Читаем без скачивания Сочинения — Том I - Евгений Тарле

Социальный вопрос Ирландии коренился в отношениях безземельных и (фактически) бесправных арендаторов, нищих и задавленных арендной платой и всякими притеснениями, к владыкам ирландской территории — лендлордам. Это было основным недугом ирландской жизни, порождавшим разнохарактерные и неисчислимые бедствия для огромного большинства населения. Другим, меньшим, добавочным так сказать, злом, тоже сосредоточившим на себе ненависть Ирландии, была в те годы десятина. Первое зло было гораздо больше и коренилось глубже, второе было меньше и носило более искусственный характер. И О’Коннель начал борьбу именно со вторым, а не с первым злом, с десятиной, а не с аграрными отношениями, с более слабым из двух врагов.

О десятине мы уже имели случай говорить в первой главе, где шла речь о социальных недугах Ирландии еще до восстания 1798 г. Остановимся теперь на происхождении и развитии этого зла.

Господствующая (англиканская) церковь из всех превратностей судьбы в XVI–XVII вв. вышла победительницей и утвердилась в привилегированном положении своем как в Англии, так и в Ирландии. Вся земля в Ирландии была обложена десятинной податью, все пользовавшиеся землей должны были вносить десятую часть добываемого в пользу англиканской церкви, к какому бы вероисповеданию сами они ни принадлежали. В 1735 г. было введено некоторое изменение в законы об уплате десятины. Лендлордам и тем богатым англиканцам и пресвитерианцам, которые снимали у них землю для устройства пастбищ, удалось добиться, чтобы пастбищная земля была исключена из обложения десятиной. К концу XVIII столетия положение вещей окончательно сложилось так: самые богатые поместья, занятые разведением скота и обладающие огромными пастбищами, принадлежат в огромном большинстве случаев людям англиканского вероисповедания, и они в пользу своей англиканской церкви ничего не платят; мелкие земельные участки, обрабатываемые полунищими арендаторами, обложены десятиной в пользу англиканской церкви, хотя эти арендаторы (тоже в огромном большинстве случаев) — католики, обложены потому, что эти мелкие участки служат, конечно, не для пастбищ, а для разведения картофеля и хлебопашества. Несправедливость подобных порядков была кричащая, неприкрытая, наглядная до наивности: так, казалось, и заявляли эти законы о том, что они созданы господствующей кастой с полнейшим и намеренным пренебрежением ко всякой логике и ко всякому здравому смыслу, исключительно на пользу касты. Католическое духовенство питалось чем бог пошлет, больше добровольными даяниями своей нищей паствы; пресвитерианское получало некоторую поддержку от государства; англиканское же не только получало доходы от государства, но неукоснительно взыскивало подать с католиков и пресвитериан, населявших Ирландию. Католические церкви обваливались, приходили в совершенно негодное состояние, потому что не было денег на ремонт; их было мало, и они были разбросаны в огромных расстояниях одна от другой; католическое духовенство голодало в массе сельских округов, а в это же время англиканская церковь, насчитывавшая горсточку последователей на всем острове, собирала регулярную дань с презираемых ею иноверцев. Пресвитериане плохо с этим мирились, но католиков, более многочисленных и более бедных, эта десятина прямо выводила из себя и всегда служила готовым предлогом к возмущению. Еще на севере (в Эльстере) пресвитериане, главным образом населявшие эти округи, успели добиться того, чтобы картофель был исключен из числа продуктов, подлежащих десятинному обложению в пользу англиканской церкви, но в центральных, западных, южных графствах, в Коннауте, Мэнстере, Лейнстере, населенных католиками, эта подать взыскивалась также и с этого непитательного, не дающего сил и здоровья продукта, который, однако, являлся главной пищей крестьян не только в голодные, но и в сравнительно урожайные годы. В середине 1830-х годов (когда кипела «война против десятины») в Ирландии было 7 943 940 жителей [34]; из них католиков насчитывалось 6 427 712 человек, англиканцев же 852 356 человек (остальные 664 тысячи с лишком принадлежали к пресвитерианам и другим протестантским исповеданиям).

Для 6½ миллионов человек не находилось ни достаточно церквей, ни порядочных помещений для церквей, ни возможности хоть как-нибудь обеспечить духовенство, ибо они в большинстве были бедны, а государство ничего не давало. Но эти же 6½ миллионов обязаны были при всей своей нищете поддерживать чужое, ненавидящее и презирающее их духовенство. Англиканская иерархия в Ирландии состояла из 4 архиепископов, 18 епископов и около 2 тысяч священников и низшего причта. В общем на содержание их всех шло около 800 тысяч фунтов стерлингов ежегодно (почти 8 миллионов рублей). Были такие приходы англиканской церкви, где не имелось ни единого англиканца; такие, где паства состояла из одного старика, из шести человек, из двух человек. В этих приходах жили десятки тысяч католиков, которые и обязаны были содержать это чужое и не только им, но и (в приходах без единого англиканца) абсолютно никому не нужное духовенство, высшие чины которого обыкновенно довольно редко и заезжали в Ирландию, а проживали получаемые с Ирландии доходы в Лондоне и в своих английских поместьях, подобно ирландским же лендлордам-абсентеистам, с той только разницей всецело в пользу архиепископов, что от их отсутствия или присутствия ирландцам не становилось ни лучше, ни хуже, а отсутствие лендлордов всегда еще более отягощало несчастных арендаторов. Лучшие люди из англиканского духовенства сами тяготились подобным безобразным и решительно ничем не оправдываемым положением вещей. Все установление господствующей (англиканской) церкви в Ирландии протестантский архидиакон Глоуэр открыто назвал в 1835 г. «аномалией, не имеющей ничего себе подобного во всем христианском мире». Но таких, как Глоуэр, в этой среде было, конечно, весьма немного. Несравненно чаще доказывалось с наисладчайшей убедительностью, что так как земля божия, то и десятину с ее плодов и злаков надлежит платить в пользу единственно угодной господу церкви; единственно же угодная ему церковь, как общеизвестно, есть церковь англиканская. Впрочем, трудно даже и пересчитать разнообразнейшие религиозные и исторические аргументы, которыми подкреплялся закон о десятине. Усиленно действовавшее (хотя более еще кричавшее о себе) «Новое реформационное общество», образованное в 1824 г. с целью уловления прозелитов и обращения католиков на путь истинный, взяло на себя миссию всеми силами защищать десятинную подать от грозивших ей напастей. Оранжистские круги со своей стороны помогали этой ассоциации. «Даниель О’Коннель доставит нам избавление от десятины, как он уже дал нам эмансипацию», — говорили католики прихода Грэги (лежавшего на границе графств Керлоу и Килькенни) полковнику Гервею, убеждавшему их заплатить то, что требуется по закону. С весны 1831 г. «война против десятины» вспыхнула разом в нескольких местах и уже не прекращалась. И снова имя О’Коннеля настойчиво призывалось бунтовавшими и яростно поминалось усмирителями: первые выражали надежду на его помощь, вторые обвиняли его в происходящих волнениях. Успех, увенчавший в 1829 г. его агитацию в пользу католиков, все еще окружал его имя ореолом, как и в первые дни, когда он после проведения билля об эмансипации приехал в Ирландию. О’Коннель, с одной стороны, увещевал католиков не бунтовать, а с другой стороны, просил у вице-короля, чтобы десятину хотя бы на время перестали выжимать из нищего населения, пока парламент не решит, нужно или не нужно удержать этот налог. Но вице-король и протестантское духовенство отказали ему в этом. Борьба свирепела, и в самом конце 1831 г. произошло при Керрикшоне целое сражение, причем полицейский отряд был почти весь перебит или изранен. Тотчас же после этого известия вице-король приказал сборщикам воздерживаться от всяких действий по сбору десятины, а духовенство англиканской церкви получило спешно разосланный циркуляр от своей высшей иерархии не торопиться со сбором подати, пока парламент не решит этого вопроса принципиально. Собравшийся в декабре 1831 г. парламент начал расследование вопроса о десятине, а уже 1 июня 1832 г. появился на свет новый закон, имевший целью сохранить все преимущества и выгоды за англиканской церковью и вместе с тем слегка изменить прежние формы, прежнюю внешность дела, чтобы этим путем несколько успокоить Ирландию. Все внимание министерства и парламента было поглощено проходившей как раз в это время через последний свой фазис избирательной реформой 1832 г., и не только на протесты О’Коннеля против нового закона о десятине, но и на самый этот закон почти никто никакого внимания в Англии не обратил. В чем же состояли изменения, внесенные парламентом 1832 г. в дело сбора десятины? Эти изменения (законы 1 июня и дополнительный — 16 августа 1832 г.) совершенно ни в чем принципиально не изменили положения вещей. Эти законодательные акты могли бы служить отчасти образчиком таких мероприятий, которые преследуют две цели: ничего не дать никому и вместе с тем инсценировать это, чтобы могло с первого взгляда, впопыхах, показаться, будто что-то дано. В данном случае подобная вера в целебные свойства стилистики оказалась совершенно неосновательной. Ирландия узнала, что парламент возлагает отныне на государство обязательство выплачивать англиканскому духовенству Ирландии почти всю сумму, приносимую десятинной податью, а с плательщиков этот налог (уже не натуральный, а денежный) правительство будет взыскивать само. Другими словами, это было только избавлением духовенства от хлопот и неприятностей и ни в малейшей степени не избавляло нищего католического населения от ненавистного бремени. На выборах 1832 г. из 105 депутатов, которых имела право прислать Ирландия, 85 принадлежали к партии О’Коннеля и явились в парламент с твердым желанием начать упорнейшую борьбу против десятины. Около 40 человек (из этих 85) сверх того примыкало и к другому о’коннелевскому лозунгу: к требованию отмены унии и восстановления самостоятельного парламента. Но этот другой лозунг пока еще отступал на задний план: главным врагом являлась десятина. Эти выборы были многознаменательны не только потому, что они показали силу О’Коннеля, но и по другой причине. Как писал О’Коннель лорду Дэнканнону в начале 1833 г., «вся беднота наших (ирландских — Е. Т.) графств организована», и организована вся борьба против десятины. Но зажиточные фермеры, т. е. именно те, которые обладали избирательными голосами, по убеждению О’Коннеля, не принимали участия в этой организации. Но именно они выбрали врагов десятины в парламент. Значит, выходило, что вся католическая Ирландия, кто каким способом может, выражает свою ненависть к десятине и желание ее уничтожить. Как мы видели, парламент в 1833 г. вместо удовлетворения этого требования объявил страну чуть ли не в осадном положении. Вице-король Энгльси и фактически заправлявший делами главный секретарь Ирландии Стенли всецело стояли за репрессию, особенно Стенли, которого О’Коннель называл упрямым маниаком. Стенли, богатого молодого аристократа, тогда начинавшего только свою карьеру, можно было бы счесть любопытным и чаще, нежели можно было бы ожидать, встречающимся типом человека, который ненавидит нищих и голодных именно как бы потому (или за то), что они нищие и голодные. О’Коннель не совсем напрасно называл его своего рода маниаком. Он проявлял совершенно необузданную и ничем не мотивированную, как бы личную вражду к ирландцам, ровно ничего дурного никогда не сделавшим. Такой человек и старавшийся его несколько сдерживать, но все-таки подчинявшийся ему вице-король не стеснялись широко пользоваться исключительным законом 1833 г. для усмирения бунтующей страны.