Читаем без скачивания Андрейка и лодырь Ромашка - Юрий Третьяков

От такого смешного заглавия (кот и вдруг — обормот!..) даже самому автору смешно сделалось, и начало выдумалось как-то само собой:

Есть в Шапкине курносый кот,Он в синем домике живет…

И сразу еще добавилось:

Всегда у этого котишкиТорчали белые усишки…

Чтобы не получилось ошибки, Андрейка припомнил, нет ли в Шапкине еще синих домов, а то может пострадать невиновный, но оказалось — только один, у тети Фроси…

Любому ясно, на кого тут намекается. Насчет курносости тоже ввернуто не зря: коты вообще курносые, поэтому, если специально об этом упомянуть, значит, имеется намек кое на кого!

Пока про дома вспоминал, еще две строчки сочинились:

Он красил свой кулацкий домИ вывозил весь мусор вон…

Сложил все строчки вместе — получилось вовсе хорошо, и не придерешься — про кота, и все.

У Андрейки даже ладони зачесались — скорей дальше сочинять!

Он отыскал огрызок карандаша, блокнотик, удалился в лопухи за огородом и, приспособив вместо стула перевернутое ржавое ведро, начал строчить свое произведение.

Описание полянки вышло очень красиво: как там росли березки и кукушкины слезки, цветы цвели, а над ними гудели шмели… С мусором тоже никаких хлопот не было, мусор описывался легко, потому что почти весь оказался в рифму: башмаки, пузырьки, мешки и прочее… Очень наглядно получилось, словно своими глазами на полянку глядишь!

Закруглил так:

В лесу полянку загубил,А сам в Одессу укатил!

Правда, коротковато вышло и вроде бы в конце не хватает чего-то, но басни длинными и не бывают. В середку можно, конечно, еще пару куплетов вставить, однако ни к чему: начнешь вставлять, да испортишь!

Все-таки в целом виде басня ему здорово понравилась. Ведь нужно учесть, что с первого разу написано, и условий не было: сочинял в лопухах, на ведре… И то как получилось!

Поставив последний восклицательный знак, Андрейка начал расхаживать между лопухами и декламировать свое произведение.

Сначала продекламировал со смешным выражением, как артист Игорь Ильинский. Потом протяжным голосом с подвыванием, как зачитывал свои чепуховые стихи физрук Борис Иванович. И так, и этак получалось просто замечательно. Не удержавшись, он пошел к матери, занятой стиркой, потоптался возле корыта и хитро спросил:

— Хочешь послушать одну басню Крылова про кота?

— Ну-ну… — ответила мать, не поднимая головы от корыта.

Выбросив первый куплет, чтобы она не догадалась, Андрейка на манер Игоря Ильинского прочитал свою басню, которую уже запомнил наизусть.

Не дослушав до конца, мать с сомнением покачала головой:

— Ох, чтой-то не похоже будто на Крылова…

— Это почему такое?

— У того куда складней… А тут коряво чтой-то…

— Ничего ты не понимаешь в баснях! — обиделся Андрейка и ушел к Алехе с Моськой.

Вполне возможно, что мать не сумела понять стихотворения потому, что оно было не целое, без начала… Да и не разбирается она в этих делах.

Зато Алеха с Моськой, понимавшие в поэзии получше матери, когда Андрейка зачитал им свою басню, предварительно растолковав, в чем суть, пришли в восторг, даже не поверили:

— Неужели все сам сочинил от начала до конца? — допытывался Моська. — Ниоткуда ничуть не списывал? Вот это да! А здорово про синий домик вкручено!

Алеха посоветовал:

— Чтоб всем понятней было, проставь сверху: посвящается Г. И. К… У Лермонтова чуть не над каждым стихотворением стоит!

Алехин совет Андрейка с удовольствием исполнил: получилось как все равно в хрестоматии!

Однако и Алеха с Моськой заметили, что с концом не все ладно:

— Все-таки она недоконченная какая-то… — начал наводить критику Моська. — Конца не хватает… В баснях полагается, чтобы ему влетело хорошенько: нужно конец присобачить…

Андрейке Моськина критика не понравилась: напиши попробуй сам, а потом и присобачивай хоть сто концов.

— Как тут сделаешь?.. — недовольно буркнул он.

Моська приставил палец к голове.

— Как? Тут нужно… Сейчас… Подожди… Тут нужно вот что подбавить… В этом месте хорошо бы его… за волоса вытащить!

— Кота за волоса?

До Моськи дошло:

— Для примера сказано, чего придираешься? Котов, конечно, всегда за хвосты вытаскивают… больше не уцепишься… Та-ак… Тихо! Значит, так… Не путайте меня, а то забуду! Сейчас… сейчас… Ага! Вот! «Потом пришел один Барбос и вытащил его за хвост!» Ха-ха-ха-ха-ха!

— Какой еще Барбос? Откуда он взялся?

— Да мало ли… Откуда-нибудь! Важно, что вытащил за хвост. Хи-хи-хи-хи-хи!..

Неуклюжая, ни к селу, ни к городу, Моськина добавка никуда не годилась. Даже ничуть не в рифму: Барбос — хвост!..

Но Алеха тоже захохотал и одобрил:

— Верно! Подбавляй! Пускай знает! С этим гораздо лучше!

Волей-неволей к своей хорошей басне пришлось добавить Моськины неуклюжие строчки, чтобы не обижать друзей. Ладно уж: хорошее стихотворение две плохие строчки не сильно испортят… Вот и Алехе так больше нравится, а он человек честный, прямой, зря не станет захваливать… А Грише — подходяще! За хвост его вытащить! Потом, может, и лучше что выдумается, а пока пускай так побудет…

Еще раз прослушав всю басню в окончательно доделанном виде, Моська с восхищением воскликнул:

— Вот, теперь в самую точку! «Вытащил за хвост»! Гы-гы-гы-гы-гы!.. Во смехота!

— Да коряво чтой-то… — пытался убедить его Андрейка. — Надо бы исправить…

Моська и слушать не захотел:

— Чего там! Да если хочешь знать, это — самое хорошее место! Прямо ржачка!..

Начали думать, куда поместить Андрейкино произведение.

Если послать в газету «Вперед», где иногда печатали стихи, то вдруг долго держать будут? Сын пишущего физрука Бориса Ивановича рассказывал, что отцовские стихотворения там иногда по полгода держат — очередь не доходит… Да еще начнут придираться, не хуже чем сейчас Моська: то не так да это исправь, а у Гриши отпуск кончается, он уедет и не успеет прочитать про себя… А сама тетя Фрося сроду на газету не подписана, да и будь у нее газета, вряд ли она ее Грише пошлет, не захочет расстраивать…

Решили Андрейкино произведение отнести в клубную стенгазету. Завклубом Зойка давно ко всем приставала, чтобы несли ей разные заметки, а то никто не несет, а ее за это ругают. Конечно, настоящая газета — почетнее, и народу больше прочтет, но, с другой стороны, кому интересно читать, кто Гришу не знает? А тут — зайдут люди в клуб, увидят новенький материальчик, прочтут, и начнется катавасия.

Алехе и Моське тоже хотелось пойти вместе с Андрейкой стихотворение опубликовывать. Но им заход в клуб был временно запрещен, так как в прошлый выходной они помогали Зойке заводить пластинки, да начали толкаться, кому первому, и кокнули две самые лучшие, а Зойка сказала, чтоб в клуб не являлись, покуда не представят точно такие же пластинки взамен. А где их взять, такие же, если они, может, только в Москве продаются, а больше нигде?

Алеха своим красивым и аккуратным почерком переписал басню на поздравительной открытке с букетиком незабудок в уголке, жалея, что не нашлось открытки с котом, и Андрейка пошел один.

Завклубом Зойка, как всегда разодетая и начепуренная, сидела на своем месте, вязала платок и слушала пластинки, запустив проигрыватель на полный звук.

Увидев Андрейку, она закричала:

— Журналы закрыты в шкафу! Так что не рассчитывай!

— Я и не рассчитываю… — смущенно сказал Андрейка. — Я по другому делу… Вот — произведение принес…

Зойка даже перестала вязать:

— Какое еще произведение?

— Стих…

— Сам, что ль, написал?

— А что? — обиделся Андрейка. — Не могу, что ль?

Зойка хихикнула:

— Вот так поэт, невольник чести! Ну-ка дай…

Шевеля губами, она прочитала басню и одобрила:

— Ничего… Немножко, конечно, бестолково, но сойдет… Это ты в кого целишь — в Гришку, что ль, теть Фросиного? Дом-то — синий?

Андрейка кивнул.

— Я сразу догадалась!.. А он и правда на кота похож! Это ты верно подметил. Стиль у тебя неплохой, хотя размер не выдержан…

— Длинновато?

И Андрейка сразу решил, что в крайнем случае можно укоротить за счет Моськиной добавки…

— В поэзии размер считается иначе, чем в обуви, например… — объяснила Зойка. — Там не в номерах дело, а в ударениях… Нас в культпросветшколе разным размерам учили! Вот могу сейчас сказать, какой тут размер… Кажется, ямб…

Она долго что-то шептала, размахивая в воздухе пальцем.

— Или не ямб?.. Пожалуй, амфибрахий…

Андрейка, с беспокойством следивший за ее рукой, осведомился: