Читаем без скачивания Фанатка - Джонатан Бейн

Что сыплют в воду

Джулианна спешила на работу, тащила за собой дочку. «По крайней мере хоть сегодня Кимберли без „сыра“ на голове», — мысленно отметил Питер, прихлебывая из кружки кофе.

— Пока, папа, — звонко попрощалась Кимберли.

— До встречи, Тыковка, — отозвался он.

Джулианна крепко поцеловала мужа в губы, сжав его лицо обеими руками.

— Кое-кому не мешает побриться, — заметила она. Прошло уже несколько дней, как Питер возвратился из Мэдисона. Однако он работал — а во время работы все прочее отступало на второй план. Жизнь останавливалась. Если бы не Джулианна, он, вероятно, даже душ бы не принимал и питался бы кое-как. Пил бы кофе да стучал на клавиатуре, а к ночи глотал бы сильное снотворное, чтобы погасить действие кофеина.

— Давай так договоримся, — произнес он полушутливо, — я побреюсь, если и ты побреешься.

Джулианна удивилась, затем на ее лице расцвела соблазнительная улыбка, когда она прикинула, что это воистину взаимовыгодное предложение.

— По рукам! — сказала она, вновь поцеловав мужа, и прошептала: — И что такое сыплют в воду в Мэдисоне?

— Там есть фабрика по производству «Виагры», — отшутился Питер. — Отходы сбрасывают в месте городского водозабора.

— Все, мы побежали, — сказала Джулианна, беря Кимберли за руку.

Сначала — горячая вода. Чтобы размягчить щетину, чтобы не так было больно, когда скребешь бритвой по коже. Не мазохист же Питер, в самом деле. Как ни старался, он не сумел освоиться с электробритвой. Что бы там ни твердила реклама, а бритье электрической жужжалкой — не настоящее бритье. Бритвенный станок — вот то, что надо, если хочешь получить настоящее ощущение.

Питер выдавил на ладонь здоровенный шмат геля для бритья, который тут же начал светлеть и делаться менее прозрачным — еще и на лицо не успели его нанести. Не без удовольствия вдыхая сильный запах ментола, Питер принялся круговыми движениями растирать гель по щекам, подбородку, по верхней губе, по шее, строго соблюдая раз и навсегда установленный порядок действий.

Затем он подержал тройное лезвие под струей горячей воды — из крана хлестал почти кипяток, обвариться можно, если сунешь руку. Даже зеркало запотело от возмущения. Теоретически, сильно нагретое лезвие должно растворять щетину, резать ее, как горячий нож — масло.

В теории — да.

Бритвенный станок начал путешествие у правого уха — вверх, против направления роста волосков. Затем вниз, вбок, чуть вперед, к носу. Точь-в-точь поездка по проселочной дороге среди холмов. Причем за каждым поворотом ожидает какая-нибудь неприятность — олень ли выбежит на дорогу, дождь ли вдарит, а то вдруг вывернет грузовик — да прямиком на тебя…

Когда брил подбородок, Питер порезался. Кровь смешалась с пеной, от чего цвет ее стал гораздо светлее обычного, но даже в запотевшем зеркале было видно розовое пятно.

Внезапно задрожали руки. Стало больно дышать. Питер выронил бритву, она ударилась о кафель на полу, насадка с лезвием отвалилась. Он схватился за края раковины, словно мир вокруг складывался и рушился на него, как будто пол под ногами уже проседал, и Питер отчаянно напрягал мускулы, чтобы удержать это все, не дать развалиться на части.

Вот что значило — вспомнить.

Рауль

Здесь повсюду был стойкий запах мусора и блевотины. Возможно, Питеру следовало задуматься о том, что это — предупреждение.

Он вышел на охоту за информацией. Занялся исследованием для будущего романа, как он называл это дело. Но сейчас вдруг задался вопросом: быть может, он все равно собирал бы сведения, независимо от книги, даже если бы не собирался ее писать? Вкус чуждого ему мира, который в ходе «исследования» открывался по-настоящему, а не намеками в Интернете, оказался неодолимо влекущим. Стоило начать, и Питер уже не мог совладать с любопытством.

На плече висела курьерская сумка — новехонькая, из буйволовой кожи: такая сумка могла принадлежать только жителю центральных районов города, и вид ее громко заявлял, что Питер больше не работает с девяти до пяти. Он без труда нашел адрес, который дал Джеффри Холливелл. Третья стрит, неподалеку от авеню Д. В Алфабет-Сити далеко на восток не уйдешь.

Он позвонил в квартиру, находившуюся в подвальном этаже, и стал ждать. Казалось, в подобном месте любая форма жизни должна замереть и не двигаться. Питер оглянулся через плечо, проверяя, так ли это.

Из-под козырька надвинутой на лоб бейсболки на него глядел бездомный с совершенно белыми глазами. Медленно проехала низкая, стелющаяся над землей, «Тойота» с затемненными стеклами; в салоне гремела музыка, а снаружи слышался лишь низкий ритм — пухх, пухх, пухх. Прошла компания подростков — самоуверенных, наглых, потных; они захохотали, глядя на Питера, словно он был распоследний дурак.

«Нет, — решил он, услышав, как с той стороны двери один за другим открываются многочисленные замки, — в этом месте двигаются и живут».

Рауль был огромен. Ростом ниже Питера, он, однако же, возвышался горой. Накачанные мышцы внушительно бугрились под мешковатой спортивной рубашкой и шортами. Создавалось впечатление, что этот громила способен использовать Питера в качестве зубочистки, возникни у него такое желание.

Рауль окинул будущего романиста настороженным взглядом, хмыкнул и широко распахнул дверь, приглашая войти.

— Что-то ты больно бледный с лица, — заявил он, захлопывая за Питером дверь и снова запирая все замки, — как считаешь?

Питер промолчал — вряд ли от него ожидали ответа. Он огляделся: в комнате было на что посмотреть. Приют новейших технологий, собрание вещей, которые еще даже не изобретены. Одну стену занимал телевизор размером с рекламный щит; изображение было настолько четким, что казалось, можно отнять мяч у баскетболистов, которые бегают по площадке. Звук был мощный, мяч с громким треском ударился о деревянный щит; видно было, как по лицу игроков катится пот. Рауль явно не желал просто наблюдать — он предпочитал чувствовать себя участником событий.

— «Прослушка» есть? — раздалось за спиной.

А вот на этот вопрос надо было ответить. Питер обернулся. Очевидно, на лице отразился испуг.

— «Прослушка»? — переспросил он. — Нет.

— Руки вверх, — велел Рауль.

— Простите? — Питер не был уверен, что верно понял, о чем речь.

До сих пор ему ни разу не говорили: «Руки вверх!» Ну, быть может, мать в далеком детстве, когда надевала на него пижаму перед сном. Но в ее словах не было ничего общего с приказом Рауля; лишь позже, когда заносил в свою записную книжку результаты «исследования», Питер осознал их связь.

Достав огромный пистолет — самый громадный, что Питер в своей жизни видел, возможно, самый большой и тяжелый из всех, когда-либо изготовленных в этом мире, или даже вовсе еще не сконструированный, — Рауль подступил к Питеру на длину вытянутой руки и с силой ткнул дуло ему в переносицу:

— Чертовы руки — вверх. Быстро. Некогда мне с тобой вошкаться.

Тон его ясно свидетельствовал, что Рауль очень не любит повторять сказанное.

Питер поднял руки над головой и затаил дыхание, пока Рауль охлопывал его в поисках таинственной «прослушки», с помощью которой его, Рауля, могут обвинить во всех мыслимых преступлениях, включая те, что он не совершал.

— У меня нет… — начал Питер.

— Заткнись, — оборвал Рауль. Затем он удовлетворенно кивнул, убедившись, что у гостя нет диктофона. — Можешь опустить руки.

Питер сделал как было велено.

— А в сумке что?

Питер хотел было ее открыть, но громила проворно ее выхватил:

— Эй-ей-ей, сам погляжу.

Откинув клапан, Рауль выудил из сумки книгу о наркомании, блокнот и стилет, которым Питер обычно вскрывал письма.

Держа стилет в одной руке, а пистолет — в другой, демонстрируя оружие гостю, Рауль от души захохотал.

— Пуля всегда возьмет верх над ножом, — изрек он и захохотал снова. Затем бросил имущество Питера в сумку, а сумку — на пол, к ногам хозяина, окинул его последним цепким взглядом и примирительно пробормотал: — Ладно, парень, расслабься. Я над тобой шучу. — После чего заорал: — Люсинда! Пиво! — И наконец предложил: — Садись.

Черный кожаный диван, на котором примостился Питер, стоил, вероятно, не меньше, чем его рекламируемый в «Нью-Йорк таймс» собрат в доме Холливелла, но качество оправдывало цену. Мягкий, невероятно удобный; сев на него, ты словно погружался обратно в материнскую утробу. Диван обнимал ненавязчиво, нежно, слегка чувственно. Право же, Рауль знал толк в удобстве.

Купаясь в неожиданном удовольствии, Питер поднял взгляд — и увидел Люсинду. Маленькая, почти обнаженная, она была очень юна и красотой убивала наповал. Кожа фарфоровой белизны, каскад темно-каштановых волос, а ее зеленые глазищи следовало бы объявить вне закона.