Читаем без скачивания Семья как семья - Давид Фонкинос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пример Жербье заставил Патрика задуматься о собственной возможной судьбе. Он, как говорится, подготовился психологически. Хотя, на самом деле, как можно оценить последствия той или иной ситуации, пока ее не переживешь? Но Патрик все-таки старался вообразить себя в другой жизни. Он, конечно, устроится – с его-то опытом. Однако далеко не сразу: предложения, соответствующие его уровню, довольно редки. Разумеется, его беспокоила материальная сторона, но не только. Чем заполнить ближайшие недели или даже месяцы? Он не представлял себе, на что употребить жизнь, если нет работы. Патрик даже задумался: а есть ли у него какие-то увлечения? Странно, но ему казалось, что стресс последних лет полностью его опустошил. У него не было ни малейших желаний. Нет, у него нет никаких увлечений. Никакого интереса к кино, книгам, прогулкам, путешествиям, спорту… Он заранее представлял себе, как бесцельно слоняется целыми днями, точно солдат, лишенный битв. Он еще ждал приговора, но его уже угнетало предчувствие этих пустых часов.
39
Шли годы, и Патрику казалось, будто он постоянно что-то теряет. Мы с ним были почти ровесники и могли друг друга понять. Когда приближается пятидесятилетие, ты уже слишком старый, чтобы быть молодым. Но еще слишком молод, чтобы считаться стариком. Ни то ни се, крайне неудобное состояние. Патрик потратил столько лет, чтобы выстроить свою судьбу – создать семью и обеспечить карьеру. Но что оставалось от всего этого? Выросшие дети, которые скоро уйдут из дома, увядающий брак, тупик в профессиональной жизни. Я его понимал. И произнес несколько стандартных фраз о возможности начать с чистого листа, о том, что пока не случилось ничего трагического. Но каждый раз он неизменно отвечал: «Легко тебе говорить…»[14] В его представлении я вел беззаботную жизнь, лишенную трудностей и обязательств. Я не возражал, чтобы не говорить о себе, но в конце концов не удержался и сказал: «Никто тебя не заставляет все это терпеть. У тебя блестящая карьера. Я уверен, что ты сумеешь найти другую работу. У тебя такие возможности…»
– Оно и видно, что ты страшно далек от реальности. Мне надо отдавать кредит, потом еще учеба детей, помощь родителям. Вечно приходится за что-то платить.
– …
– Вот скажи, почему у всех нынешних детей зубы торчат вперед? Ведь их надо выправлять, а это жутко дорого. В нашем детстве ничего такого не было.
– А ты погляди на наши зубы, – ответил я, пытаясь вызвать у него улыбку.
– Ты что, не понимаешь? Все это давит на меня. Душит, ясно тебе? Легко сказать – измени жизнь на раз-два. В твоем кругу это, может, и легко, а в моем нет.
– Я просто хочу, чтобы ты попытался не смотреть на все так мрачно. Как-никак ты же многого добился.
– Ну да, верно… – согласился наконец Патрик – в тот момент, когда официант принес ему десерт «плавучий остров»: островок безе в чашке английского крема.
С минуту Патрик молча смотрел на свою чашку; в его глазах я увидел радость. Да, в нем что-то зажглось, впервые с начала нашего разговора. Когда человек находит утешение в десерте, дело и вправду плохо. Он казался заплутавшим ребенком, ему было явно не под силу принять решение взрослого человека. Я слишком быстро составил суждение о нем; теперь он выглядел трогательно. Он потерялся в профессиональном плане, и это отразилось на семейной жизни. Валери говорила о нем с излишней резкостью. Это что, справедливо? Я бы мог защитить Патрика перед женой, привести смягчающие обстоятельства, но разве в этом состоит моя роль? Я хотел писать книгу, а не становиться каким-то посредником. Но, вторгнувшись в жизнь семьи, я оказался на перекрестке всех ее проблем. И почувствовал себя слушателем плохо сыгранного оркестра.
Ясно, что эта пара переживает кризис. Но будем честны: кто может избежать кризисов? Жизнь – сплошная череда кризисов. Индивидуальных (отрочество, сорокалетие, экзистенциальный) или коллективных (финансовых, моральных, медицинских). Я уж не говорю о том, что происходит с нашими телами (например, с печенью или нервами). Западный мир превратил кризис в лозунг на все случаи жизни. А ведь, в сущности, речь идет об абсолютном одиночестве. Я часто вспоминаю знаменитую фразу Альбера Коэна: «Каждый человек одинок, всем на всех наплевать, и наша боль – необитаемый остров». Будем, по крайней мере, надеяться, что этот остров – плавучий.
40
Повторяю: мне следовало вести себя осторожно, чтобы не втягиваться в их дела. Я должен не высказывать свое мнение, а описывать их жизнь. Значит, нужно и дальше побуждать Патрика говорить помимо прочего о том, о чем говорить тяжело.
Пока Патрик, растягивая удовольствие, медленно и со вкусом поглощал десерт, я решительно приступил к области чувств. Мой визави поднял на меня глаза, и стало ясно, что он колеблется и не знает, стоит ли отвечать. Возможно, не стоит. Разумеется, он был человеком сдержанным и не привык рассказывать о сокровенном никому, даже близким друзьям. Так что вместо ответа он сам задал мне вопрос:
– А у тебя – сколько времени продолжались твои самые долгие отношения?
– У меня? Кажется… семь лет, – ответил я, совершенно не уверенный в точности цифры. Пока длилась эта история, мы несколько раз расставались, словно бы сердце останавливалось, но в целом, от начала до конца, прошло действительно около семи лет.
– Тогда ты не поймешь.
– Это почему?
– Потому что ты не можешь себе представить, что значит прожить с одной и той же женщиной двадцать пять лет.
Тут, пожалуй, он был прав. Хотя мне случалось испытывать усталость и вообще всякое разное, что несет с собой продолжительная совместная жизнь, я не мог представить, что чувствуешь после такого долгого срока. Патрик же явно сводил воедино мои любовные дела и мою профессию. По его мнению, многочисленные любовные связи были чуть ли не фабричной маркой художественной натуры. Естественно, он исходил из
