Читаем без скачивания Сочинения — Том I - Евгений Тарле

В течение марта и в начале апреля, пока шло обсуждение билля в нижней палате и в палате лордов, Георг вел себя тихо. Правда, он не мог воздержаться от того, например, чтобы не пожаловаться горько на своих министров лорду Эльдону, говоря (совершенно лживо), будто они скрыли от него билль во всем объеме и т. д. Он даже решительно обещал Эльдону (одному из столпов протестантской реакции) ни за что не подписать ненавистный закон. Но все это были одни слова. Когда надежды короля на лордов не оправдались, когда, как мы видели, билль прошел в верхней палате во втором и третьем чтениях, король его подписал. 14 апреля 1829 г. все католики великобританской монархии были уравнены в политических правах с членами господствующей церкви. Первая из грандиозных задач, поставленных себе О’Коннелем, была решена самым удовлетворительным образом. О’Коннелю и ассоциации, основанной им, принадлежала, по мнению беспристрастного и постороннего современника (Гревиля), заслуга достижения эмансипации. Избрание О’Коннеля в Клэре, говорит этот умный наблюдатель, «убедило Пиля и Веллингтона» в том, что это дело должно быть сделано. «Если бы ирландские католики не довели дело до этого положения своей агитацией и ассоциацией, то они могли бы навсегда остаться на том самом месте, где находились, и все эти тори до самой смерти вотировали бы против них» [31]. История повторит эти слова, несколько их изменив: она напомнит, что О’Коннель организовал и направил по намеченному руслу те подспудные силы, которые медленно и тяжко начинали разволновываться и выбиваться из тисков. Можно даже сказать, что он направил их по линии наименьшего сопротивления, ибо хотя и трудно было добиться эмансипации, но оставались другие требования, которые должны были встретить оппозицию не одних только упорных тори и протестантских ханжей и маниаков. И, с другой стороны, силы, которые так легко было организовать и которыми так легко было управлять вначале, не могли, совершая дальнейшую свою эволюцию, не столкнуться с основной непоследовательностью, с основным противоречием о’коннелевской тактики. Но все это пришло потом, все это омрачило последние годы жизни человека, который в 1829 г. находился на верху своей славы и морального могущества. Нам осталось еще немного, чтобы окончить историю этого года, после которого открылся новый период для О’Коннеля и для Ирландии.

Одновременно с биллем об эмансипации католиков был проведен другой билль: о лишении «сорокашиллинговых» ирландских арендаторов права избирать членов парламента. Это было уже не только умилостивительной жертвой реакционерам вроде закрытия «Католической ассоциации». Торийское министерство со времени выбора О’Коннеля в графстве Клэр было озабочено тем, чтобы уничтожить эти слишком демократические избирательные порядки, державшиеся в Ирландии с 1793 г. Но тогда (еще дублинским парламентом) это было сделано для усиления влияния самих же лендлордов, ибо не предполагалось возможным ослушание арендатора воле человека, от которого он так всецело зависел. Теперь оказывалось, что дело обстоит вовсе не столь просто и безопасно, и министерство Веллингтона весьма верно рассчитало, что никогда не будет для подобного закона более удобного момента, как именно теперь, в начале 1829 г., когда ирландцы ликуют, ожидая эмансипации, когда все их помыслы только эмансипацией и заняты. Сопутствуя биллю об эмансипации, закон, повышавший для ирландских арендаторов избирательный ценз с 40 шиллингов до 10 фунтов стерлингов в год и этим совершений исключавший самый бедный и многочисленный слой ирландского населения из числа избирателей, прошел почти совсем без оппозиции. О’Коннелю и тем, которые его выбрали летом 1828 г. в Клэре, было очень обидно, что именно ирландские бедняки, которые, подвергая себя лендлордскому мщению, устроили этот демонстративный выбор и могущественно содействовали эмансипации, что именно они не воспользуются новыми правами, не смогут посылать в парламент своих единоверцев, т. е. не воспользуются теми правами, которые теперь даются их более богатым единоверцам. О’Коннель за несколько месяцев до того говорил, что ни за какую цену нельзя продавать этого драгоценного права. Но расчет министерства оказался верен: главный, либеральный билль совсем заслонил собой этот сопровождавший его реакционный закон; и Пиль, прямо мотивируя этот второй билль тем, что нужно ослабить влияние агитаторов, особенно сказывающееся именно среди самых бедных слоев, не только наказал людей, выбравших О’Коннеля, не только подчеркнул смысл и значение этой кары, но и проделал все это, не испытав ни малейшего затруднения ни в английском парламенте, ни в ирландской стране. Ирландия ликовала, и ее ликование не было даже особенно смущено перипетиями нового дела, также показывавшего довольно ясно, что министерство, уступив врагу, ненавидит его еще больше, нежели до уступки.

О’Коннель, хотя и выбранный еще летом 1828 г., не торопился занять место в палате: он не хотел вызывать неизбежный скандал, как раз когда и без того уже министерство решило эмансипировать католиков. Но после того, как эмансипация прошла, после того, как старая присяга по закону 14 апреля 1829 г. была изменена и всякий католик мог ее принести, О’Коннелю казалось совершенно лишним продолжать воздерживаться от посещения палаты.

9 мая он обратился к палате общин с письмом, в котором говорил о своем праве занять принадлежащее ему место в палате. Но тут оказалось, что министерство и торийское большинство и на нем лично (а не только на «сорокашиллинговых» арендаторах) намерены выместить вынужденную у них уступку. 15 мая Фрэнсис Бэрдет внес предложение допустить О’Коннеля, а спустя несколько дней палата большинством 190 голосов против 116 постановила, что О’Коннель обязан принести старую (уже отмененную) присягу, ибо он был выбран до закона 14 апреля 1829 г., т. е. до изменения старой присяги. Конечно, подобное постановление было равносильно изгнанию О’Коннеля из парламента. Тем не менее лицемернейшая комедия была проделана до конца. Когда О’Коннель явился в палату, спикер сообщил ему о состоявшемся решении и заявил, что он не может тут находиться, пока не принесет старую присягу. Ему дали текст этой присяги, которую, конечно, наизусть знал человек, всю свою жизнь против нее боровшийся и ее уничтоживший. О’Коннель на демонстрацию ответил демонстрацией. Он надел очки и погрузился в самое внимательное чтение текста. Наступила мертвая тишина, и все ожидали, что будет дальше. Окончив чтение, О’Коннель сказал: «Я вижу в этой присяге одно утверждение, касающееся факта, который, как я знаю, лжив. Я вижу в ней и другое утверждение, касающееся мнения, которое, как я верю, неправильно. Вследствие этого я отказываюсь принести эту присягу». С этими словами он презрительно швырнул текст присяги на стол палаты общин.