Читаем без скачивания Мириад островов. Строптивицы - Татьяна Мудрая

— Барб, вот уж от кого не ожидала юмора ниже пояса…

— Ниже пояса у меня джамбия, — отрезала Барбара. — А выше этот самый густой габерсуп в желудке доваривается. Ну, жидкая габеркаша. Как говорят рутены, овсина за овсиной гоняется с дубиной. С урчанием и сугубым рыком.

— Так что, можно сказать, мы уже не голодные — просто очень злые?

— Можно и так.

— Есть чем встретить грядущую опасность?

— Олли, если в тебе уже сейчас еда не удерживается…

— Ничего, мы люди привычные. Загоним поглубже одним волевым усилием.

Затем они вытерли котелок и ложки обрывком хилой занавеси, которая валялась на гардеробе, ополоснули кипятком и оставили на табурете как следует проветриться.

Далеко от них толкуют между собой задушевные приятели, трудолюбиво перебирая зерновой и мясной оброк, что хранится в леднике под главной комнатой. Готовить они любят — каждый день на столе новое блюдо, а то и два.

— Сента, как по-твоему, наши девы уже сподобились потревожить предка?

— Водяного — точно нет, Арми. Из реки точно бы нахлебались, крикнули бы на помощь — а до нас долетело. От Того, кто Живёт в Кастрюле, ничего хуже «караула» и рататуя не случалось.

— А свою шарманку он для них завёл? Про чистую девичью любовь. Буквально сестринскую.

— Как явился со своим летучим войском — так и завёл, наверное. В смысле — изженись от вас нечистый куда подальше, а то непонятно, кому хуже придётся. Трюк с каретой, между прочим, не одного тебя впечатлил.

— У полуморян, а ещё вернее у чистых морян, сила показывается всплесками. Сначала копится, потом, говорят, им надо самим по себе ударить. Под рану подставиться, выскочить голышом на холод, ну, в таком роде.

— Ты имеешь в виду, что мою будущую супругу надо принудительно оборачивать в хлопковое волокно и ставить на полку, чтобы не проявляла характер? А мы-то хотели использовать её для заточки холодного оружия…

— Тут скорей язычок Барбары бы пригодился. Или ум — в качестве оселка.

— Сента, ты и верно умён, если так сразу такое определил.

Тем временем сёстры догадались, как отомкнуть портал, через который исчезли женихи. Дело было простое: под ручкой виднелся бугорок потайной «клямки» — хитрого гибрида крючка с пробоем, который сам собой падает в гнездо, стоит захлопнуть дверцу, и открывает её снаружи с помощью рычага.

Каморка была чётко прямоугольной, а не в виде обычной для замка трапеции, что заставляло предположить в стенах пазухи. Соединяющие анфиладу двери были, по-видимому, заложены кирпичом и покрыты штукатуркой в цвет камня, а то и вообще отсутствовали с самого начала. Единственное окно представляло собой неширокий проём, на уровне которого сразу начиналось полотно моста. Перила выглядели сквозным наличником, довольно красивым: особенно красили их парные изображения горгон с извивающимися змеёй волосами, вплетённые у узор.

— Югендштиль, — пробормотала Олли. — Как знаменитая мраморная лестница в особняке миллионера — помнишь, ты мне картинку в рутенском альбоме показывала? Рябушина-Горьковского.

— Миллионера Рябушинского, — с важностью поправила Барба. — И пролетария Горького.

— Всё-то ты помнишь, — заметила старшая сестра. — А об мою умную голову всё как о стенку горох. Кстати, где тут может прятаться аудиогид?

— М-м?

— Ну вот как в музее, куда мама Галина нас таскала по книге Армана Фрайбуржца. Там дают такую дубинку на ручке, словно у копа… стражника, в общем. Направишь её на любой предмет — тот сразу говорить начинает. Выкладывать свою подноготную.

— А, поняла. Как было с доспехами и котлом. И в самом деле, за боковыми стенками пустоты, — доложила Барбара, выстукивая одну. — Замурованные тайники.

— Страшно подумать, что в них может прятаться, — Олли вздрогнула плечами, как цыганка. — Оружие, пыточный нструментарий, пропащие души…

— Не в них. То есть не совсем в них. Обернись, — чуть более хладнокровно ответила сестра.

Рядом с дверью и напротив проёма еле выступал из камня косой крест в рост человека.

— Вот на нём того мальчика и распинали, — с благоговейным ужасом шепнула Олли. — Ты это имеешь в виду?

На полированном полотне из эбена выступили кольца — вверху и внизу, по одному на каждой перекладине.

— Вложи руки в петли, Фома неверующий, и убедишься, — прошелестел некий высокий голос.

— Ага, и за компанию ножки в стальные захваты, — громко ответила Олли.

— Не обязательно слушаться это…этого…буквально, — сказала сестра и потянула за одно из верхних колец.

— Ты умён и смел, пришелец, — ответил тот же призрачный тенор. — За стенами и в самом деле прячется нечто устрашающее самых отважных, но это я сам. Проникаю влагой через внешние стены, проницаю будущее, ибо воды, духом которых являюсь, — суть олицетворение времён.

— А внутрь башни ты, похоже, не можешь и не смеешь проникнуть? — спросила Барбара.

— Дотронься до второго наручника, коли хочешь убедиться, — продолжил голос.

— Барб, не делай! — крикнула Олли.

— Это не он, — хладнокровно ответила сестра. — То есть он в самом деле старый сеньор Октомбри, но находится в чужом замке не по праву. Его тут не было во время более поздней истории, которую рассказал нам Торквес. А позже именно от него входы на мост заплели.

И она резко потянула за вторую часть оков, словно за кисть звонка, которым вызывают служанку, поднявшись при этом на цыпочки.

Незримый двойной смерч прихлынул в комнату и закрутился по полу, прижимая обеих девушек к стенам.

— Бросить в него джамбией или как, — пробормотала Олли, плюясь мраморной крошкой.

— Погоди, не лезь, — ответила сестра, — сами справятся.

В самом деле, минуты через две чудище улеглось наземь и утихло.

— Вот теперь можно и поговорить, — сказал некто с басовито-уверенной интонацией. — Убрался восвояси. А то завёл манеру подстерегать: гостей с моста слизывать пенной струёй и в реке топить. Правда, молодых хозяев кое-как слушается.

— То есть вы не думаете, что это прямая подстава, незнакомец? — спросила Олли.

— Сестра имеет в виду такую шуточку наших женихов, — пояснила Барба. — Просто лексический запас у неё своеобычный. Да, мы зовёмся Олавирхо и Барбари.

— И я вовсе не чужак и незнакомец какой-то, но гость, — пояснил невидимка. — Навещал однажды в Вестфольде Акселевых детишек, решил после чуток развеяться — и застрял. Места здесь дикие, скудные, для потомственного горожанина непривычные — но больно хороши.

— Какого Акселя? Не нашего побочного предка? — спросила Олавирхо.