Читаем без скачивания Увядание - Лорен Де Стефано

Я знаю, что такое горе. После смерти родителей я нередко проводила ночи напролет в слезах. Так что на этот раз я не оказываю ему никакого сопротивления: позволяю найти пристанище в моей постели, разрешаю обнять себя, пока не пройдут самые тягостные мгновения.

Тонкая ткань моей сорочки приглушает его крики. Мороз по коже от этих звуков. Они отдаются глухим эхом во всем теле. Кажется, что это продолжается много часов, но его дыхание наконец выравнивается, пальцы, судорожно цеплявшиеся за мою сорочку, разжимаются. Он засыпает.

Остаток ночи я ворочаюсь с боку на бок. Мне снятся серые шинели на фоне оружейных выстрелов и язык Роуз, то и дело меняющий цвет. Забываюсь глубоким сном только под утро. Просыпаюсь от щелчка поворачиваемой дверной ручки. Комната наполнена мягким светом и утренним птичьим щебетаньем.

Входит Габриель с подносом в руках – он принес мне завтрак. Увидев Линдена в моей постели, он замирает. В какой-то момент ночью Линден от меня откатился и сейчас сладко посапывает, свесив руку с матраса. Я молча ловлю взгляд Габриеля и прижимаю палец к губам. Потом, так же не говоря ни слова, указываю на туалетный столик.

Габриель с непроницаемым видом опускает туда поднос. Он выглядит оскорбленным, прямо как в тот день, когда весь в синяках приковылял ко мне в комнату. Непонятно, что его так задевает. И тут меня озаряет: картинка и впрямь загляденье: Роуз умерла, и вот не прошло и дня, как я заняла ее место. Ну и что ему с того? Сам сказал, что слуги недолюбливали Роуз.

Я шепчу одними губами «спасибо» за завтрак; кивнув в ответ, он уходит. Потом, может, когда увижусь с ним в библиотеке, смогу объяснить, что здесь произошло. Вспоминаю, что Роуз и в самом деле больше нет, и у меня появляется предчувствие, что скоро мне нужно будет с кем-нибудь поговорить.

Осторожно выбираюсь из кровати. Пусть Линден еще поспит. У него была трудная ночь, у меня случались и получше. Стараясь не шуметь, выдвигаю ящик туалетного столика. Вынув из него бумажный пакет с леденцами, направляюсь к окну. Оно все еще заперто, но на широком подоконнике можно удобно разместиться.

Усевшись на подоконнике, я разглядываю сад и посасываю карамельку такого же отчаянно зеленого цвета, что и свежескошенный газон под моим окном. Отсюда мне открывается изумительный вид на бассейн, и я наблюдаю, как незнакомый мне человек в униформе разрезает гладь воды длинной сетью. На рассеченной мелкими ромбиками голубой поверхности играют солнечные лучи. Я вспоминаю океан, как его волны бьются о причалы Нью-Йорка. Давным-давно на месте бетонных плит, устилающих здесь берег, были пляжи. За пять долларов можно воспользоваться ржавым телескопом, чтобы охватить взглядом все водное пространство до статуи Свободы или одного из манящих яркими огнями островков с сувенирными магазинчиками, торгующими брелоками и удачными ракурсами для фотографий. Можно купить билет на двухпалубный паром, курсирующий вдоль пирсов, и послушать рассказ гида о том, какие изменения претерпел за свою историю городской ландшафт. А можно проскользнуть под перилами и, скинув туфлю, погрузить голую ногу в мутную соленую воду, кишащую рыбой. Есть ее опасно, рыбаки ловят ее ради забавы и затем выпускают обратно.

Океан всегда меня завораживал. Такое удивительное чувство: опустить руку или ногу в воду и знать, что ты прикасаешься к вечности и этот момент есть ее начало и конец. Где-то под толщей этих вод покоятся развалины красочной Японии и так любимой Роуз Индии – стран, что не смогли выжить. На поверхности остался лишь наш континент. Темная, скрывающая тайны водная гладь невероятно притягательна, в сравнении с ней голубая вода бассейна, весело поблескивающая на солнце, так заурядна. Уж больно она чистая, сверкающая и безопасная. Интересно, дотрагивался ли Линден хоть раз до океанских вод. Знает ли, что его райский сад насквозь пронизан ложью.

Бывала ли Роуз за пределами этого поместья? Она говорила о том мире, будто видела его своими глазами, но как далеко уезжала она от своих любимых апельсиновых рощ? Надеюсь, что сейчас она где-нибудь на цветущем острове или покрытом зеленью континенте наслаждается возможностью учить иностранные языки и вволю кататься на слонах.

– Прощай! – шепчу я еле слышно, перекатывая языком во рту леденец. Мятный. Хорошо бы еще у нее там не было недостатка в Джун Бинз.

Со стороны кровати раздается судорожный вздох. Линден лежит на спине, слегка приподнявшись на локтях. Его кудрявые волосы взъерошены, веки припухли, он выглядит растерянным. Мы некоторое время смотрим друг на друга. Я вижу, что он пытается сфокусировать взгляд на моем лице. У него настолько потерянный вид, что мне на секунду кажется, что он еще спит. За ночь он несколько раз просыпался, смотрел на меня широко открытыми глазами, потом снова засыпал, бормоча что-то о садовых ножницах и угрозе нападения пчел.

Его губы растягиваются в слабой улыбке.

– Роуз? – хриплым со сна голосом спрашивает он.

Через мгновение его лицо искажает мучительная гримаса, и я понимаю, что он полностью проснулся. Смотрю в окно, не зная, как поступить. Мне его немного жаль, но ненависть, которую я испытываю к этому дому, к оружейным залпам, преследующим меня в снах, куда сильнее сочувствия. Я что, должна утешать его только потому, что у меня такие же светлые волосы, как и у его покойной жены? Я тоже потеряла близких людей. Кто утешит меня?

– У тебя язык зеленый, – нарушает молчание Линден и, привстав на кровати, продолжает: – Где ты раздобыла Джун Бинз?

Не могу сказать ему правду. Боюсь, что из-за меня у Габриеля опять будут неприятности.

– Мне их дала Роуз. Пару дней назад. Они из вазочки в ее комнате.

– Ты ей нравилась, – говорит он.

У меня нет никакого желания обсуждать с ним Роуз. Наступило утро, и я не собираюсь с ним больше нянчиться. Ночью мы оба проявили слабость, я на время забыла все обиды, но в свете дня становится ясно, что все осталось по-прежнему. Я все еще его пленница.

Но я не могу позволить себе казаться уж совсем бесчувственной. Если хочу завоевать доверие Линдена, сейчас не лучшее время выказывать к нему презрение.

– Умеешь плавать? – интересуюсь я.

– Нет. А ты любишь воду? – спрашивает он.

Когда я была еще маленькой и меня окружала родительская любовь и забота, я ходила в бассейн, расположенный в спортивном центре неподалеку. Там я ныряла за обручами и соревновалась с братом в прыжках в воду. Как давно это было. Сегодня мир полон опасностей. С тех самых пор, как разгромили единственную в городе исследовательскую лабораторию, уничтожив одним махом рабочие места и надежду на создание противоядия, все покатилось по наклонной. Когда-то наука пообещала разработать антидот. Годы растянулись на десятилетия, а новые поколения продолжают умирать. Надежда, как и все мы, долго не живет.