Читаем без скачивания Мобильность и стабильность на российском рынке труда - Коллектив авторов

Другое возражение связано с наблюдавшимся на протяжении всего пореформенного периода активным притоком на российский рынок труда временных трудовых мигрантов (прежде всего из стран бывшего СССР). Как правило, приезжающие в Россию временные мигранты имеют низкое образование и низкую производительность. Иными словами, основная их часть оседает на наименее квалифицированных и наименее оплачиваемых рабочих местах. Но данные ОНПЗ, на которых основаны наши расчеты, строятся без учета таких работников. Если активный отток российских граждан с «худших» рабочих мест, о котором свидетельствуют эти данные, компенсировался столь же или даже более активным притоком на них трудовых мигрантов, то наш вывод о провале в нижнем, первом, квинтиле может оказаться статистической иллюзией.

К сожалению, заслуживающих доверия данных о масштабах трудовой миграции в Россию не существует, поскольку значительная ее часть является нелегальной. По более или менее реалистичным оценкам, в 2012 г. на российском рынке труда могло единовременно находиться порядка 4–4,5 млн мигрантов (таковы официальные оценки Росстата), что эквивалентно 6–7% от общей численности занятых. Если предположить, что за 20002012 гг. их количество утроилось (что, скорее всего, преувеличение) и все они были сосредоточены исключительно в сегменте «худших» рабочих мест (что также безусловное преувеличение), то тогда наши оценки сокращения нижнего квинтиля следовало бы уменьшить с 7–8 п.п. до примерно 3 п.п. Как можно видеть, даже в этом случае вывод о провале в первом квинтиле сохраняет свою силу.

На наш взгляд, несмотря на все недостатки, присущие используемым нами данным, можно с уверенностью говорить об отсутствии признаков поляризации структуры рабочих мест на российском рынке труда. В российском случае явно доминировала тенденция к ее последовательному улучшению. Каковы же возможные драйверы этих структурных сдвигов?

Главная причина резкого сжатия сегмента «худших» рабочих мест достаточно очевидна: это реструктуризация российского сельского хозяйства. Основная масса рабочих мест в этом секторе относится к числу наименее квалифицированных и наименее оплачиваемых. Но в 2000–2012 гг. в результате активной реструктуризации занятость в нем резко сократилась – как абсолютно, так и относительно, – что стало основной причиной глубокого провала в нижнем, первом, квинтиле рабочих мест.

В том же направлении действовал еще один важный фактор – растущая интеграция российской экономики в мировой рынок. Как и в развитых странах, в России глобализация вела к сокращению (по меньшей мере, относительному) производства в торгуемых секторах, продукция которых вытеснялась импортом, и к расширению производства в неторгуемых секторах. Как следствие, занятость в крупнейших торгуемых секторах – сельском хозяйстве и обрабатывающей промышленности – быстро снижалась.

Сложнее ответить на вопрос, что стало причиной «разбухания» верхнего квинтиля. Здесь можно указать на действие нескольких возможных факторов.

Во-первых, в 2000-е годы стремительно росли доходы российского населения. Так, годовые темпы прироста реальной заработной платы доходили в этот период до 10–15 %! Бурный рост реальных доходов мог вызвать переориентацию потребительского спроса на более качественные товары и услуги, производимые на высококвалифицированных и высокооплачиваемых рабочих местах. «Хорошие» рабочие места могли активно создаваться в ответ на подобные изменения в структуре потребительского спроса.

Во-вторых, структурный сдвиг в пользу наиболее квалифицированных и наиболее оплачиваемых рабочих мест мог генерироваться не на стороне спроса, а на стороне предложения на рынке труда. (В этом смысле он мог носить эндогенный характер.) По данным российских переписей населения, за восемь лет, с 2002 по 2010 г., доля работников с высшим образованием в общей численности занятых выросла с 26 до 36 %, а со средним профессиональным сохранялась на отметке 36–37 %. Можно предположить, что столь бурный приток на рынок труда высокообразованной рабочей силы должен был сделать ее намного более доступной для предприятий и стимулировать рост спроса на нее с их стороны. Следствием этого могло стать быстрое расширение сегмента наиболее квалифицированных и наиболее оплачиваемых рабочих мест, заполнявшихся работниками с высоким образованием.

В-третьих, здесь могло сказаться действие технологического прогресса, смещенного в пользу высококвалифицированной рабочей силы (SBTC). Стимулируя спрос на нее, «смещенный» технологический прогресс способствует ускоренному созданию высококвалифицированных рабочих мест с высокой оплатой [Acemoglu, 1998; Card, Di Nardo, 2002; Autor et al., 2003]. Быстрая компьютеризация российской экономики в 2000-е годы может служить аргументом в пользу такого объяснения. И все же в случае переходной российской экономики к тезису о «смещенном» технологическом прогрессе следует отнестись с осторожностью [Sabirianova Peter, 2002]. В условиях глубокого и затяжного трансформационного кризиса 1992–1998 гг. во многих секторах наблюдался скорее технологический регресс, чем прогресс: шло быстрое физическое и моральное старение производственного аппарата; резко упали расходы на НИОКР; возобладала тенденция к примитивизации используемых технологий. В ослабленной форме эти негативные тренды продолжали действовать и в 2000-е годы.

Наконец, драйвером последовательного улучшения структуры рабочих мест мог стать институциональный (организационный) прогресс, смещенный в пользу высококвалифицированной рабочей силы, что стало важной частью процесса системной трансформации российской экономики. Не только экономики, использующие разные технологии, но и экономики, основанные на различном наборе институтов, могут нуждаться в неодинаковой структуре рабочих мест. Именно такая перестройка – переход от плановых институтов к рыночным – началась в России в 1990-е годы и продолжилась в 2000-е.

Отличительной чертой стран с плановым хозяйством была гигантская экономия на издержках информации, но достигалась она «варварским» способом – искусственным ограничением ее объема. Переход к иным принципам организации общества привел к радикальной децентрализации информационных потоков и изменил их общую конфигурацию, превратив ее из преимущественно вертикальной в преимущественно горизонтальную. Тотальная институциональная перестройка потребовала освоения и внедрения множества принципиально новых организационных и управленческих практик, неизвестных плановым экономикам. Она повлекла резкое увеличение объемов генерируемой и перерабатываемой информации и как следствие – эскалацию спроса на услуги тех, кто этим занимается. Спрос на представителей «беловоротничковых» профессий, специализирующихся на работе с информацией (законодателей, политиков, журналистов, юристов, экономистов, бухгалтеров), стал непрерывно нарастать, а многих «синеворотничковых» – сокращаться.

Конечно, все эти механизмы могли действовать (и, по-видимому, действовали) одновременно, не столько исключая, сколько дополняя друг друга. Результатом их совместного действия и стало быстрое наращивание сегмента «хороших» рабочих мест.

Что ждет российскую структуру рабочих мест в будущем? Пока ничто не указывает на ее переход в режим поляризации. Скорее всего, ситуация будет и дальше развиваться по сценарию прогрессирующего улучшения, хотя и не столь быстрыми темпами, как в 2000-е годы.

Мы уже видели, что по сравнению с докризисным периодом интенсивность структурных сдвигов в посткризисный период снизилась и, вероятно, это снижение продолжится. Во-первых, российская экономика вошла в длительный период низких (возможно, даже отрицательных) темпов роста, что практически исключает возможность быстро повышать доходы населения, как в 2000-е годы. Во-вторых, она вступила в длительную демографическую «яму» (по прогнозам, к 2030 г. численность экономически активного населения может сократиться на 8-12 млн человек): если в 2000-е годы сдвиги в структуре рабочих мест происходили на фоне непрерывно возраставшей, то теперь они должны будут происходить на фоне непрерывно убывающей общей занятости. В-третьих, действие многих драйверов структурных сдвигов, о которых мы упоминали, сегодня исчерпано или близко к исчерпанию. Так, занятость в сельском хозяйстве снизилась уже настолько, что эффект от ее дальнейшего сокращения едва ли будет значительным. Что касается предложения рабочей силы с высшим образованием, то оно, по-видимому, уже вышло на плато и его дальнейшее быстрое наращивание маловероятно. Не видно предпосылок и для резкого технологического рывка. Наконец, с точки зрения отраслевой и профессиональной структуры занятости российская экономика уже вплотную приблизилась к развитым странам, так что ожидать значительного эффекта «догоняющего развития», который играл большую роль в предшествующие десятилетия, тоже не приходится.