Читаем без скачивания Королёв - Максим Чертанов

Я видел, что Ксения искренне считает причиной предательства этот столь много значащий для землян «квартирный вопрос». (Кстати, несколько дней спустя, как и предсказывал незваный гость, пришли люди с чугунными лицами и унесли из дому вещи.) Так ли это было? Полагаю, нет. Смею предположить, что этим человеком двигала зависть иного толка: зависть бескрылого существа — к крылатому.

Так что же — я наконец нашел его, нашел того, кто должен поплатиться за муки К.? Странно, но я не ощущал ни малейшего торжества, а одну лишь глубокую, безнадежную тоску; у меня опустились руки…[12]

Месть — глупое слово; если б даже моя психическая сила была больше во сто крат и мне не нужно было беречь ее для помощи К. (быть может, все-таки на суде, хотя я уже очень слабо на это надеялся), я бы, наверное, пальцем не шевельнул, чтобы покарать доносчика. Ибо благодаря ему я понял самое страшное.

Я понял, в чем заключается вина К. и что должны делать терзавшие его следователи: наказывать людей, которые, подобно К., вообразили, будто им позволено чем-либо отличаться от остальных — например, упрямым стремлением обрести крылья, тогда как человеку предписано не иметь их. Конечной целью их деятельности (чего, в отличие от меня, до сих пор не смог осмыслить сам К.) являлось отнюдь не уяснение некоей истины и даже не добывание у К. некоей информации, могущей оказаться полезной для сообщества людей, а приведение К. к такому же состоянию, в каком — от рожденья ли, не знаю, — пребывали сами следователи и в каком все люди были обязаны пребывать ныне и во веки веков: вот в чем заключалась суть земной цивилизации. («Так что же — отречешься или поджигать костер?» — «А все-таки… все-таки она вертится…») Человек — тот, кто не пытается раздвинуть границы возможного; тварь, что не может, не должна, не смеет летать — вот что такое человек; и, стало быть, коренастый был в своих выводах абсолютно прав: К. действительно человеком не являлся, а являлся тем же, чем и я — чудовищем, выродком, марсианином…

Но — странное дело — наряду с омерзением, которое я должен был отныне испытывать по отношению к обитателям кровавой планеты, в душу мою все глубже проникало совсем иное чувство: любовь и жалость к ним, любовь к тем ее детям, что — немногочисленные, слабые, упрямые — видели дальше других и за ясность своего взгляда — пусть не бесстрашно, не с гордо вскинутой головой, а в тоске и слезах, но все ж жертвовали собою (вещь особенно удивительная для марсианина, ибо мы, ценящие жизнь превыше всего, на подобные поступки ни при каких обстоятельствах не способны), все ж соглашались отдавать свободу и жизнь.

Свою жизнь, замечу, но не чужую.

Ведь не могут же все уподобляться Отцу людей, который принес в жертву Сына, а не Себя.[13]

— …Не передумал за ночь? (Откусывая при этом понемножку от бутерброда, на который К., больше двух суток не получавший пищи, старался не смотреть.) Будешь писать?

— Да.

— Пиши, пиши… Бутербродика не хочешь?..

И следователь через стол кинул К. недоеденный бутерброд, да промахнулся — хлеб и колбаса, разделившись, с жирным звуком шлепнулись на пол.

К. не нагнулся. Я отлично знал, что он этого не сделает. Знал и следователь. Он не нарочно бросил бутерброд на пол, как поступают люди в отношении собак. Это вышло нечаянно.

Я и не подозревал, что местность, где живет К., так красива с высоты воробьиного полета. Город, осиянный рубиновыми звездами, все эти шпили, башни, купола… Почему не птицы — господствующая раса на Земле? Как все было бы просто!

О, как жаль, что моя душа не может долго находиться в этом маленьком, горячем, трепещущем, крылатом тельце, лишенном корней.

— Девуш… гражданка, вам куда?

— У меня здесь мама в очереди…

— Ваша мама?

— Мужа.

— Идите.

Тяжкие двери закрылись, отрезали от меня женщину с золотыми волосами. Но я хотел быть там, внутри, хотел видеть, что она делает. Зачем мне это было нужно, какую пользу я мог из этого наблюдения извлечь, какую ценную информацию послать в отчете? Сам не знаю. Быть может, мне просто хотелось ее увидеть — скорее всего, в последний раз, ведь когда суд оправдает К. (разумеется, оправдает, я обязан верить в свои силы), моя миссия на Земле завершится и я должен буду немедленно вернуться домой, а мое место подле К. займет другой разведчик. (Конечно, я мог бы сколько угодно смотреть на нее там, дома, глазами мшистой фиалочки, но в таком соглядатайстве — до сих пор мне это не приходило в голову — было что-то низкое…)

Сперва я не знал, как сумею проникнуть внутрь здания, ведь там (…низкие зарешеченные окошки, мрачные коридоры, духота, смрад, плачущие дети, задыхающиеся вдоль грязных стен, скорчившиеся на ступеньках женщины, что уже давно не могли плакать…) не было ничего зеленого, ничего живого, ничего такого, где моя душа могла бы хоть ненадолго обосноваться; но мое новое тело подсказало мне образ действий: всего пару минут я искал щель, достаточно большую для меня, но не заметную человеческому взгляду; сложив крылья, я ринулся туда.

— Ксана, наконец-то… Сегодня просто какой-то кошмар, представляешь, списки опять отобрали, я уж думала — все, но потом оказалось, что был еще резервный список, у другой женщины; как они решаются вести списки, я просто не понимаю, я бы, наверное, не… Мне казалось, что я вот-вот упаду… Сегодня еще жарче, чем в прошлый раз… Где ты была? Ты принесла деньги?

— Я, наверное, дам все пятьдесят рублей.

— Не надо, не швыряйся так. Деньги еще понадобятся. Надо отдать сегодня двадцать пять рублей, а через две недели — еще двадцать пять.

— Только бы взяли! Господи, сделай, пожалуйста, так, чтоб у нас взяли деньги! Я больше ни о чем не прошу…

— Что ты говоришь! Возьмут, конечно… да нет, что ты, конечно же возьмут…

— Мария Николаевна, вы бы вышли на улицу, подышали.

— Нет-нет, что ты. Обратно не впустят. Тебя-то как пропустили…

— Смотрите, смотрите! Женщины, да вы поглядите! Не туда, не туда…

— Ой… воробушек…

Только что все эти женщины были мертвы: они и переступали, и говорили, и глядели — как мертвые. И вдруг — живая дрожь движений, заблестевшие глаза… Улыбки, они могли даже улыбаться…

— Не наступите! Да тише вы поворачивайтесь… корова…

— Батюшки, как же это он сюда залетел… Разобьется…

— У него, наверное, крыло сломанное — вон, сидит, не улетает…

— Тише, тише, вы его пугаете…

(Она наклонилась и взяла меня в ладони.)

— Что? Что, мой хороший? (Тихонечко дует в перышки, дыхание легкое-легкое.) Что, что?

— Попасть-то сюда легко. На волю выбраться — трудно.

— Я его отнесу на улицу…

Никогда — до самой смерти — не забуду ее нежных рук.

Потом мне говорили, что у всех врачей такие руки — мягкие, прохладные, с точными и уверенными движениями пальцев. Но я помнил того, в белом халате, что наклонялся над безжизненным телом К.

Я предпочитаю думать, что такие руки у всех женщин Земли.

Я без труда мог пробраться обратно в здание. Но я не стал этого делать, чтобы не огорчать ее. Расправив крылья и вспорхнув, я опустился на ветку. Женщины стояли и здесь — не у самого входа, который охраняли вооруженные люди, а чуть дальше по улице: многие из них еще не понимали, что такое «списки» и «очередь».

— Что вы, миленькая, тут все по буквам…

— Как это?

— Ну, на какую букву фамилия вашего? На «Р»? «Р», по-моему, будет в следующий вторник… А сегодня — «К».

— Да хоть бы и была сегодня «Р» — разве можно так поздно приходить? Приходить надо накануне с вечера — в очередь записываться…

— Господи, у кого записываться?!

— Тише, тише, не кричите вы так! (Шепотом, оглядываясь.) Там найдете у кого… Списки вести не разрешается, у кого их находят — забирают самих…

— Деньги обязательно возьмите. Двадцать пять рублей.

— Деньги? Что… Нет, вы не понимаете… Мой муж арестован по ошибке…

— Ах, твой, значит, по ошибке… А мой — не по ошибке, да?!

— Я не зна…

— Не надо, не надо. Что вы на нее взъелись? Все мы такие были. Тут дело вот в чем: если будут принимать деньги — значит, ваш… значит, он… жив, он пока еще здесь…

Женщины, много, ужасно много женщин; мне показалось, что только они и остались во всем городе. Нет, я больше не хочу глядеть сверху на этот город, город вдов.

Наверное, рубиновые звезды красивы. Но рубин слишком похож на запекшуюся кровь.

Прочь сантименты: впереди нас с К. ждет судебный процесс, и мы оба должны к нему готовиться, не позволяя мыслям о вдовьих слезах сделать нас слабыми.

Часть 2

ЧЕРНАЯ ПЛАНЕТА

За чисто вымытыми окнами была уже осень — время, когда все зеленолиственное на Земле готовится ко сну или к смерти.