Читаем без скачивания Епархиальные реформы - Савва (Тутунов)

Впрочем, меньшинство, защищая свое мнение, указывало и на действительную проблему: фактическое положение епископов – частая смена кафедр, незнание нужд паствы – привело к падению авторитета епископата в среде клира и паствы. Это также причина, считали они, по которой необходимо ввести клир и мирян в состав Собора с решающим голосом[323]. Так или иначе, точка зрения большинства I отдела, была принята и большинством голосов Присутствия.

Приблизительно те же рассуждения повторились в I отделе и в Присутствии при рассмотрении вопроса о составе Синода – из одних ли епископов или с включением в него клириков и мирян. Как в отделе, так и в общем собрании, большинство высказалось за епископский состав Синода, причем треть членов, оставшихся в меньшинстве в Присутствии, высказывались за те или иные ограничения в участии клира и мирян в Синоде[324].

Подобным образом распределились голоса и при обсуждении в Предсоборном присутствии вопроса о епархиальном управлении. Итоговые документы и решения Присутствия в большей мере отражали мнение тех, которые считали, что клир, или клир и миряне призываются к широкому участию в епархиальном управлении, но при сохранении за епископом полноты власти управления.

Дискуссии о взаимоотношениях епископата, клира и мирян нашли свое отражение и в двух важных монографиях, вышедших в начале XX века. Профессор Московского университета А. П. Лебедев был одним из немногих крупных церковных историков, не принявших участие в Предсоборном присутствии. Однако в работе, вышедшей в 1905 году, он разбирал интересующую нас тему на материале первого тысячелетия христианства. Описывая эпоху I–III веков, Лебедев подчеркнуто указывал на «деятельное, живое участие мирян даже в важнейших делах Церкви» (церковном суде, исследовании ересей)[325]. Впрочем, уже в III веке, добавлял он, ссылаясь на писания Оригена и святителя Киприана Карфагенского, «центр тяжести церковной жизни переносится с большинства общины на одну точку ее – клир»[326]. Позднее, начиная с IV века, в Церкви, полагал Лебедев, утвердилось «стремление духовенства поставить себя выше мирян, отделить себя, как элемент высший, от них, как низшего элемента»[327]. В феврале 1906 года официальные «Церковные ведомости» опубликовали рецензию на эту работу. Несмотря на замечание редакции о том, что этот труд «в общем, отличается обстоятельностью научной работы, но с некоторыми его отдельными положениями согласиться нельзя»[328], рецензент высказывал мнение, что самой привлекательной является первая епископская форма церковного устройства, когда во главе каждой церковной общины, или прихода, непременно стоял епископ, который и управлял ею; но управлял не единолично, а коллегиально, совместно с состоявшими при нем пресвитерами и с выборными представителями от мирян[329].

Необходимо сказать несколько слов и о вышедшей в 1914 году монографии «Соборы древней Церкви эпохи первых трех веков» А. И. Покровского, который впоследствии стал одним из самых активных участников работы епархиального отдела Предсоборного совета и соборного отдела Об епархиальном управлении. Важно отметить тезис автора о том, что маленькие «частные соборики, на которых объединялась in corpore одна только местная церковь во главе со своим епископом» повсеместно существовали в Церкви издревле[330]. На них, писал Покровский, местной общиной «решались все важнейшие дела под верховным руководством местного епископа и при главнейшем участии пресвитерского совета»[331]. Мнение Покровского о значении клира и народа на таких «со бориках» можно вывести по аналогии со значением, придаваемым клиру и мирян в епископских соборах. А именно, клир и народ митрополичьего города, в котором собирается собор епископов, составляли, по мнению Покровского,

как бы низший, основной соборный пласт, его фундамент и опору, где sententiae episcoporum проходили чрез consensus cleri etplebes и получали общецерковное, канонически-обязательное признание[332].

Таким образом, стремления некоторых церковных кругов к широкому и даже преобладающему значению клира и мирян в епархиальной жизни получали некоторую опору в исследованиях о церковном строе первых трех веков. Впрочем, наиболее радикальные из указанных нами выше мнений шли в этом отношении намного дальше тех явлений древнецерковной жизни, существование которых доказывали или стремились доказать упомянутые ученые.

§ 2. Проблемы в отношениях между епископом и его паствой – клиром и мирянами

Приведенная выше точка зрения иеромонаха Иннокентия (Орлова) нуждается в определенном уточнении: радикализация стремлений к участию клира и мирян в церковном управлении, несомненно, питалась не только модными политическими течениями, переносимыми в ограду Церкви, но и определенными нестроениями в самой Церкви, в том числе и в епархиальном управлении. Ранее мы видели, что один из вопросов, поставленных в начальном периоде подготовки Собора, касался существовавшей между архиереями и паствой (клиром и мирянами) дистанции, выражавшей себя в отсутствии живых (прямых) связей, в бюрократизме и формализме сношений, в незнании епископом реалий жизни клира и паствы. Этот вопрос, естественно, получил развитие и в дальнейшей предсоборной подготовке, причем – во многих выступлениях – развитие довольно резкое: ставился вопрос о деспотизме епископской власти.

Так, в мае 1906 года автор статьи в «Церковном вестнике» на основании многих примеров утверждал, что «архиереи не только не доступны, но иногда и пренебрежительны, высокомерны и даже презрительны в отношении к низшему духовенству»[333], и именно поэтому, считал он, произошла радикализация суждений об архиерейской власти:

Не чувство протеста против епископской власти говорит в иереях последнее время в их суждениях об архиереях. У них проснулось чувство человеческого достоинства[334].

Годом раньше об этомже писала группа московских священников:

Взаимоотношения епископа к духовенству должны иметь характер братского обращения. Надменность, пренебрежительность, грубость и раздражительность со стороны архиереев и лицемерное самоуничижение, рабская лесть, фальшь и ложь скорее ненавидящего, чем почитающего их низшего духовенства должны исчезнуть[335].

Тогда же, весной 1905 года, на проблему «абсолютизма в церковном управлении»[336] указывала «группа провинциальных духовных лиц»[337], опубликовавшая свою записку в газете «Русь». Опасаясь, что с введением патриаршества епископы останутся «владыками», а духовенство бесправным, авторы записки призывали «снять с него [духовенства – и. С] архиерейскую опеку»[338]. В более сдержанных выражениях о «владычестве» архиереев упоминалось и в выступлениях «Союза ревнителей церковного обновления»[339].

Мы указали на мнение профессора Н. К. Никольского, рассматривавшего современный ему епископат как проводник сословной гегемонии монашества. Разделяющий его точку зрения В. В. Розанов резюмировал ее так: «Уж лучше чиновники, чем монахи»[340]. Примечательно, что историк Н. Ф. Каптерев, красочно описывая, как «бесправное и беззащитное духовенство должно все терпеть, все сносить и все ниже и ниже склонять перед своим грозным владыкой свою бедную, рабскую голову», также видит спасение во власти чиновничества, а именно – обер-прокурора[341].

Впрочем, помимо такой резкой постановки вопроса об отношениях между епископами и их клиром и паствой, была и другая. С большим или меньшим полемическим запалом указывалось на то, что архиереи de facto далеки от паствы в силу своих бюрократических обязанностей, размера епархий, частых перемещений. В частности, уже упомянутый нами Н. Д. Кузнецов полагал, что архиереи принимают решения «преимущественно по статьям Устава духовных консисторий, Инструкции церковным старостам», так что

живая человеческая личность с ее внутренними потребностями, сомнениями и скорбями, обыкновенно мало поддающимися изложению на бумаге, оказывается забыта архипастырями, и их отношение в этом к народу и подчиненному духовенству очень напоминает обыкновенных чиновников разных ведомств[342].

Ему вторит профессор Киевской духовной академии В. З. Завитневич: «В недра нашей Церкви проникло начало государственное»[343], – в силу чего