Читаем без скачивания Обряд Ворлока - Владислав Русанов

— Теперь ты рассказываешь нам байки, — продолжал Точильный Камень, — про колдующего монаха, про какой-то ноготь Белого Бога, про Хродгейра, которого я знаю как достойного воина, главная беда которого — излишняя любовь к ворлокам и умение встревать в неприятности. Но он не бежит от опасности. И про меня никто никогда не мог сказать, что я — трус. Хродгейру стоит помочь. А там и про «Жрущего ветер» можно подумать… Ты сможешь нас провести, ворлок?

— Я не смогу, — честно ответил Вратко. — А он сможет. — Словен показал на волка. — Я не знаю, откуда он взялся, но к вам меня вывел он.

— Лосси! — Бьёрн схватил вождя за рукав. — Ты ему веришь? Ворлок да вервольф! Вот так парочка! И ты им доверишься?

Точильный Камень резво обернулся к дружиннику. Сграбастал его за грудки.

— Бьёрн! Ты хочешь, чтобы Лосси-датчанина считали трусом? Чтобы я утратил уважение морских хевдингов от Свальбарда[38] до Сикилии?

— Нет, что ты… — пробормотал плешивый. — Просто осторожность…

— Я буду острожен, — пообещал Лосси. — Если ворлок обманет нас, то не проживет дольше, чем нужно для хорошего замаха топором! Но бегать от драки?! — Он отпустил Бьёрна, повернулся к прочим хирдманам. — Датчане мы или нет?!!

— Веди нас! — выкрикнул рыжий.

— Ох, и дал бы я саксам! — поддержал его сутулый длинноусый воин.

— В драку! — ломким голосом прокричал Асгрим, потрясая секирой.

— Так когда же я от доброй потасовки отказывался? — пожал плечами Бьёрн. — Но я тебя предупреждал — ухо востро держи!

— Не учи ученого! — Лосси взмахнул над головой топором. — Я — самый осторожный хевдинг от Варяжского моря до Греческого!

Хирдманы датского вождя заулюлюкали, потрясая кулаками.

— Слышал, ворлок? — Лосси улыбался от уха до уха. — Веди нас к Хродгейру. Или зверь твой пусть ведет. Нам все равно! Только что ты с туманом проклятым сделаешь?

— Попробую разогнать… — Вратко в душе ликовал, но вида не показывал. — Ворлок я или нет?

Парень задумался, складывая кеннинг к кеннингу, а хейти к хейти…

— Вот мое заклинание. Я призову ветер разогнать туман!

Зрю: укрыла сырость мглоюРытвины ограды моря,Проку нет таращить око,Волка друг щенка слепее.Древа смерть послушна скальду,Резвым скоком клочья сгонит,Враг крыла ладьи расчиститВранов торную дорогу.[39]

Датчане слушали молча, исподтишка озираясь по сторонам. Недоверие хирдманов можно было понять — вроде бы ворлок на их стороне, а все равно боязно. Волшба — дело темное и ждать от нее можно все, что угодно. Например, молния ударит с неба или клыкастое чудовище выскочит из мутной мглы.

Поэтому на лицах отразилось облегчение, когда первый порыв ветра пробежал над холмом, дернул пелену, будто занавесь, потянул ее за угол, безжалостно разрывая на клочки, погнал обломки прочь от леса, за холмы на северо-запад.

В небе выглянули звезды и бледный серп Волчьего Солнышка.

Глава 7

Бой на поляне

Волк не подвел. Вывел точно, куда следовало. На окраину той самой опушки, памятной Вратко по плену и по схватке с хирдманами Модольва Белоголового. Признаться по чести, проводник из серого вышел — лучше не бывает. Он не торопился, как это случается даже с самыми умными и обученными лайками, не забегал вперед — спокойно и уверенно соизмерял трусцу со скорым шагом датчан, не рыскал по кустам, не вел напрямую через овраги или заросли терновника, выбирал дорогу поровнее, то и дело оглядываясь на людей, которые не уставали шепотом обсуждать на диво умного зверя. Громко говорить о волке урманы опасались — ведь взгляд его янтарных глаз казался по-человечьи разумным.

По дороге Вратко много думал, что сделает с монахом и рыцарями, если те попадут ему в руки живыми. Лживые мерзавцы, убивающие с именем бога на устах, пытающие и калечащие, поминая великое милосердие Иисуса Христа. Одним своим существованием они унижали род людской, а служением Господу оскорбляли его светлое имя. Ведь все, что Вратко слышал о Сыне Божьем еще в Новгороде, противоречило поступкам здешних его служителей. И они еще хотят раскинуть плащаницу веры на все известные земли! Объявляют народы, исповедующие любую другую религию, иноверцами и язычниками. А сами что творят? И дело даже не в Хродгейре, хотя пытки пленного достойным делом не назовешь…

Как объяснить поступок отца Бернара, недрогнувшей рукой обрекшего на смерть сотни, а то и тысячи норвежских воинов? Да и саксов тоже, если подумать. И все ради чего? А просто чтобы хитростью и уловками изменить расклад сил на острове в пользу Вильгельма Нормандского. И как это назвать? Радением за веру? А может, жестокостью и пренебрежением человеческими жизнями?

Да за все их провинности перед людьми и богом и монаха Бернара, и рыцаря Эдгара Эдвардссона стоило бы казнить самой лютой казнью. Например, живьем в землю закопать. Или привязать к скале, которая в прилив покрывается водой, как поступил великан Суттунг с карликами-гостеубийцами Фьяларом и Галаром. Можно вспоминать еще немало изощренных способов. Король Элла посадил Рагнара Кожаные Штаны в яму со змеями, а древлянский князь Мал велел привязать Игоря Рюриковича за ноги к двум березам и сделал две половинки князя киевского.

А уж если жития святых вспоминать… Одного камнями побили, а с другого раскаленными клещами кожу рвали. Тех в печь огненную бросили, а этих — в ров со львами. На крестах распинали, головы секли, вешали, топили, в землю зарывали, да не полностью, а по шею, чтобы дольше мучились.

Может быть, поэтому ревнители Римской церкви так жестоки к поверженным врагам, что с юных лет читают о казнях и пытках, о том, как глумились идолопоклонники Римской империи над апостолами и проповедникам Слова Божьего? И взрастает в душах желание отомстить… Как там в Священном Писании? «Мне отмщение, и аз воздам».[40] Вот только забывают, что слова эти принадлежат богу. И не пристало смертному подменять собой бога, браться за его дело, его работу, его суд… Или отец Бернар считает себя равным богу? Тогда он — хуже самого закоренелого грешника. Так говорил новгородский священник, отец Андрей.

С головой окунувшись в невеселые мысли, Вратко едва не упал, подвернув ногу в небольшой рытвине. Рыжий викинг по имени Торд поддержал его под локоть.

— Глаза не закрывай! — буркнул датчанин. — Нос расшибешь.

— Спасибо!

— На здоровье.

Словен подумал, что хорошо бы присесть и растереть щиколотку, но викинги торопились, а потому пришлось терпеть боль. Ничего, переживем. Не сломал, связки не порвал. Так, растянул слегка…

Зато растяжение и вынужденная легкая хромота отвлекли парня от досужих размышлений о милосердии и жестокости, о мести и всепрощении.

И вот перед их взорами поляна.

Точильный Камень, следует отдать ему должное, почуял запах дыма раньше других и знаком приказал хирдманам хранить тишину. Мореходам его предупреждение не слишком-то помогло. Но они постарались хотя бы не разговаривать на ходу и поменьше топать.

Волк оглянулся в последний раз и, вильнув хвостом, растворился в темноте.

Новгородец понял, что дальше нужно действовать самим, не рассчитывая на помощь и подсказки.

Перед избушкой лесника багрово отсвечивали два потухших костровища. Огонь третьего поддерживался понемногу. Должно быть, дружинники Модольва думали, что свет поможет им лучше охранять покой спящих товарищей. Трое воинов сидели и пялились на язычки пламени, не догадываясь, что после огня окружающий мрак будет казаться еще темнее.

На краю освещенного круга Вратко разглядел Хродгейра.

Черный Скальд по-прежнему стоял привязанный к толстому стволу дерева.

«Раз не отвязали и не выбросили на съедение воронам, значит, еще живой, — подумал Вратко. — Или, по крайней мере, можно надеяться, что живой».

Парень только попытался протолкнуться поближе к Лосси, намереваясь посоветовать викингу напасть молча и стремительно, чтобы застать врага врасплох, но не успел. Крутанув над головой топор, Точильный Камень заорал во всю мощь луженой глотки:

— В бой, даны!!! Руби-круши!

— В бой! В бой! — радостно подхватили хирдманы.

— Лосси! Лосси! Бей-круши! — выкрикнул Торд, со всех ног устремляясь на поляну.

Если дружинники Модольва и намеревались подать знак своим товарищам, то теперь в этом отпала всякая нужда. Сторожа вскочили на ноги, озираясь по сторонам, выхватили мечи. Один из норвежцев свистнул в четыре пальца.

Вратко понял, что должен бежать вместе со всеми, если еще хочет принять участие в потехе. В отличие от датчан, мчащихся со всех ног, чтобы достать врагов наточенным железом, он поспешил к Хродгейру.

В какой-то миг парню показалось, что он вернулся назад во времени. Что там рассказывала Керидвена о потаенных особенностях Полых Холмов? Растягивают время, сжимают время… А туда-сюда человека бросать никакого колдовства еще не придумали? Кто знает… Ведь иногда кажется, что все, что происходит с тобой сейчас, ты уже переживал когда-то. Те же тени, те же мерцающие огни от прогоревших углей. Тот же топот и крик, лязг мечей и хриплые выдохи. Толкотня и острое ощущение опасности. Смерть становится живой и осязаемой, заглядывает пустыми глазницами через плечо, щекочет ноздри запахом сырой земли и смрадом разложения, солоноватым духом пролитой крови и холодным — стали, плетущей в воздухе сложные узоры. Вот так же он бежал десяток — или пару? — дней тому назад. Только рядом с ним были решительный Хродгейр и суровый Гуннар, разгневанный Олаф и сосредоточенный Свен. Рагнар Щербатый подбадривал соратников молодецким «гиканьем», а Игни таращился по сторонам, мало чем отличаясь от самого словена. А сейчас его окружают воющие от жажды крови датчане, доверившиеся словам ворлока. Если кто-то из них погибнет, ляжет ли это на душу Вратко таким же тяжелым камнем, как смерти Асмунда и Свена? Или кровь, пролитая чужими мужиками, не может приниматься так близко к сердцу?