Читаем без скачивания Большая и маленькая Екатерины - Алио Константинович Адамиа

Реваз поставил стоявший около двери чемодан Шадимана на полку, сел в кресло и только было задремал, как дверь в купе с шумом распахнулась и Реваз услышал бас Шадимана:

— Вы не испугались, батоно Реваз?

Шадиман был во всеоружии — в правой руке он ловко держал две бутылки шампанского, в левой — довольно большой бумажный пакет, из карманов его брюк выглядывали бутылки коньяка и боржоми.

— Нас подвел станционный диктор, он так нежно прошептал что-то в микрофон, что в ресторане никто не услышал его голоса. Хорошо, что проводник был начеку и сразу заподозрил что-то неладное. Мы выбежали на перрон и увидели, что поезд уже тронулся. Вскочили мы, по-моему, э-э, в пятый от нашего вагон. Вы должны извинить меня, батоно Реваз…

— А я собирался вызвать начальника поезда.

— Начальник поезда и без всякого вызова явится сюда, он знает, в каком купе мы едем. Давайте-ка лучше соберем на стол!

Шадиман положил на стол бумажный пакет, выстроил на полке в ряд бутылки шампанского, коньяка и боржоми и крикнул в коридор:

— Не помочь, батоно Николаоз?

— А вот и я, — послышался тонкий, надтреснутый, характерный для железнодорожника голос появившегося в дверях проводника, который выложил на столик знаменитые мцхетские пирожки, жареную курицу, грузинский хлеб и редиску.

— Ну, за дело, как ты умеешь, батоно Николаоз… — по-свойски обратился к нему Шадиман. — Стаканы, несколько тарелок, маленький нож, и под твоим руководством начнем…

Ревазу почему-то не понравилось столь щедрое угощение малознакомого человека, он встал и вышел в коридор.

Поезд мчался в вечерних сумерках, и все окружающее казалось миражем.

— Батоно Реваз, — позвал из купе Шадиман, с увлечением накрывавший на стол, — вкус пирожков покойного Захар Захарыча помните?

— Слышал…

— Слышать — это что! Я был студентом первого курса, когда впервые попробовал пирожки Захар Захарыча, и, если поверите, иногда и сейчас ощущаю во рту их вкус! Какие пирожки и пирожные он делал, золотые руки были у этого человека! Теперь у них осталась только прежняя форма, а содержание — до свидания, фьють, улетучилось вслед за душой Захар Захарыча… Заходите, батоно Реваз, все готово.

— Я как раз перед уходом…

— И слушать даже не хочу! — забубнил Шадиман. — Притом после вашего боржоми у меня разыгрался такой аппетит, а вы хотите подвести меня?

Шадиман почтительно, но с некоторой долей фамильярности взял Реваза за локоть, завел в купе и усадил за стол.

— Вы меня не спрашиваете, но я уверен, — начал сладкоречивый Шадиман, — что вы, конечно, интересуетесь, кто я такой, откуда и куда еду. Это длинная история, и я не буду отнимать у вас время, а расскажу о себе вкратце. Поначалу меня заинтересовала философия, и я ею здорово увлекся, но по-настоящему так ничего и не понял, и пришлось мне с ней распроститься… Потом меня захватила история, и как-то так получилось, что я окончил исторический факультет. Три года я преподавал историю в школе: войны, главнокомандующие, цари… Потом одни и те же вопросы учеников и курсы повышения квалификации отвратили меня от этой науки, и с ней я тоже смиренно расстался… Чем я занимаюсь сейчас? Только не удивляйтесь, я тружусь на ниве общественного питания в должности директора ресторана в Херге.

— Интересно! — улыбнулся Реваз.

— Вы хотите сказать — удивительно, не правда ли, батоно Реваз? — тоже с улыбкой сказал Шарангиа. — В этом жизнь виновата. Правда, в философии я не много чего понял, но занятия ею навели меня на одну верную мысль. Если хочешь быть умным, веди себя так, как диктует жизнь.

Сначала наметь правильный план действий.

Старайся говорить без ошибок.

И делай полезное дело.

Не могу сказать, прочитал я это у Канта, Гегеля или Аристотеля, но жизнь подтверждает правильность этого утверждения, и в данный момент я делаю то, что диктует мне жизнь и что необходимо для моего существования!.. Угощайтесь, это так называемые мцхетские пирожки.

Проводник принес тарелки и стаканы.

— Позови-ка еще президента, мой Николаоз, и я буду считать, что ты свое дело сделал, — пробасил Шадиман и до половины наполнил два стакана коньяком.

— Уже не так жарко, выпьем, батоно Реваз!

Чокнувшись, они выпили.

Шадиман разрезал курицу и положил ее на блюдце, а сыр, пирожки и хлеб — на принесенную из ресторана вощеную бумагу, и они выпили холодного лимонада.

От выпитого коньяка у Реваза покраснело лицо, заблестели глаза и исчезла прежняя скованность. Отбросив всякие церемонии, он взял одной рукой кусок курицы, а другой — пирожок.

Шадиман тоже повеселел и снова разлил по стаканам коньяк.

Они выпили.

— Ну, наконец-то стало прохладно! Кажется, подъезжаем к Гори?

— Да, ведь Уплисцихе мы уже проехали.

— Если бы наш проводник догадался принести горийских персиков, это нам не помешало бы… Они, правда, теперь не такие крупные, как раньше, как и пирожки Захар Захарыча, но лучше, чем в других местах.

Реваз встал.

— Ни в коем случае, — вскочил Шадиман. — Вы что, хотите выйти в Гори, чтобы купить недозрелых персиков? Для чего они нам нужны? Это я просто так, к слову сказал. Фрукты у нас есть…

В купе вошли начальник поезда и проводник.

— Наконец-то, — обрадовался Шадиман. — Батоно Реваз, познакомьтесь: президент нашего поезда Самсон Гелашвили. Он, как и полагается, из Хашури. А это — мой соратник и близкий друг Николаоз Гелашвили, и он тоже из Хашури. Пока что остается невыясненным, род Гелашвили и Хашури изобрели железную дорогу или железная дорога придумала Хашури и всех Гелашвили. Отложим этот трудный вопрос до лучших времен, а сейчас проходите, мой дорогой Самсон, и садитесь рядом с батони Ревазом, а ты, Николаоз, рядом со мной, вот так. Всем хватило места? Теперь попросим Реваза быть тамадой.

Реваз догадался, что Шадиман предложил ему это из вежливости, и отказался, и Шадиман с удовольствием приступил к «исполнению своих обязанностей».

— Раз таково ваше желание, я постараюсь не ударить лицом в грязь. Если что-нибудь не так, скажите.

Шадиман моргнул Николаозу, чтобы тот закрыл дверь в купе, а сам одним рывком опустил окно, потом наполнил стаканы и извинился за то, что будет говорить тосты не вставая. Он поднял стакан:

— Я предлагаю тост за наши родные края, за родину наших отцов и матерей, за наш очаг, друзья, — в голосе Шадимана появились фальшивые нотки, и ему пришлось откашляться, чтобы голос его зазвучал по обыкновению низко. — Иногда мне хочется прижать к груди эту мою страну с ее горами и долами, землей и водоемами, моей деревушкой, моей маленькой деревенской мельницей и мельником и плакать