Читаем без скачивания Собрание сочинений в десяти томах. Том 4 - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сказал это так, будто бы за несколько дней перед тем не было занято у Вацлава, как будто бы в доме имелось много лишнего, с видом магната, готового бросить сумму денег для минутной прихоти. Граф Вальский почувствовал неловкость продолжать разговор об этом предмете и искусно отклонил его.
— Я сделал это замечание Сильвану, — сказал он, — и прошу за него извинения: у кого достает на это, тот должен поддерживать народную промышленность. Завидую тебе, Сильван, потому что ты можешь отлично повеселиться!
— Надеюсь! — сказал Сильван с улыбкой беззаботности. — Ну, и ты, Вацлав, также отправляешься в город?
— Может быть! — ответил скромно Вацлав. — Устройство моих дел по наследству, домашние надобности, может быть, также: принудят меня ехать в Варшаву на некоторое время.
— А это отлично! Я поеду квартирмейстером, и прежде чем; ты приедешь, я уже, вероятно, так познакомлюсь с городом, что буду в состоянии служить тебе за чичероне.
— Благодарю, — сказал Вацлав, кланяясь. — Но надеюсь, что мы прощаемся ненадолго, до свидания!
Разговор шел так, прерываясь и переходя с одного предмета на; другой, когда вместо завтрака, который должно было принести, камердинер доложил, что графиня просит всех к себе.
Это было дело Цеси, которая увидев Вацлава и боясь, чтобы он не уехал, упросила мать, чтобы завтрак подали у них.
Последние неудачные маневры ее с Вацлавом не отняли у нее надежды привлечь его. В запасе у нее, на всякий случай, был Фарурей, но она желала лучше кузена и особенно победы над Франей, счастье которой бесило ее. Вацлав был богаче старого соперника, был молод, красив; в сердце ее тлелось какое-то необъяснимое чувство к нему, которое нельзя было, может статься, назвать любовью, но которое было раздражающим желанием, нетерпеливым, беспокойным и страстным. Она рассчитывала на свои прелести, на опытность, на воспоминания прежних лет, на слабость Вацлава, на свою ловкость и счастье, наконец, на время… Она не хотела упустить ни одного удобного случая сблизиться с ним, завлечь его в новые сети и, собираясь в залу, долго и серьезно совещалась с зеркалом. Зато и явилась в полном блеске, с полным кокетством женщины, которая хочет понравиться и отправляется на добычу, со страстным желанием победить, с упрямством молодости…
При входе в залу все застали мать нарядною не менее дочери, а Цесю подле нее с личиком полупечальным, полунасмешливым и несколько гордым, которое, как думала она, шло ей больше всего. Наряд ее, хоть деревенский, хоть утренний, был стратегически обдуман. Она знала, что Вацлав любил черный цвет; поэтому она надела черный капотик, оживляя его широкой пунцовой лентой на шее, на талии небрежно приколола букет резеды, ручки стянула в узкие перчатки, отчего они казались миниатюрнее, чем были на самом деле и, выставив из-под платья кончик крошечной ножки в прелестнейшем башмачке, села, рассчитав ловко линии, которые обозначали ее фигуру. Старик Дендера, который так хорошо знал свое семейство и детей, что не ошибался ни в одной тайной мысли своего сына или дочери, заметил при самом входе в залу, что у Цеси были какие-то злодейские замыслы. Но на кого? — этого отгадать он не сумел.
— Плут-девочка! — сказал он про себя. — Верно, думает попробовать Вальского, не вскружит ли ему голову; Фарурей ей не по вкусу, и она рада бы отделаться от него, если б было кем его заменить. Я заметил, что она принималась довольно смело ловить Вальского, когда он был здесь в прошлый раз. Ха, ха! Не дурна была бы и эта партия, хотя я желал бы лучше Фарурея; тот как раз после свадьбы может ноги протянуть, Цеся отдаст мне в управление имение, и дела оправятся!
В расчете старого Дендеры, который, мечтая о будущем, вертелся около завтрака, было довольно много ума; но граф сильно ошибался, думая, что Цеся поручит ему свои дела. При всей молодости дочь его уже знала цену денег, и удовольствия свободы, и слабости отца, и то, наконец, что могло бы ожидать ее под его управлением.
Графиня притворялась чрезвычайно искусно печальною по поводу отъезда сына, прибавляя к этому особенный оттенок материнского беспокойства, родительской заботливости, боязни за будущее, тоски по дитяти. Меланхолия ее была серьезна, полна задумчивости, полна, сказал бы иной, молитвы и приготовления к смерти… но в сердце летал ветер по безграничной пустыне.
Граф Вольский, на которого Цеся, несмотря на расчет отца, немного обращала внимания, подсел к хозяйке дома; старик Дендера стал толковать и советоваться о чем-то с сыном, а Цеся, не раздумывая долго, подхватила, словно принадлежащую ей добычу, Вацлава. Учтивость не позволяла ему убежать от кузины, а осторожность заставляла вести разговор в легком, шуточном тоне, который не допускал бы сентиментальности и воспоминаний. Цеся, однако ж, умела и в той холодной атмосфере поместить то, что хотела. Перед отъездом Сильвана она подхватила Вацлава под предлогом показывания цветов, которые теперь как-то особенно страстно полюбила, и повела его в маленькую оранжерею, устроенную подле залы.
— Между этими прекрасными цветами, — заметил Вацлав, вглядываясь, — должно быть очень много подарков маршалка Фарурея; это объясняет мне, почему вы так ими занимаетесь!
Цеся пожала плечами; напоминание о Фарурее, особенно в устах Вацлава, было ей неприятно, как укор, как насмешка; легкий румянец покрыл ее бледное личико.
— Ах, перестаньте говорить о нем, — ответила она, — еще целую жизнь предстоит мне быть с ним, этого довольно; теперь можно немного и забыть его.
— Даже забыть? — спросил Вацлав. — Как забыть?
— Хотя бы и так, — шепнула Цеся, — припомним, когда-то будет нужно.
— Забыть! — повторил еще раз молодой человек. — Разве это возможно?
В этой шутке Цеся заметила более, чем в ней было на самом деле, или вернее, притворилась, что видит в ней много; она взглянула на Вацлава с кокетливой и печальной улыбкой и, решив тут же действовать на него наступательно и смело, не колеблясь ответила:
— Да ведь вы не можете же сказать, что я иду за него по безумной привязанности, по любви, в которую трудно уверовать. Мне кажется, тут нет тайны; я не чувствую к нему отвращение, и это уже много, но не чувствую и привязанности; это брак по рассудку… Я думаю, что маршалку не могло бы и присниться, что я люблю его.
— Вы шутите, — сказал Вацлав.
— Нет, говорю серьезно, говорю искреннюю правду. Не люблю его, во-первых, потому,
