Читаем без скачивания Мобильность и стабильность на российском рынке труда - Коллектив авторов

Jaimovich N., Siu H.E. The Trend Is the Cycle: Job Polarization and Jobless Recoveries: NBER Working Paper. № 18334. Cambridge MA: NBER, 2012.

Katz L.F., Murphy K.M. Changes in Relative Wages 1963–1987: Supply and Demand Factors // Quarterly Journal of Economics. 1992. Vol. 107. № 1. Р. 35–78.

Mishel L., Schmitt J., Erholz H. Assessing the Job Polarization Explanation of Growing Wage Inequality: Economic Policy Institute Working Paper, № 295. Washington: Economic Policy Institute, 2013.

Nellas V., Olivieri E. The Change of Job Opportunities: The Role of Computerization and Institutions: University of Bologna, Department of Economics: Working Paper DSE, № 804. Bologna: University of Bologna, Department of Economics, 2012.

Oesch D., Rodriguez Menes J. Upgrading or Polarization? Occupational Change in Britain, Germany, Spain and Switzerland, 1990–2008 // Socio-Economic Review. 2011. Vol. 9. № 3. P. 503–532.

Sabirianova Peter K. Skill-biased Transition: The Role of Markets, Institutions, and Technological Change: IZA Discussion Paper, № 893. Bonn: IZA, 2003.

Scharle A. Job Quality in Post-socialist Accession Countries // Transformation of the Job Structures in the EU and USA / E. Fernandez-Macias, D. Storrie, J. Hurley (eds.). London, UK: Palgrave MacMillan, 2012.

U.S. Council of Economic Advisors. Job Creation and Employment Opportunities: The United States Labor Market, 1993–1996. Washington, DC: Office of the Chief Economist of the USA, 1996.

Wright E.O., Dwyer R.E. Patterns of Job Expansions in the USA: A Comparison of the 1960s and 1990s // Socio-Economic Review. 2003. Vol. 1. № 3. P. 289–325.

Глава 3

Реаллокация труда и рост производительности

3.1. Введение

Данная глава обсуждает связь между структурными сдвигами в занятости и динамикой производительности в российской экономике.

Повышение производительности труда часто связывают с модернизацией, инвестициями, технологическим обновлением. Но всегда ли в случае успеха они ведут к соответствующему росту производительности? Если мы говорим о конкретных предприятиях, то ответ будет положительным. Однако реакция производительности экономики в целом – агрегированной производительности – зависит также от того, что происходит с работниками, которые лишаются старых рабочих мест в результате модернизации. Переход индивида от работы лопатой к работе на экскаваторе повышает его производительность, а обратный переход, наоборот, снижает. Переход из сельского хозяйства в обрабатывающий сектор, как правило, приводит к ее росту, а с фабрики на ферму – к ее снижению. Другими словами, масштаб и направления потоков высвобождаемой рабочей силы имеют существенное значение.

Если работники, ставшие лишними на модернизируемых предприятиях, совсем перестанут трудиться, то агрегированная производительность труда, при прочих равных условиях, возрастет (поскольку выпуск продукции увеличится, а совокупные затраты труда сократятся). Повысится агрегированная производительность и в случае, если такие работники на новом рабочем месте будут работать продуктивнее, чем на старом. Однако если они найдут менее производительную работу, то агрегированная производительность может вырасти в меньшей степени, чем на отдельном модернизируемом заводе или в отрасли, и даже снизиться.

Итак, перераспределение рабочей силы между предприятиями или отраслями с разным уровнем производительности – реаллокация труда – может либо стимулировать рост агрегированной производительности, либо замедлять его. Как показывают М. Макмиллан и Д. Родрик, в странах Восточной Азии реаллокация стимулировала рост производительности (а значит, и рост экономики), а в странах Латинской Америки и Африки ее эффект был негативным. Они подчеркивают, что «…потоки рабочей силы из низкопроизводительных в высокопроизводительные виды деятельности выступают ключевыми факторами развития» [McMillan, Rodrik, 2011, p. 87]. Реаллокация дает положительный вклад, если институты, прежде всего рынка труда, активно способствуют генерации более производительных рабочих мест по сравнению с выбывающими; если нет помех «созидательному разрушению» – созданию новых предприятий и уходу с рынка старых и неэффективных.

В своей работе указанные авторы исходят из межотраслевой неоднородности труда, но не рассматривают внутриотраслевую. В реальном мире – особенно в развивающихся странах и странах с переходной экономикой – внутри одной отрасли могут долго сосуществовать разные технологические уклады, кратно различающиеся продуктивностью. Например, внутри одной отрасли могут вести хозяйственную деятельность и современный высокотехнологичный машиностроительный завод, и кустарная мастерская, расположенная в частном гараже или подвале, в которой используется значительная доля ручного труда. Деление экономики на «формальную» и «неформальную» выступает одним из измерений такой неоднородности и наглядно отражает качество институциональной среды.

Неформальная экономика в целом отличается низкой капиталоемкостью, отсталыми технологиями, невысоким уровнем человеческого капитала, ограниченным доступом к кредитам и рынкам сбыта и вследствие этого – недостаточной производительностью [Perry et al., 2007; La Porta, Shleifer, 2014]. Однако вход в нее для предпринимателей и работников, как правило, свободен, тогда как доступ в «формальную» экономику ограничен регулированием и связанными с этим издержками. Медианная производительность неформальных фирм составляет в среднем около 15 % формальных, а с учетом самозанятых она еще ниже [La Porta, Shleifer, 2014]. В таком случае реаллокация труда в пользу неформального сегмента может влиять на динамику производительности в экономике в целом[22], особенно, если его масштабы велики и продолжают расширяться. Это означает, что анализ эффектов межотраслевой и межсегментной (между формальным и неформальным сегментами) реаллокации представляет и научный, и практический интерес.

В этой главе исследуется влияние структурных сдвигов в занятости на рост агрегированной производительности труда. В качестве таких сдвигов рассматривается межотраслевая реаллокация, в том числе с учетом изменения в соотношении долей занятости формального и неформального сегментов[23]. Мы пытаемся ответить на вопрос, как учет неформальности меняет вклад межотраслевой реаллокации в рост производительности труда.

Влиянию структурных межотраслевых сдвигов на производительность посвящено немало исследований[24]. Так, Э. Денисон, анализируя различия в темпах экономического роста между ведущими странами в послевоенное время, отмечает положительные эффекты радикального сокращения занятости в сельском хозяйстве и несельскохозяйственной самозанятости, отличающихся низкой производительностью [Denison, 1967]. Говоря о самозанятых, он пишет, что есть значительная по численности группа работников (the «fringe» group), сокращение и переток которых в занятость по найму дали бы заметную прибавку к национальному доходу [Denison, 1967, p. 204][25].

Хотя эффект неформальности для динамики агрегированной производительности труда интуитивно очевиден, соответствующих эмпирических исследований на отраслевом уровне крайне мало и они посвящены развивающимся странам[26]. Одна из причин этого – отсутствие надежных статистических данных за сравнительно длительный период. Появление детализированной отраслевой статистики и данных о неформальности позволит проводить такой анализ [Vries et al., 2012].

Новизна нашего исследования в том, что мы впервые изучаем влияние межотраслевой реаллокации, выделяя при этом неформальный сегмент, на рост агрегированной производительности в крупной стране с переходной экономикой, зависимой от мировых цен на экспортируемые природные ресурсы. Наше исследование продолжает линию работ: [McMillan, Rodrik, 2011; Vries et al., 2012; Timmer et al., 2015].

Во-первых, мы формируем новый массив данных отраслевых показателей выпуска, занятости и производительности труда для 30 видов деятельности за период с 1995 г. по 2012 г. с разделением каждого вида деятельности массива Russia KLEMS [Timmer, Voskoboynikov, 2014] на формальный и неформальный сегменты. Во-вторых, для анализа неформальности мы используем не только традиционные [Denison, 1962; 1967; De Avillez, 2012], но и – впервые – новые методы анализа структурных сдвигов [Tang, Wang, 2004; Diewert, 2015], обеспечивающие независимость декомпозиции прироста производительности труда от выбора базового года. Последнее также важно в условиях зависимости внутренних относительных цен от конъюнктуры мировых рынков в случае России.

Мы получили три основных результата. Во-первых, мы показываем, что уровень агрегированной производительности за период с 1995 по 2012 г. вырос почти вдвое, причем его основными драйверами были отрасли, связанные с производством неторгуемых продуктов, – строительство, розничная торговля, телекоммуникации, финансовые услуги, а также с добычей и реализацией полезных ископаемых. Во-вторых, применяя новые методы анализа к российским данным, мы находим подтверждение гипотезы о том, что расширение неформального сегмента замедляет рост производительности. Аналогичные результаты были представлены для Индии [Vries et al., 2012]. Этот эффект мы наблюдаем в рассматриваемый период при использовании всех четырех методов декомпозиции, обеспечивающих разложение суммарного прироста производительности на внутриотраслевые и реаллокационные компоненты. Эффект замедления роста производительности связан с перераспределением труда из более производительных формальных сегментов в менее производительные неформальные. В-третьих, используя декомпозицию Э. Диверта [Diewert, 2015], мы показываем, что в 2005–2012 гг. более двух третей вклада нефтегазового комплекса в структурную компоненту роста производительности обеспечивалось ростом относительных цен на продукцию этого сектора и лишь треть – реаллокацией рабочей силы.