Читаем без скачивания Зал ожидания (сборник) - Юрий Гельман

Из культурных развлечений по вечерам, обозначенных на доске объявлений, были ещё кинотеатр под открытым небом и телевизор. В кинотеатре сегодня царствовал Шварценеггер, к которому Петухов давно испытывал чёрную зависть, от чего не любил ещё сильнее, чем «рэп». А по телевизору – почему-то сразу на нескольких каналах – транслировали футбол, к которому Петухов был равнодушен.

Итак, первый же вечер был испорчен отсутствием достойных развлечений, и, выбрав меньшее из трёх зол, Петухов отправился на дискотеку. Бегущие огоньки по периметру площадки задавали весёлый колебательный ритм танцующим, и молодёжь – а в основном, здесь, конечно, была она – включившись в эти колебания, живо реагировала на посылы диск-жокея, полностью доверяя ему и находясь в его власти.

Приблизившись к площадке, Петухов притаился в углу и стал наблюдать за танцующими. «Ну что это за танцы, что за движения, срам какой-то!» – подумал он и тут же поймал себя на том, что брюзжит не по возрасту. «Старею, что ли?» – испугался Петухов и попытался отогнать от себя нехорошие мысли.

И вдруг в бешено дёргающейся толпе он увидел Алю. Раскованно и отрешённо, до самозабвения уйдя в заданный ритм, она совершала телом такие движения, от которых у ретрограда Петухова захватило дух. А сколько лёгкости, сколько грации было в ней! «Вот это женщина!» – воскликнул в душе Петухов, и в одно мгновение ему вдруг пригрезились чарующие перспективы случайного знакомства. Но не успел Петухов искупаться в своих грёзах, как сон растаял. Рядом с Алей танцевал Талды-Булдыев. Впрочем, танцем движения гиганта можно было назвать с большой натяжкой, они напоминали скорее раскачивания из стороны в сторону тоскующего в зоопарке слона. И, тем не менее, Талды-Булдыев был там – рядом с королевой, а он, Петухов, жалко прижавшись к сетке ограждения, даже не состоял в свите. Он был шутом, которого забывают короли, когда им весело.

«А этот Булдыев хват! И когда успел?» – подумал Петухов и тут же вспомнил мощное тело соседа по комнате и «машинку», приведшую его в восторг ещё утром. «Так вот почему он спал так поздно! – мелькнуло в голове у Петухова. – Девочки у нас… как он сказал?.. доскональные…»

И тут ему стало жарко. Жарко и тошно. Тошно и обидно. Обидно до глубины души, до слёз. И он хотел уйти, но они, эти двое, заметили его.

Повернувшись одновременно в сторону Петухова, Аля и Талды-Булдыев помахали ему, приглашая в свой круг, но Петухов, изобразив на лице ухмылку, которая по смыслу должна была обозначать «я, мол, выше этого», мотнул головой, как строптивый осёл, понукаемый тронуться с места. Усилив свой решительный отказ отмашкой руки, Петухов, глупо и, должно быть, обиженно улыбаясь, ретировался с танцплощадки, оставив место своего позора более удачливому сопернику.

Потом еще долго, невольно вслушиваясь в рокот дискотеки, Петухов бродил по сосновым аллейкам, и на каждой скамье ему попадались знойные пары – как насмешка над его горьким одиночеством. В довершение всего ему за шиворот упала какая-то ночная гадость и в борьбе за существование больно укусила Петухова под лопаткой. Извиваясь и пританцовывая, он вытряхнул ночного пленника и, вложив всю свою злобу в удар каблуком, чертыхаясь, отправился спать.

Сон, однако, не приходил. Через распахнутое окно в душную комнату гулко врывались все те же раскаты дискотеки и, отражаясь от стен, осыпáлись на Петухова горькими осколками обиды. Ворочаясь с боку на бок и гофрируя простыню под собой, он промучился часа полтора, пока не вспомнил, как мама в детстве учила его считать слоников. Радостно прибегнув к испытанному методу, Петухов представил себе узкую тропу к водопою, по которой, держась хоботами за хвостики, тянулась вереница добродушных гигантов. Один, два, три… четырнадцать… восемнадцать… О Боже! Что за напасть?! На двадцать первом слоне, лениво раскачиваясь, восседал погонщик в тюрбане и широко улыбался Петухову. Это был Талды-Булдыев. Расстроившись окончательно, Петухов даже сплюнул с досады и открыл глаза. По тёмной комнате бродила огромная тень. Сначала она встала на четвереньки и щёлкнула замками булдыевского чемодана, потом, кряхтя, выпрямилась и стала натягивать на себя футболку. Петухов лежал, затаив дыхание и боясь шевельнуться.

– Ты спи, Лёня, спи, – сдавленно шепнула тень. – Утро вечера мудренее.

За ночь в погоде произошла разительная перемена. Где-то в атмосфере сдвинулись необозримые фронты давлений, и эта подвижка, незамеченная спящей землёй, застала её врасплох на рассвете.

Когда солнце, обозначившее своё появление просветлением неба, вылупилось, наконец, из покатого яйца горизонта, над разбуженной землёй вовсю гулял ветер. Он первым, опережая светило на целый час, ворвался на побережье, срывая паутину сна с поникших сосен, полоща на своей пыльной груди сотни вырванных из окон занавесок.

Открыв глаза и прислушиваясь к течению жизненных сил в организме, Петухов обнаружил себя слабым и разбитым после кошмаров ночной полудрёмы, после дурацких снов, отвязаться от которых он так и не сумел до самого пробуждения. Последней каплей, переполнившей его страдания, последней точкой в томительной повести этой ночи явилось шумное и бесцеремонное возвращение в пятом часу утра тюменского буровика, отстоявшего ночную вахту.

Кряхтя и фыркая, Талды-Булдыев стащил с себя шорты и футболку, раскатисто зевнул и грохнулся на свою кровать лицом вниз, от чего видавшая виды панцирная сетка протяжно взвыла, едва выдержав подобное испытание. Через минуту он уже храпел богатырским храпом, достойным Ильи Муромца.

Промучившись ещё с полчаса от чудовищных вибраций соседской носоглотки, Петухов с тяжёлой головой сел на кровати, утомлённо сложив руки на коленях и с презрением глядя на спящего нефтяника. Затем оделся и вышел на балкон.

Уже рассвело, и мохнатые сосны, качаясь под напористыми порывами ветра, шумно тёрлись друг о друга игольчатыми боками. Было свежо и сыро, как в октябре, от вчерашнего зноя не осталось и следа.

Накинув на плечи колючее одеяло, Петухов устроился в глубоком плетёном кресле и закрыл глаза. Монотонный шум ветра заглушал раскаты, доносившиеся из комнаты, и приглашал погрузиться в остатки сна, обещавшие стать целебными для ослабленного организма Петухова. И он погрузился в этот сон, не заметив тонкого перехода от реальности в мир иллюзий.

После завтрака репродуктор базы отдыха, торопясь и кашляя, сообщил о штормовом предупреждении, и его механический голос, разорванный ветром на клочки, передал тревогу отдыхающим. По плиточным тропинкам летали обрывки жалобных разговоров по поводу испорченной погоды, а вместе с ней омрачённого отпуска.

Море шумело, злобно набрасываясь оскаленными волнами на пустынный пляж, слизывая с песка вчерашний мусор и снова выбрасывая его далеко на берег. Небо приобрело нездоровый серый оттенок, в котором угадывались лютость и ненависть к отдыхающим.

Завернувшись в одеяло, Петухов снова устроился на балконе в глубоком кресле, жадно вдыхая солёный воздух далёких кораблекрушений. После тёплого завтрака беспокойная ночь отдалилась настолько, что её можно было забыть, и Петухов, прикрыв глаза и укутавшись до самого носа, ощутил, как медленно и вязко окунается он в полудрёму. Грохот аномального прибоя своей монотонностью заслонял иные звуки, и даже обрывки слов, долетавшие иногда до уха Петухова, не раздражали его. Именно теперь, в минуты неуправляемой стихии, он вдруг почувствовал себя счастливым, и шторм, разыгравшийся на побережье, радовал его. Так сидел он час или больше, наслаждаясь погодой и радуясь состоянию своей души, и даже богатырский храп Талды-Булдыева, с которым резонировала балконная дверь, не портил радости Петухова.

И вдруг какой-то внутренний толчок, импульс, посланный из неведомой области подсознания, заставил Петухова открыть глаза, стряхнуть сладкую пелену полусна. Минуту-другую он адаптировался к своему координатному положению и, наконец, сообразив, что находится на балконе, глянул через перила вниз. И – о совпадение, о чудо! – по дорожке в сторону бушующего моря, наклонившись навстречу ветру, как флажок на горнолыжной трассе, шла Аля. На ней был синий спортивный костюм Puma и белая панама, пригвождённая встречным потоком к голове.

«Боже, куда она идёт? – ёкнуло в груди у Петухова. – И зачем?»

Он хотел окликнуть её, пригласить к себе в комнату и чуть было не открыл рот, но вовремя вспомнил, что по горькому стечению обстоятельств живёт в комнате не один. Тогда что ж, выйти вдогонку, провести с ней время, наверстать упущенное вчера вечером. «Шанс есть, и немалый, – мелькнуло в голове у Петухова. – Что я, совсем уже ни на что не гожусь, что ли?» И, быстро натянув спортивный костюм производства местной фабрики им. Патриса Лумумбы, он сбежал с третьего этажа и бросился вялой грудью на стремительный поток плотного морского ветра.