Читаем без скачивания Христо-люди - Аркадий Стругацкий

Никто не смеет объявить о рождении, пока ребенок не будет официально осмотрен и одобрен. И чем больше откладывается это официальное извещение, тем больше поводов для подозрений и злословия. Поэтому все старались получить удостоверение как можно быстрее.

Не употребляя слова «ребенок», мы все делали вид, что мать лежит в постели из-за простуды или другого недомогания. Моя сестра Мери время от времени входила в комнату матери, а в промежутках она скрывала свое беспокойство, громко командуя служанками. Я старался держаться поблизости, чтобы не пропустить момент объявления. Отец продолжал бродить.

Неопределенность усугублялась тем, что два ребенка моей матери перед тем не получили удостоверений. Мой отец опасался и, вероятно, инспектор тоже - третьего случая, так как согласно закону, после рождения третьего неправильного ребенка он должен был отослать жену и жениться на другой женщине. Но поскольку было бы невежливо и неосмотрительно посылать инспектору вторичное приглашение, ничего не оставалось делать, как притвориться спокойным.

Инспектор на своем пони появился только после полудня. Отец взял себя в руки и пошел встречать его. Но даже тут инспектор не поспешил. Он неторопливо спешился, пошел в дом, рассуждая о погоде. Отец, с красным от гнева лицом шел за ним следом. Мери провела инспектора в комнату матери. Теперь оставалось только ждать.

Мери рассказывала потом, что он очень долго рассматривал ребенка, высматривая мельчайшие подробности. Наконец он вышел с ничего не выражающим лицом. В небольшой, редко используемой комнате, он сел к столу и принялся искать свое перо. Наконец он извлек из сумки бланк и медленно написал, что он официально осмотрел ребенка и нашел, что это человеческий младенец женского пола, без каких-либо признаков отклонения. Некоторое время он задумчиво смотрел на бланк, как будто чем-то неудовлетворенный. Он позволил себе еще немного поколебаться, прежде чем поставил дату и расписался. Затем тщательно промакнул удостоверение и протянул его моему отцу, все еще с видом неудовлетворенности и неуверенности. На самом деле он, конечно, не сомневался. Мой отец был уверен, что он проделывает это в отместку.

Наконец существование Петры было признано. Мне заявили, что у меня есть новая сестра и позволили посмотреть на нее, лежавшую в колыбели рядом с постелью моей матери.

Она была такая розовая и морщинистая, что я удивился, почему инспектор посчитал ее нормальной. Однако ничего непредвиденного в ней не было, и она получила свое удостоверение.

Пока мы по очереди смотрели на нее, кто-то зазвонил в колокол, как полагалось по обычаю. Все на ферме оставили работу, и мы все собрались на кухне для благодарственной молитвы.

Два или три дня спустя после рождения Петры, я случайно стал свидетелем семейной сцены, которую предпочел бы не видеть.

Я сидел в комнате рядом с родительской спальней, где моя мать все еще лежала в постели. Это было делом случая, но и хитрости тоже. Только здесь я мог спрятаться после дневной еды и выждать, когда все разойдутся, и я смогу ускользнуть, чтобы никто не увидел меня и не дал какую-нибудь работу. До сих пор здесь еще никто не находил меня. Следовало выждать около получаса. Обычно эта комната была хорошим убежищем, но теперь следовало быть осторожным, так как плетеная стена, отделяющая ее от комнаты матери, треснула. Поэтому я осторожно ходил на цыпочках, чтобы мать меня не услышала.

В этот день я уже совсем собрался улизнуть, когда к крыльцу подъехала двухколесная тележка. Когда она проезжала мимо окна, я увидел, что в ней, держа вожжи, сидит тетя Гэррист.

До этого я видел ее всего несколько раз, так как она жила в пятнадцати милях от нас в сторону Кентака. Она мне нравилась. Она была на три года моложе моей матери, внешне они были похожи, но у тети Гэррист каждая черта лица была смягчена, и поэтому, в целом, они выглядели по-разному. Я часто думал, глядя на нее, что такой могла бы быть моя мать. С ней было также легче разговаривать. У нее не было угнетающей манеры слушать лишь для того, чтобы потом задеть.

Я осторожно подошел к окну и посмотрел, как она привязывает лошадь, достает из повозки белый сверток и несет его в дом. Она никого не встретила, так как через несколько секунд у двери послышались шаги, и щелкнула задвижка.

- Гэррист! - Раздался удивленный голос моей матери, звучавший неодобрительно. Так быстро! Неужели ты привезла с собой грудного ребенка?

- Да, я знаю, - ответила тетя Гэррист, уловившая осуждение в словах матери, - но я это сделала ради Вилли. Я слышала, что твой ребенок родился преждевременно, поэтому… О, так вот же она! Она восхитительна! Это прекрасный ребенок, - она замолчала. Потом вдруг прибавила: - у меня тоже прекрасная девочка. Не правда ли, она красива?

Этот разговор нисколько не заинтересовал меня. Я не думал, что один ребенок может существенно отличаться от другого…

Моя мать сказала:

- Я рада, дорогая. Генри, наверное, ее смотрел?

- Конечно, - ответила тетя Гэррист, но в ее голосе была какая-то неуверенность. И даже я заметил это. Она торопливо прибавила: - она родилась неделю назад. Я не знала, что делать, но когда я услышала, что у тебя ребенок родился преждевременно, и что это тоже девочка, я возблагодарила бога за то, что он отозвался на мои молитвы, - она опять помолчала и осторожно спросила: - вы получили на нее удостоверение?

- Конечно, - голос моей матери был резок и холоден. Я хорошо знал этот тон, и он не обещал ничего хорошего. Когда она заговорила вновь, в ее голосе было беспокойство.

- Гэррист, - резко сказала она, - ты хочешь сказать, что не получила удостоверения?

Тетя не отвечала, но мне показалось, что я уловил звук подавленного рыдания. Моя мать холодно и властно сказала:

- Гэррист! Дай мне взглянуть на ребенка.

В течение нескольких секунд ничего не было слышно, только всхлипывания моей тети. Потом она неуверенно сказала:

- Это совсем небольшая… Почти что ничего.

- Почти что ничего! - Выпалила моя мать. - У тебя хватило наглости принести свое чудовище ко мне в дом и говорить, что это почти ничего!

- Чудовище! - Голос тети Гэррист прозвучал так, как будто ее ударили. - О! О! О! - Она заплакала.

Через некоторое время мать сказала:

- Не удивительно, что ты не осмелилась звать инспектора.

Тетя Гэррист продолжала плакать. Моя мать подождала, когда стихнут рыдания, потом сказала:

- Я хотела бы знать, Гэррист, зачем ты пришла? Зачем ты принесла его?

Тетя Гэррист всхлипывала. Когда она заговорила, голос ее звучал тускло и слабо:

- Когда она родилась… Когда я увидела ее, я хотела убить себя. Я знаю, ее никогда не одобрят, хотя это совсем незначительный дефект. Но я не умерла. Я подумала, может быть, я как-нибудь спасу ее. Она красивая девочка, за исключением этого. Не правда ли?