Читаем без скачивания Геносказка - Константин Соловьев

— До конца жизни, надеюсь, — невозмутимо ответил Гензель. Слишком уж хорошо я знаю цену тем недоразумениям, которые временами случаются с твоими приятелями.

Карраб Варрава ухмыльнулся. С ехидцей и вместе с тем искренней радостью. Как хитрый старик, которого неожиданно провел малолетний смышленый внук.

«А ведь он куда старше меня, — отстранении подумал Гензель, изучая румяное лицо собеседника. — Я в свои три с половиной десятка считаюсь дряхлым и старым, но Варраве как минимум вдвое больше! Удивительно удачное стечение генетических составляющих. Или эти проклятые пиявки и в самом деле так полезны?..»

— Как вам понравилось представление?

— Оригинально, — сдержанно сказал Гензель. Публика как будто осталась довольна.

Господин директор небрежно махнул рукой.

— Она всегда довольна, мой милый Гензель. Такова особенность всякой публики. Если бы я приказал бросить всех зрителей в чан с этими милыми пиявками, но при этом не прерывал представления, уверяю, они бы ревели от восторга до тех нор, пока на их костях оставалось хоть немного плоти. Но этот сезон и в самом деле обещает быть на редкость удачным. И, как ни странно, этим я обязан тебе.

— Оценил своего нового протеже?

Карраб Варрава широко улыбнулся и потянулся мясистой рукой, обвешанной дергающимися пиявками, к свисающему с потолка шелковому шнуру.

— Этот деревянный мальчик — чудо! Попомни, в самом скором времени он прославит мой театр. Пожалуй, стоит показать его вам вблизи.

— Это необязательно, — возразил Гензель, но поздно: директор театра уже дернул за звонок. Секундой позже в проеме двери показалось невыразительное рыбье лицо мистера Дэйрмана.

— Приведите нашего Бруттино, мистер Дэйрман! Пусть наши гости полюбуются на него.

— Это ни к чему, — заметил Гензель раздраженно. — Мы с сестрой и так имели возможность оценить его сценический потенциал.

— Демонстрировать свое богатство гостям — услада всякого скупца, — засмеялся Варрава. — Особенно это касается тех, кто способен разглядеть его истинную цену. Уверяю тебя, подобных найдется немного.

Дэйрман вернулся удивительно быстро. И в этот раз он был не один. Сразу полдюжины слуг в ливреях тащили за собой что-то, что поначалу показалось Гензелю вытащенной со дна реки корягой, чьи изломанные ветви густо переплетены толстейшей цепью. Это был опутанный с ног до головы Бруттино.

Он не пытался сопротивляться. Впрочем, едва ли в этом был смысл — цепей на него не пожалели. Ссутулившись, со скованными за спиной руками, он выглядел еще ниже, чем на сцене. И не таким грозным. Уж точно не кровожадным чудовищем, которое освежевало гигантского крокодила с такой легкостью, будто это была молодая куропатка. Скорее, едва шевелящимся человекоподобным корневищем.

Вблизи было видно, что его кожа состоит из мельчайших древесных волокон, и все эти волокна плотно переплетены между собой. Когда Бруттино шевелился, его древовидная плоть издавала негромкий треск — как дерево в лесу, ощущающее слабый порыв ветра. Пасть его выглядела жутковато, как древесный разлом, полный тупых и кривых обломков. Гензель мысленно поежился, представив себе, как легко эта пасть сомнет оказавшуюся в ней чужую руку. Не хуже, чем его собственная, пожалуй. Только эта еще и раздробит все кости в теле жертвы подобно паровому молоту.

Но неприятнее всего были глаза. Вблизи сходство с не до конца застывшими каплями янтаря оказалось еще больше. Против воли возникало ощущение, что можно прилипнуть к этим глазам подобно крошечной мошке. И никогда больше не освободиться. Глаза эти глядели на все окружающее с полнейшим безразличием, сложно было даже сказать, на что направлен их взгляд: зрачок был совсем маленьким, напоминавшим застрявший в смоле камешек.

— Я же приказал вымыть его после представления! — воскликнул Карраб Варрава, щурясь. — Почему подбородок заляпан кровью? Плети захотели, негодяи?

Мистер Дэйрман хихикнул. Старший из слуг, хмурый тип с хлюпающей кожей, поросшей каким-то пористым грибком, поспешил оправдаться:

— Пытались отмыть, господин директор! И отмыли бы, кабы он одному из наших полголовы не откусил! Раз — и готово! Проворный, как змея…

Присмотревшись, Гензель заметил, что тупые расщепленные зубы Бруттино перепачканы красным, и кажется даже, будто к ним прилипли клочки мелкого ворса…

Удивительно, но господин Варрава не рассердился. Напротив, благодушно рассмеялся.

— Истинное сокровище! И благодарить за него я должен тебя, милый мой Гензель. Если бы не ты, я бы даже не подозревал, что подобное дарование ходит по моему городу. Можно сказать, у меня под носом! Ах ты, мой деревянный красавец!..

Гензелю показалось, что Варрава хочет погладить Бруттино по голове, но директор театра оказался на редкость благоразумен, ограничившись лишь отеческой улыбкой.

— Конечно, он еще диковат, но мы его объездим, не сомневайся. У меня есть полный штат специалистов для укрощения любых тварей, будь они из плоти или из дерева. И вам спасибо, госпожа Гретель! Если бы не ваш ведьминский дар, едва ли подобное существо смогло бы увидеть свет. Благодарю вас обоих за столь ценный дар!

Кажется, Варрава говорил всерьез, почти не фиглярствуя. Гензель украдкой взглянул на Бруттино и ощутил в желудке колючую и ледяную раковую опухоль — деревянное существо неотрывно смотрело на них с Гретель. Очень внимательно и, как ему показалось, очень недобро. На миг он ощутил себя крохотной мошкой, угодившей в озеро раскаленного тягучего янтаря, медленно обволакивающего и тянущего на дно.

Гензель мысленно поежился. Ему приходилось видеть ненависть во многих взглядах, устремленных на него, он знал ненависть сотен различных оттенков. Знал ненависть кипящую, как смола, едкую, как раствор соляной кислоты, или едва чадящую, как забытый костер. Старую, беспомощную или безумную. Живые существа, населявшие Гунналанд, умели ненавидеть множеством разных способов, так или иначе ему известных. Но Бруттино… Нет, понял он, в этих янтарных глазах не было ненависти, по крайней мере в чистом ее виде. Взгляд деревянного человека казался задумчивым, вялым. Но Гензель вдруг ощутил, что с тревогой изучает звенья сковывавшей Бруттино цепи, проверяя их надежность. Потому что какое-то чувство вдруг шепнуло ему сырым малярийным шепотом в шею: если бы не эта цепь, если бы не охрана, Бруттино сейчас протянул бы свои уродливые сучковатые лапы и смял Гензеля на месте.

«Теперь он знает нас в лицо, знает и имена, — подумал он, надеясь, что никто не заметит выступивших на лбу капелек пота. — Замечательно. Остается только надеяться, что его карьера в „Театре плачущих кукол“ будет очень долгой. Или, напротив, короткой…»