Читаем без скачивания Зал ожидания (сборник) - Юрий Гельман

– Что, что с тобой? – Я подошёл к ней, тронул за плечо. Она подняла на меня глаза, полные невыразимой женской тоски, и сказала с несвойственной для себя интонацией:

– Как я её понимаю…

– Бедненький мой, – шептала она, прижавшись щекой к моему влажному плечу, – я помню, как ты хотел меня тогда, как мучился.

– Ещё бы, – хмыкнул я. – Были дни, когда я не мог смотреть в твою сторону от злости и досады.

– Но между нами был уговор, табу…

Я промолчал.

– А теперь, сегодня – ты доволен мной?

На этот раз я выразил свой ответ движением всего тела.

– Выключи телевизор, – попросила Света. – Мне кажется, что все они смотрят на нас.

– Им не до нас, они пьют и веселятся.

Я поднялся, совершенно не стесняясь, как будто при жене, с которой прожил много лет, прошлёпал к голубому экрану, повернулся к Светлане.

– Выпьешь ещё?

– Больше нет, всё, – ответила она. – Может быть, кофе.

– Спать, как я понимаю, ты не собираешься?

– С тобой разве уснёшь? – шутливо пожаловалась она, села в постели и надела трусики. – Пошли варить кофе.

Уравняв положение по части одежды, я отправился за Светой на кухню. Выдав ей кофемолку и банку зёрен, я закурил и устроился на табурете, закинув ногу на ногу. Минуту-другую я наблюдал за тем, как моя гостья хозяйничает, потом спросил:

– Может быть, ты не захочешь, но, по-моему, тебе самое время рассказать о муже.

– Ты знаешь, Юрочка, я ждала этого вопроса. Почему-то сама не решалась начать…

Я промолчал, давая ей собраться с мыслями.

– Понимаешь, – начала она, – всё довольно глупо, хотя и не тривиально. Тебе же не нужны подробности, правда? Я постараюсь покороче. Дело в том, что он… у него… Нет, он хороший человек, у нас было всё нормально, просто… Понимаешь, он оказался, ну, в общем, он оказался… он не может… Ну, ты меня понял?

Я пожал плечами.

– Я проверялась, у меня всё нормально. А он… Я его понимаю, он не хочет идти. А я не смогла уговорить. Это длилось целых пять лет. Я клялась, что не брошу его, что всё будет по-прежнему хорошо. Возьмём ребёнка из детского дома. А он… он ушёл в себя, стал каким-то другим, начал меня избегать. Можешь себе представить, что за жизнь пошла у нас. Тут у меня ещё и на работе, я говорила. В общем, было весело. – Света поставила кофемолку на стол, села на второй табурет, опустила голову. – Я ходила по врачам, консультировалась, достала немецкое лекарство. Он, когда его увидел, сначала наорал на меня, потом заплакал… не могу тебе передать. В общем, попил он это. Потом три месяца каждый день – и ничего. И тут он сломался, понимаешь? Приходит раз домой – пьяный, за стены держится. Упал на колени передо мной: ты только не бросай меня и всё! Ну, как, как мне было это выдержать?!

– Тебе не холодно? – Я заметил, как она дрожит и ёжится.

Не дожидаясь ответа, я принёс свою рубашку и набросил ей на плечи.

– А недавно мне дали адрес одной бабки, недалеко, в деревне. Взяла я у неё траву какую-то. Бабка сказала, что если через месяц ничего не будет, то уже не будет никогда. Но он думает, что нужно пить дольше, так я сказала. Прости меня… теперь ты понял, почему я пришла…

Признáюсь, я ожидал любого исхода, только не этого. Как удар молнии, как столбняк. Это теперь я буду… как отец чужого реб… Почему «как отец»? Отец!

Прошла секунда, и кровь, хлынувшая к мозгу, получила от него информацию о том, что я ненавижу эту женщину, не-на-ви-жу! И кровь, растекаясь по всему телу, передавала эту ненависть уже каждой клеточке, каждому нерву.

Я готов был задушить, разорвать, уничтожить её! Ах, дрянь какая, юношескую любовь она вспомнила, соскучилась, видишь ли, по Юрочке! Одиноко ей в Северодвинске. Тварь, сука, дешёвка!

Я сидел, обхватив голову руками, не слыша и не видя вокруг ничего. Я кипел, бурлил, я готов был вот-вот взорваться.

И вдруг её мягкая рука легла мне на затылок. И сразу какие-то тёплые лучи разбежались по моему телу, успокоительно-нежные, материнские.

– Я знаю, – сказала она почти шёпотом, – всё будет хорошо, правда? И только мы с тобой…

Я медленно поднял голову, перехватил руку Светланы и опустил губы в её влажную ладонь, пахнущую кофейными зёрнами.

– Если бы меня так любили… – сказал я.

Большая горячая слеза сорвалась с её ресницы и упала мне на колено.

Муза долго молчала. Сигарета в её пальцах давно погасла и осыпалась.

– А знаешь, – сказала она, наконец, – ты так и не понял, ведь Света тебя до сих пор любит.

Я пожал плечами.

– Да-да, правда, – добавила Муза. – Не пропала даром, не исчезла бесследно ваша юность. И ребёнок этот – от любви, а это хорошо.

Я молчал.

– Ещё хочу спросить: её муж знал, где Света встречает Новый Год?

– Нет, он был в командировке и возвращался только пятого. А она улетела от меня на следующий день.

Мы ещё посидели молча.

– У неё сын? – тихо спросила Муза. – Или… у вас…

– Дочь, – после паузы ответил я. – Елена Николаевна.

– Елена Юрьевна, – поправила Муза.

– Да, конечно. Хотя это не имеет значения. Кто об этом знает?

Усталость от бессонной ночи пополам с неповторимым удовлетворением от завершённой работы заполнили меня целиком. Окно посерело, и Муза стала собираться.

– Уже утро, – сказала она. – Ты устал, Юрочка. Ложись отдыхать. Я поздравляю тебя. Ты сделал то, что должен был сделать.

Она нежно, по-матерински, поцеловала меня в лоб, и сразу как будто полог выстраданного сна окутал моё сознание. И мне приснился город, незнакомый, безымянный город, похожий на часовой механизм.

Николаев 1997 г.

Пляжный роман

Пляж тонул в мареве июльского дня. Пласты раскалённого воздуха, лениво перетекая один в другой, грузно висели над песком, и в этих слоях, причудливо искажающих видимость, человеческие тела приобретали гиперболические формы.

Солнце, выпарившее с неба все облака, немилосердно роняло на землю огненный дождь, оставляющий на зелёном полотне лета сухую, корявую царапину.

Пару дней назад, оставив о себе добрую память, с побережья исчез ветер, и море, постепенно обретя равновесие, разгладило кожу до ласковых озёрных очертаний. В неторопливо сползающих с берега языках прозрачной воды отливали синевой и перламутром мириады известковых черепков, бывших когда-то убежищем морских моллюсков. Они составляли границу между пляжем и водой, и сотни отдыхающих – розовых, золотистых, коричневых – с вожделёнными улыбками на лицах, радостно повизгивая, решительно преодолевали эту преграду, чтобы укрыться в воде от безжалостного зноя.

В один из таких дней середины июля приехал отдыхать Петухов.

Черноморское побережье, со всем разнообразием санаториев, домов отдыха, пансионатов и диких пляжей, видело на своём веку немало отдыхающих. Такие, как Петухов, встречались, должно быть, один раз в столетие. И дело тут не в тщедушной фигурке, не в тоненьких куриных ножках, покрытых редкими кустиками волос, не в огненно-рыжей, коротко остриженной голове. Таких и Одесса, и Сочи, и Ялта, и даже провинциальный Очаков видели сотни и даже тысячи. Всё дело было в коже. У Петухова она была не просто белой, как чистый лист бумаги, – она была голубой, то есть не совсем голубой, как, скажем, небо, а отливала особенным светом – таким сияет в полной фазе ноябрьская луна. И самым восхитительным свойством кожи Петухова было то, что она не темнела от солнца, а сохраняла свой естественный, данный природой девственный цвет. Мучительные часы, проведённые Петуховым на пляже, не давали желаемых результатов, и он покидал своё место под солнцем расстроенный и утомлённый, но по-прежнему белый, как Миклухо-Маклай в толпе туземцев.

Такой феномен, достойный изучения всемирным форумом дерматологов, угнетал Петухова, как увечье, как дефект, бросающийся всем в глаза. Несколько лет он отказывался от путёвок, не желая после возвращения выслушивать насмешки коллег, выбирал отпуск зимой или осенью, а тут вдруг сам пошёл в профком и записался на июль. Как будто что-то толкнуло изнутри: езжай на море. Он и поехал. «Ну и хрен с вами!» – думал Петухов, адресуя свою мысль коллегам-острословам.

В коммерческом магазине, по явно разорительной для холостяцкого бюджета цене, он без колебаний приобрёл крем для загара несоветского производства, и теперь этот симпатичный тюбик – «умеют делать, сволочи!» – приятно оттягивал карман его старомодной рубашки навыпуск. Путёвку дали без проволочек, и через неделю Петухова встретил раскалённый пляж и комната на двоих в благоустроенном корпусе базы отдыха.