Читаем без скачивания Незавершенная месть. Среди безумия - Жаклин Уинспир

Бьюла опустила руку в карман, извлекла деревяшку, взяла ее в рот и принялась жевать. Несколько секунд она молчала, затем выдала:

– Мурш – дылэно.

«Этот человек – дурак».

Бьюла бросила жевать, сунула деревяшку обратно в карман.

– Вы с ним сталкивались? – спросила Мейси.

В этот момент из лесу вышел Вебб с охапкой дров. Положил дрова у костра, кивнул своей жене, Пейши, затем Эстер. Женщины взяли по паре поленьев и сунули в костер, придерживая передники, чтобы их не опалило искрами.

Бьюла покачала головой:

– Я сама – нет. Только опосредованно.

Трудное это слово у нее вышло как «посредно»; она не сводила глаз с Вебба.

Мейси в очередной раз поймала на себе взгляд молодого цыгана. Вебб щурился от дыма, что летел в его сторону, гонимый ветром.

– Здравствуйте, мистер Вебб, – чуть улыбнулась Мейси, надеясь, что ее сдержанная сердечность взломает ледяную корку, в которую, казалось, был закован сын Бьюлы.

Вебб в знак приветствия коснулся шляпы и пошел обратно в лес, за новой охапкой поленьев. Мейси сочла за лучшее подождать с вопросами до тех пор, пока цыгане поужинают и как следует обогреют у огня ноющие спины. Сама она совсем чуть-чуть поработала на хмельнике, но этого оказалось достаточно: руки и плечи как чужие, кожа саднит, особенно при мытье. Эти люди трудятся уже много дней, а после работы женщины вдобавок ходят за травами и кореньями, собирают цветы на продажу, делают лилии из цветной бумаги и носят их от дома к дому, а мужчины охотятся и мастерят деревянные вешалки.

Вскоре кроличье жаркое уже благоухало так, что у Мейси начало сосать под ложечкой и слюнки потекли. Женщины вынесли из кибиток эмалированные миски. Поодаль ребятишки ждали, когда же их умоют из специальных тазов. Подтягивались с хмельника мужчины.

Мейси прислушивалась к разговорам. Цыгане изъяснялись по-английски, но густо приправляли речь словами своего языка. По большей части темы были те же, что у лондонцев: особенности работы на разных хмельниках, нрав фермера, привычки учетчика, заработок. Говорили о вероятном дожде и радовались, что брезента достаточно. Бьюла пожаловалась на больной зуб: дескать, от него вся челюсть ноет; какой-то малыш повизгивал, пока мать оттирала ему локти горячей мокрой фланелью.

Пейши рассказывала Эстер, что гаджо-румны (женщина-нецыганка), которая прежде агукала над маленькой Бусал, нынче отвернулась, увидев ее возле колонки. Эстер уперла руки в боки, тряхнула волосами, сделала красноречивый жест и сообщила, что женщина ничуть не лучше остальных гадже и, пожалуй, сварила бы малышку заживо. Очень возможно, что она и не человек вовсе, а бэнг – дьявол в женском обличье. Мейси смотрела на пламя. Не открыть ли Пейши с Эстер истинную причину? Не рассказать ли, что Дорин тоскует по своей умершей дочке, что ей становится легче, когда она нянчит цыганочку, что теперь она опутана предубеждениями, ведь простые англичане не доверяют цыганам и подозревают их во всех грехах. Пожалуй, лучше помалкивать, решила Мейси, лучше не лезть с советами. В конце концов, табор тоже отравлен страхом.

Пейши подала Бьюле миску, полную кроличьего рагу, с куском хлеба на краешке. Старая цыганка указала на Мейси – дескать, и гостью нашу попотчуй. Пейши повиновалась. Аромат кушанья раздразнил вкусовые рецепторы, Мейси улыбнулась.

– Спасибо, Пейши. Так вкусно пахнет!

Молодая цыганка ничего не сказала, лишь отреагировала на благодарность коротким кивком и продолжила раздавать рагу в эмалированных мисках. Мужчины получали на добрую треть больше, чем женщины.

Ели молча – все изрядно проголодались. Наконец миски опустели, а остатки из котла вынесли собакам. Правда, джюклы накормили первую – ведь это она добыла кроликов.

Мейси решила, что можно приступить к расспросам:

– Скажите, тетушка Бьюла, почему жители деревни такие напуганные?

Бьюла засмеялась – словно закудахтала. Такой смех мог бы быть у сказочной «чеваханы» – ведьмы.

– Они собственной тени боятся. Все оглядываются – думают, за ними привидения по пятам ходят.

– Какие привидения? О чем вы?

Бьюла покачала головой:

– Те самые привидения, что каждого мучают. Призраки тех, кого мы обидели.

– В каждой деревне есть и обиженные, и обидчики, но такая тяжелая атмосфера – только в Геронсдине.

Бьюла вздохнула, а Мейси увидела, что сзади к матери подходит Вебб. Старая цыганка продолжала:

– Это дело давнее. Куда им, геронсдинцам, что-то менять!

Вебб наклонился к Бьюле, зашептал ей на ухо. Тем временем цыгане принесли из шатров скрипки и тамбурины, деревянные палочки и свистульки. Пейши появилась с футляром для скрипки, передала его Веббу. Мейси отметила, что остальные цыгане проявляют к своим музыкальным инструментам куда меньше пиетета, чем продемонстрировали Пейши и ее муж. Даже когда Вебб щелкнул замочком футляра и взял в руки скрипку, завернутую в линялый золотисто-желтый бархат, – он сделал это с благоговением, словно касался иконы.

Вебб поднес скрипку к уху, тронул струны, проверил, хорошо ли они натянуты. Прижал деревянный корпус подбородком, прислушался. Остальные цыгане тоже настраивали инструменты. Не обращая внимания на какофонию, Вебб закрыл глаза – и все исчезло, повседневность отступила, подобно отливу, остался лишь мягкий, нетронутый песок. Вебб открыл глаза и оглядел всю компанию. Цыгане замерли, когда он поднес смычок к струнам. В полной тишине ласкал Вебб струны, и от звуков, им извлекаемых, на глаза Мейси навернулись слезы. Вебб словно стал единым целым со своей скрипкой; в кленовом корпусе, покрытом красновато-золотистым лаком, отражались языки пламени. Костер разделял музыкантов и слушателей. Вебб играл грустную, заунывную мелодию. Мейси казалось, даже лес притих, не шелестит листьями, не хрустит сучками – слушает цыгана и его скрипку. Вот Вебб ускорил темп, стал притопывать в такт, качать головой, водя смычком по струнам. Вот поднял глаза на других скрипачей – и скорбный напев трансформировался в джигу. Цыгане вступили дружно, с энтузиазмом наяривали смычками, держались темы, заданной Веббом, – словно пилигримы, что следуют за вожатым по извилистой тропе.

Вышли с тамбуринами две цыганки, стали танцевать, едва касаясь земли. Дети ритмично стучали деревянными палочками, били камешками по жестянкам, и скоро табор почти в полном составе плясал под скрипку Вебба. Ни пауз, ни переговоров насчет очередной мелодии; Веббу достаточно было взглянуть на музыкантов, и те уже знали, что играть. Лишь Бьюла и Мейси по-прежнему сидели на бревне, и то Бьюла хлопала ладонями по коленям, а Мейси чувствовала, как импульсы земли, гудящей от пляски, проникают в душу. Буйная музыка снимала запреты, набухала страстью, славила жизнь. Мейси начала притопывать и прихлопывать. Как ей хотелось слиться с табором в пляске, через каждую клеточку тела пропускать эти первобытные звуки! Как ей хотелось, по примеру цыган, жить только этими секундами!

Вебб взглянул жене в глаза, и та, не прерывая танца, направилась к Мейси. В зрачках Пейши отражалось пламя, она взяла Мейси за обе руки и потянула вверх, заставляя встать, присоединиться к цыганам. Мейси мотала головой, сопротивлялась – мол, танцевать не умею, лучше буду слушать и смотреть. Слова тонули в музыке. Цыганка крепко держала ее за руки, и Мейси запаниковала. Оглянулась на старую Бьюлу – и та жестом велела ей идти в круг. Мейси охватил ужас. Разве можно отдаться этим звукам, капитулировать перед напором цыганской пляски?

Пейши сильнее потянула Мейси за руки, и старания увенчались успехом. Раз оказавшись в кругу, выйти из него было уже нельзя – иначе цыгане обидятся. Оставалось отбросить робость. Земля пульсировала под ногами, дрожь проникала в тело снизу, стремилась к сердцу – и Мейси плясала свободно, ничем и никем не сдерживаемая. Ни изысканный фокстрот, ни свинг с его выверенными па так не исполняют; им не отдаются без остатка. А Мейси забыла обо всем. Темп изменился, но мелодия не прервалась; музыканты все играли, уже почти скрытые сумерками.

Наконец Бьюла подняла взор к звездам и сделала знак своему сыну. Лишь тогда прекратилось веселье. Мейси пора было уходить. Зная, что цыганам необходим отдых – завтра рано вставать, – Мейси не хотела, чтобы ей давали провожатых. Вести ее к автомобилю пришлось бы сразу двум цыганкам, ведь, по представлениям табора, женщина не должна оставаться наедине с мужчиной, если только он ей не муж. Также не должна цыганка ходить в одиночестве по ночному лесу. Улыбаясь, все еще тяжело дыша после пляски, Мейси поблагодарила за ужин и участие в вечерних развлечениях и собралась уходить. Бьюла свистнула джюклы, и та мигом оказалась рядом с Мейси. Вскинув руку в знак признательности, Мейси, в компании ищейки, пошла прочь от цыганского лагеря.

Путь лежал через луг, мокрый от росы (верный признак завтрашнего ливня). Собака бесшумно ступала по мягкой земле, то и дело тычась холодным носом Мейси в ладонь. Вскоре они добрались до автомобиля, и собака дождалась, пока Мейси откроет дверцу и сядет за руль.