Читаем без скачивания Геносказка - Константин Соловьев

— Прошу вас любить и жаловать бессменного фаворита этой сцены! Выдающуюся куклу с безупречным амплуа! Нашу лучшую находку прошлого сезона! Дамы и господа, вы не можете не помнить его. Этот человек как никто знает изнанку театра. Его удивительная манера игры даже сделала его основоположником нового театрального течения. Эта кукла — артист многих жанров! Но один ему удается лучше прочих. — Господин Карраб Варрава выжидающе оглядел притихшую публику. — Превращение человека в падаль! Итак, встречайте! Несравненный господин Перо!

Гензель даже не заметил, как появилась новая кукла. Он готов был поклясться, что мгновением раньше на сцене, не считая озадаченного финалиста с двумя парами рук, никого не было. Но, моргнув, обнаружил, что кукол уже две.

Вторая неподвижно стояла неподалеку от рампы и в первый момент показалась бесплотным призраком. Должно быть, дело было в ее одеянии — свободном белоснежном балахоне и нелепом ажурном жабо на шее. Совсем неподходящий наряд для заляпанной кровью сцены, где, казалось, не осталось ни единого сухого кусочка. Дополнял его столь же белоснежный колпак с полями, почти скрывающими лицо. Впрочем, когда он поднял голову, взглянув прямо в свет прожекторов, Гензель не ощутил облегчения.

Кожа у этого человека была столь же белоснежной, как облачение, но не шла в сравнение даже с бледной от природы кожей Гретель. У куклы она была неестественного алебастрового цвета. Такого, какой не в силах принять соединительная ткань человека, даже если лишить ее всех пигментов. Понятно, отчего его называли Пером. Он в самом деле казался пером, выдернутым из птичьего хвоста, и даже выглядел невесомым. А вот его лицо Гензелю сразу не понравилось. Пустое, но с печатью какой-то неизъяснимой апатии, от которой становилось не по себе.

Если бы не его взгляд, господин Перо не выглядел бы страшным. Просто кукла в белом одеянии, случайно оказавшаяся на окровавленной сцене. Тревожное, беспокойное сочетание цветов — белое на красном. И кукла эта не выглядела готовой к бою. У Гензеля возникло ощущение, что кто-то попросту перепутал спектакли. Эта кукла могла лишь декламировать грустные стихи или петь прочувствованную балладу под мандолину. Ей нужно было оказаться среди персонажей какой-нибудь лирической и слезливой пьесы, а не на кровавом шабаше Варравы.

Но взгляд… Господин Перо взирал на зрителей так, как смотрел бы мертвец. Задумчивый и печальный мертвец, созерцающий свою будущую трапезу. И не с горячей алчностью голодного существа, а со спокойным, хоть и исполненным странной грусти, предвкушением утонченного чревоугодника.

Гензель от всей души возблагодарил судьбу за то, что находится вдалеке от сцены и что взгляд господина Перо устремлен не на него. Ему отчего-то показалось, что под этим мертвенным и стылым взглядом кровь сама собой сворачивается в венах. Крайне неприятное ощущение. Он даже сплюнул бы от внезапно накатившего отвращения, но в театральной ложе едва ли это сошло бы за приличный поступок.

— Странный тип, — произнес Гензель, придирчиво изучая необычную куклу. — Хотел бы я знать, на что он рассчитывает? Разве что его противник умрет от обезвоживания, впав в состояние смертной меланхолии и не в силах остановить слез?

— Твои суждения всегда были очень поверхностны, братец, — сдержанно сказала Гретель. — Уверена, многие считали тебя недалеким громилой с акульими челюстями, лишь мельком взглянув.

— И обычно быстро расплачивались за это, — пробормотал Гензель, немного уязвленный.

Четырехрукий мул, уцелевший в предыдущей схватке, тоже настороженно отнесся к паяцу с жабо на шее. Было видно, что подобных противников встречать на сцене ему еще не приходилось. Однако он, казалось, не разделял настроения Гензеля. Вместо того чтобы сразу броситься на выглядевшего беззащитным господина Перо, мул замер, где стоял. Видимо, успел привыкнуть к тому, что любое существо, оказавшееся здесь, таит в себе смертельную опасность. И был полностью в этом прав.

Он стал кружить по сцене, медленно сужая круги вокруг Пера. Осторожные, плавные движения, кажущиеся обманчиво медлительными, призванные скрыть момент атаки и провоцирующие противника на необдуманные действия. Хорошо идет, отметил Гензель. Видно, что опытен. Даже столкнувшись с таким непривычным противником, не растерялся, не позволил перехватить инициативу, наоборот, прощупывает, разминается…

«Я бы не стал тянуть, — подумал Гензель, поймав себя на том, что пальцы машинально стиснули перила ложи. — Этот Перо — неприятнейший тип, таким нельзя позволять навязывать себе правила боя. Надо было сразу нападать, не теряя ни единого мгновения, смять напором, оглушить — и тут же вонзить зубы в белый балахон…»

Легко рассуждать, мелькнула на задворках сознания досадливо звенящая мысль, ну а кабы сам оказался на сцене?.. Старая акула умеет выглядеть внушительно и жутко, этого у нее не отнять, но в силах ли она позабавить зрителя так, как эти куклы? И долго ли продержится под напором более молодых и вертких хищников?

Четырехрукий, все сужавший и сужавший спираль вокруг Пера, метнулся вперед.

Он не случайно дожил до финальной части представления. Он был стремителен, силен, опасен и в то же время осторожен. Отличное сочетание и для куклы, и для мула, который пытается выжить в подворотнях Вальтербурга. Бросок был стремителен, плавен — его тело точно превратилось в упругую струйку воды, выпрыснутую под огромным напором. Кажется, даже стружка не зашуршала под его ногами. Гензель, успевший поймать момент атаки, едва удержался от того, чтобы сладострастно стиснуть зубы. Он уже видел белый балахон, превратившийся в грязно-алую тряпку, отброшенную вглубь сцены… Господин Перо, грустный паяц, даже не повернулся в ту сторону, откуда ему грозила опасность. Все это время он стоял в одной позе, даже не поворачивая головы.

Все произошло мгновенно. Так быстро, что ошарашенная публика «Театра плачущих кукол» молчала еще несколько секунд, прежде чем осознала, что произошло.

Это случилось, когда четырехрукий был в шаге от белого паяца. Гензелю показалось, что господин Перо взорвался. Мгновенно и бесшумно, точно под его балахоном была спрятана взрывчатка, превратившая тело в подобие шапки одуванчика. Лоскуты белой ткани взметнулись во все стороны сразу. Но взрывы не бывают бесшумными.

Четырехрукий, так и не коснувшись Пера, отчего-то замер в самой нелепой позе. Напряженное тело, секунду назад готовое смять противника, обрушиться на него подобием стального молота, вдруг остановилось и стало медленно обмякать. Даже из зрительской ложи было видно, как расслабляются внушительные мышцы. Мул зашатался. И внезапно закричал от боли.