Читаем без скачивания Долгожданная кража - Владимир Викторович Зингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ага, вот с этого места поподробней, как будут говорить в мои поздние времена. А воспитательницу и подгонять не пришлось.
— В цедээре[5] как раз стимуляцию выплатили. Понятно, «рексы»[6] тут же отметить решили. А как дошли до кондиции, Михайлов кого-то петухом обозвал. Ну и всё. Этого хватило, чтобы ему, значит, популярно и объяснили, что он и есть тот самый петух. А чтобы закрепить урок велели забраться на подоконник да из форточки кукарекать. Он, конечно, ни в какую. Тогда заменили ему эту кару на пару фингалов да выбитый зуб. У нас ребятки из бывших сидельцев ох как не любят таких шутников.
Светлана Николаевна закончила рассказ и выглянула в окно:
— Да вот он, собственной персоной! Не желаете познакомиться?
Вот поди ж ты! Удача сегодня так и прёт! Не иначе впереди какая-нибудь каверза зарыта, чтобы уравновесить маленький нынешний успех. А воспитательница тем временем выглянула в коридор, немного подождала, пока нужный субъект появится в пределах видимости, и зычно крикнула:
— Михайлов! Ком цу мир!
Когда невзрачный человечек появился на пороге, Светлана Николаевна легонько подтолкнула его в спину:
— Проходи, не стесняйся. Тут вот с тобой побеседовать хотят.
— А я отлучусь пока по делам. — Это уже мне. Молодец, тётка, всё понимает.
Я махнул перед носом Михайлова «корочками», не беря за труд открывать их. В нынешние времена этого было вполне достаточно.
— Уголовный розыск. Инспектор Воронцов. А вы, стало быть, гражданин Михайлов, Михаил Михайлович?
— Так точно, гражданин начальник! — отрапортовал мужичок.
— А почему гражданин? Опыт имеется?
Михайлов осклабился.
— Не-е, гражданин начальник, отводит бог покуда. На нарах не бывал. Но зарекаться на будущее не могу. От тюрьмы да от сумы, как известно… А гражданин потому, что мы как есть, люди противоположные. Мы для вас — быдло, так сказать, пыль на ветру. Ну, а вы для нас — му…
Он сделал расчётливую заминку и почти без паузы продолжил:
— Ой, чуть не согрешил, слово плохое могло вырваться. Но не вырвалось ведь?
И ехидненько посмотрел на меня. Говорунчик какой попался, блин. Да ещё с философским уклоном. Пыль на ветру, понимаете ли. И обозвать умудрился, да так, что вроде и претензий не предъявить. Ну ничего, ещё не вечер.
— Ты смотри, чтобы у меня не вырвалось. — пообещал ему я. — Расскажи-ка лучше, по поводу какой травмы ты обращался за медицинской помощью?
— Это когда же? — фальшиво полюбопытствовал Михайлов. Но переиграл. По глазам было видно, что всё он понял сразу. Но попробовал узнать «на шару», что мне известно.
— А у тебя что, много таких случаев было за последнее время? — не дал я ему шансов.
— Всё, гражданин начальник, всё вспомнил. Как есть всё! В августе дело было, ага, точно в августе. На Ильин день аккурат. Второго числа, стало быть.
Михайлов закатил глаза, изображая активную мозговую деятельность.
— Я, гражданин начальник, в городе человек новый. Порядков ваших не знаю. Не опаснулся, когда надо было, вот и получил ни за что, ни про что. Вот видите…
Михайлов ощерился, демонстрируя прореху в жёлтых от никотина зубах.
— И ещё вот тут.
Он наклонил голову.
— Вот, пощупайте. Два шва накладывали. Пощупайте, пощупайте. До сих пор шишка осталась.
Ничего я щупать не стал, удовольствовавшись беглым взглядом на лысеющую макушку рассказчика. Там и действительно просматривался небольшой бледно-розовый рубец.
— Часы, между прочим, отобрали. «Победа», от отца — фронтовика остались. Нашёл бы гадов, я бы их собственными руками…
Михайлов затуманился взором и чуть не пустил слезу. Вот это артист, восхитился я.
— Ты, Михал Михалыч, часом книжки не пишешь? Сказки, например?
Не случившиеся слёзы у рассказчика мигом высохли.
— А что не так? — осторожно поинтересовался он.
— А вот что. Давай изложим твою трагическую историю так. Тогда-то и там-то во время распития спиртного я неосторожно обозвал одного товарища «петухом», за что и был побит…
— Донесли уже? — живо и без тени смущения удивился Михайлов. — Тогда признаю, было дело, чего уж там. Ведь посудите сами, гражданин начальник, не мог я вам такую историю рассказать. Меня бы мои товарищи не поняли, не принято у нас так-то. Ну чё там, ну выпили, ну повздороли. Мало ли что между своими бывает. Сегодня мне досталось, завтра кому-то от меня перепадёт. Жизнь такая, понимаете ли, штука, что без этого никак нельзя. И что, сразу жалиться бегать, как детям несмышлёным?
А что? Правильно мужик рассуждает. И нам работы меньше. Только чтобы до увечий не доходило. А по мелочи Светлана Николаевна и сама разберётся, работа у неё такая.
— Ну вот и замечательно! — одобрил я жизненную позицию Михайлова. — Теперь садись вот сюда и пиши, как дело было по правде.
— А пацанам что за это будет? — насторожился он.
— А ты напиши так, что называть их не желаешь и претензий к ним не имеешь.
— Ага! — Михайлов расслабился и повеселел.
Минут через пять он протянул мне листок бумаги с кривыми каракулями. Я прочитал и восхитился. Из написанного получалось, что травму несчастный получил в общежитии во время диспута за круглым столом из-за расхождения во взглядах с коллегами, и что это дело житейское, не требующее вмешательства милиции. Закончил он фразой, которую я ему и подсказал чуть раньше.
— Точно, тебе бы сказки писать! — похвалил я Михайлова, не став придираться к определению понятий. Кому пьянка, а кому и творческий диспут. — Вот укажи ещё, сколько вы там бормотухи во время своего диспута «уговорили», и будет всё тип-топ и абгемахт.
— Так ящик, наверное.
— Ну вот и записывай.
Когда Михайлов закончил свой опус, я положил перед ним прокурорскую повестку. Мужичок прочитал написанное на ней и вопрошающе посмотрел на меня. Я прокомментировал:
— Тебя вызывают в прокуратуру по факту твоей травмы, повлекшей обращение за медицинской помощью. Твоя задача — рассказать всё, как есть, безо всяких сказок. То есть…
Я не закончил фразу и посмотрел на Михайлова.
— Гражданин начальник, мы хоть и пыль на ветру, но люди с понятием. — заверил он меня. — Всё будет тип — топ и… забыл, какое ещё слово вы там говорили. Только можно я в
