Читаем без скачивания Основные труды. Том 2. Идеология последовательного (революционного) гуманизма. Теория общества и хозяйства - Галина Ракитская

В рамках этих исследований было ясно показано, что среди объективных обстоятельств, формирующих характер трудового поведения, есть такие, которые не являются ни внешними (в том числе неформальными) ограничениями, ни действующими извне стимулами. Так, создание моральной заинтересованности в труде не обязательно опосредуется внешним престижным поощрением, удостоверяющим человеку общественную значимость его деятельности. В создании моральной заинтересованности роль вознаграждения может выполнять самооценка индивидом своей деятельности как общественно значимой (причём, эта самооценка может не совпадать с традиционными нормами морали). А в условиях ослабленной по тем или иным причинам моральной заинтересованности личный творческий интерес может сформировать трудовое поведение, так сказать, анархического (предельно свободного) типа – то есть поведение, порождающее результаты, объективно противоречащие интересам данного общества, зафиксированным в системе его стимулов-регуляторов, в том числе в системе традиционных моральных норм[38].

Итак, если для институционалиста регулятор и ограничение – одно и то же, то для марксиста регуляторы включают как ограничения, так и стимулы. При объяснении функционирования и при моделировании хозяйственных систем, при проектировании управленческих решений разница этих подходов чувствуется особенно сильно.

Марксизм различает разнообразные закономерные состояния общества – разные типы исторических фаз. Среди них:

– стабильные (устойчивые) и нестабильные (переходные);

– формации и деформации (в том числе исторические тупики);

– фазы развития, стагнирования, разложения и разрушения общества и пр.

Если говорить о стабильных (устойчивых) состояниях, то здесь марксизм, обращаясь к анализу и прогнозу сущностной специфики обществ, различает эксплуататорские и неэксплуататорские формации. При этом на уровне содержательных конкретизаций в европейской истории фиксируются такие разные эксплуататорские формации, как античная (рабовладельческая), феодализм, буржуазная (капитализм). В теоретических моделях будущего прогнозируется как возможность существования эксплуататорских формаций, так и возможность существования по меньшей мере двух разных неэксплуататорских формаций – социалистической и коммунистической.

Марксистские исследования закономерных состояний общества неевропейских цивилизаций еще не дали достаточно строгих развернутых теоретических концепций, хотя сами основоположники ввели в свое время понятие “азиатский способ производства”.

В основе классификации эксплуататорских и неэксплуататорских формаций лежит один и тот же признак – степень реальной свободы трудящихся в обществе (свободы их развития и социального поведения). Она качественно разная у раба, крепостного крестьянина, наемного эксплуатируемого работника и определяется способом привлечения людей к труду, то есть конкретно-историческим содержанием институтов власти в обществе и в хозяйстве и институтов-стимулов к труду.

По теории, степень реальной свободы у трудящихся социалистического общества и членов коммунистического общества также качественно разная. Социализм представляется обществом без эксплуатации, но с социально-групповыми различиями людей по фактическим условиям их существования и развития. Коммунизм представляется обществом, в котором “свободное развитие каждого является условием свободного развития всех”[39] (синоним – обществом социально-экономического равенства).

И современные марксисты,[40] и ряд других гуманистически ориентированных исследователей, обобщая социально-политическую историю XX века, подошли к необходимости различать два типа общественных систем с социально-экономическим неравенством людей — классово-демократические и казарменно-кастовые (тоталитарные, диктатурные). В основу такой типизации также положен признак “степень реальной свободы”, но в данном случае свободы всех социальных субъектов (включая свободу личности и свободу образования и функционирования субъектов-представителей).[41]

Современные марксисты считают капитализм и социализм общественными системами классово-демократического типа, а строй, сложившийся в сталинскую эпоху в СССР, гитлеровский фашизм и т. п. – системами тоталитарного (казарменно-кастового) типа.

Принципиально различная степень свободы социальных субъектов в классово-демократических и тоталитарных обществах однозначно связана со спецификой организации политических (социально-групповых) отношений. А именно – со спецификой доминирующих способов взаимоувязки интересов и действий социальных субъектов в целях обеспечения целостности общества, его функционирования как единого социального организма.

Другими словами, различная степень реальной свободы социальных субъектов в классово-демократических и тоталитарных обществах определяется различным содержанием институтов власти и институтов-стимулов общественно значимой (общественно приемлемой) деятельности. Конкретные правовые нормы, формы и методы управления в демократических и тоталитарных обществах – институты второго рода – реализуют (а при внешнем сходстве маскируют) существенно разное содержание и сочетание властных отношений и стимулов.

Содержание (социальные функции) демократической системы норм и правил – согласование противоречивых интересов для обеспечения единства (однонаправленности) действий социальных субъектов.

Содержание (социальные функции) системы норм и правил в обществах тоталитарного типа, противоположного классово-демократическому, – подавление интересов и действий, расходящихся с интересами правящей группы (касты). В предельном случае стимулы практически исключаются из системы регуляторов, которая приобретает характер командно-карательный. При этом конкретно-явленческие формы осуществления диктатуры могут быть законно закреплены (не следует путать законное с демократическим), но могут быть нормами и правилами государственного произвола (беззакония).

На базе экономической эксплуатации может произрастать как демократическая организация общества, так и казарменная его организация. В то же время казарменной организации адекватна именно эксплуатация как следствие отчуждения всех, кроме правящей касты, от власти и управления. Но казарменной организации (тоталитаризму) адекватна не только экономическая эксплуатация. Ей свойственны также уравнивание всех в несвободе, бесправии и социальной пассивности, нивелирование условий жизни, предельное ограничение возможностей развития личности, в том числе возможностей формирования сколько-нибудь существенного разнообразия личных потребностей.

Подчеркну, что признак “степень свободы в обществе”, положенный в основу классификации общественных систем, есть содержательная характеристика объективных отношений, а не характеристика тех границ, в которые общество (в том числе государство) якобы вынуждено загонять неких абстрактных человекоподобных “рациональных” (как у неоинституционалистов и у пр.) индивидов, дабы обуздать их естественно-природное стремление исключительно к личной выгоде.

Примитивное, вульгарно материалистическое представление о мотивах человеческого поведения, конечно, не новое слово в экономических воззрениях. В свое время К.Маркс, анализируя историю объединения рабочих для сопротивления капиталу, писал: “Если первой целью сопротивления являлась лишь охрана заработной платы, то потом, по мере того как идея обуздания рабочих в свою очередь объединяет капиталистов, коалиции, вначале изолированные, формируются в группы, и охрана рабочими их союзов против постоянно объединенного капитала становится для них более необходимой, чем охрана заработной платы. До какой степени это верно, показывает тот факт, что рабочие, к крайнему удивлению английских экономистов, жертвуют значительной частью своей заработной платы в пользу союзов, основанных, по мнению этих экономистов, лишь ради заработной платы.”[42]

Приведу также выдержку из изданной в 1962 г. книги, безусловно, выдающегося марксиста советского времени Ю.Н.Давыдова, которая специально посвящена изложению общих философских и социологических предпосылок марксистского решения проблемы свободы: "… Как только мы начинаем конкретно-исторически ставить вопрос об отношении свободы одного индивида к свободе другого, мы тотчас же сталкиваемся с тем обстоятельством, что люди никогда не выступали в истории в качестве обособленных социальных “атомов” (“монад”). В реальной эмпирической истории они всегда были представителями определенных общественных классов, социальных слоев, группировок и пр. Поэтому вопрос об отношении свободы одного индивида к свободе другого имеет своей предпосылкой решение вопроса о свободе тех социальных слоев, к которым они принадлежат, социальных групп, к которым они примыкают, общественных классов, представителями которых они являются. Стало быть, прежде всего этот вопрос выступает как вопрос о реальных отношениях упомянутых социальных образований друг к другу”[43].