Из-под меховых шапок у пришельцев свисали длинные волосы. Вслед за хозяевами бежала белая пастушья собака.

— Они хотят поговорить с нашим конюшим, — обратился один из рэзешей к Ботезату.

Ждер сразу же поднялся со своего места и подошел к костру. Молча оглядел обоих пастухов, потом сел; незнакомцы тоже присели на корточки. Собака не отходила от них.

— Откуда будете?

— Из Кашина, честной конюший, — ответил тот, что был постарше. — Неделю тому назад мы из-за непогоды с трудом прошли с отарами в горы. А что делать? Все во власти божией. Наш старый чабан Андоний, которому на Михайлов день исполнилось восемьдесят, говорит, что на памяти его еще не бывало такой ранней зимы. Но морозы не крепчают, а становятся все мягче — того и гляди, дожди пойдут. Так вот, говорит Андоний — пошлет бог распутицу, и нехристи увязнут в грязи.

— Будьте осторожны, сыны, — повелел он. — Пусть несколько человек останутся позади и следят, куда движутся турки. Оповещайте нас, и мы уж смекнем, по каким тропам подняться в те горы, где живут лишь дикие козы; оттепель потому и наступила, чтобы мы могли добраться до горных урочищ. Не забудьте только извещать обо всем и воинов господаря, дабы ведали они, что им надобно делать.

Остались мы, конюший, в местах знакомых, где летом пасли наших овец; места хорошие, жалко было покидать их. И вот вчера увидели турок. Одни из них бегали как псы, принюхиваясь к ветру; потом душегубы пришпорили коней и с дикими криками ворвались в Моточень. Ужас, как они разозлились, что не застали там ни единой души, и подожгли село. Потом в лесу на поляне они слезли с коней и устроили обед. Мы следили за ними, спрятавшись в зарослях, и видели все. Потом вскочили нехристи на коней и поскакали в Войнясу. И там тоже было пусто. Но это село турки не сожгли, и мы поняли, что они собираются сделать привал в Войнясе. Затаились мы на опушке леса, в овраге, и ждали: тронутся они дальше или нет. Напоили турки коней в Тротуше и остались на месте. Сами тоже пили воду из Тротуша, знать, догадались, что из колодцев пить опасно. Затем, расставив дозорных, поуспокоились. А мы, как только зашло солнце, отправились сюда. Завернув на мельницу в Костицэ и в скит Бельчуга, мы узнали, где могут находиться ваши милости. В селе Мохорыций, что у леса, люди сказали, что вы должны быть здесь, у Корну-Пьетрий, под горой Кукушки. Мы желаем тебе здоровья, честной конюший; пусть твоя милость поступает так, как посчитает нужным. Мы слышали, что один раз ты уже разбил нехристей в Домнешть.

— Верно, — сказал конюший, — но я не смог им причинить большого вреда.

— Ну так с божьей помощью ты теперь оттреплешь их покрепче.

Конюший Ону ничего не ответил; люди, вздохнув, молча смотрели на синее пламя костра.

Старый чабан поднялся, за ним встал и молодой. Но собака продолжала лежать, положив морду на лапы.

— Ну, тогда мы пойдем, — сказал старший.

Ждер остановил их взглядом.

— Как зовут собаку? — спросил он.

— Болцу, честной конюший.

— Ладно, и вы поступите так же, как Болцу, — она понимает, что надо еще подождать. Как тебя зовут?

— Пинтилие, честной конюший.

— А этого, помоложе?

— Тоже Пинтилие; это мой племянник.

— Есть вы хотите?

— Нет, мы поели по дороге сюда.

— На конях скакать умеете?

— Умеем, честной конюший.

— Ночью дорогу найдете?

— Могу до Войнясы дойти с закрытыми глазами.

— Другие дела у вас есть? Хотите с дороги отдохнуть?

— Честной конюший, верь нам, — ответил Пинтилие-старший, вновь поднявшись. — Мы христиане, и у нас одна душа; за нее и будем держать ответ, когда наступит час. Ни еда, ни отдых нам не нужны. Ежели мы сейчас сядем на коней, то к полуночи будем в Войнясе.

— Посиди смирненько, кум Пинтилие, возле Болцу, — спокойно сказал Ионуц Ждер.

Потом повернулся к Георге Татару:

— Ботезату, приведи мне сюда начальников отрядов.

Георге Ботезату удалился.

— Кум Пинтилие, такое дело надобно прежде обдумать, — продолжал Ждер уже более мягким тоном. — Я не знаю Войнясу, о которой ты мне рассказываешь. Скажи, как расположено село, где церковь, где протекает речка.

— Все ты знаешь, честной конюший, ибо позавчера ты там проезжал.