Читаем без скачивания Негодяй из Сефлё - Пер Валё

— Наверное, стоит, — нерешительно сказал Рённ.

— Если ты, к примеру, возьмешь на себя первые десять имен, а я все остальные, мы быстро узнаем подробности о большинстве из них и либо вычеркнем их, либо сможем использовать. Идет?

— Ладно, раз ты так считаешь.

В голосе Рённа не было самой элементарной убежденности, не говоря уже о таких стандартных добродетелях, как решимость и воля к борьбе.

Вместо того Рённ заморгал глазами и зябко передернулся. Потом, однако, подсел к столу и взял в руки телефонную трубку.

Мартин Бек признал про себя, что вся затея представляется довольно бессмысленной.

За время активной служебной деятельности Нюман, без сомнения, успел поиздеваться над сотнями людей, но лишь незначительная часть обиженных рискнула подать письменную жалобу, а изыскания Рённа в свою очередь вскрыли лишь незначительную часть всех жалобщиков.

Впрочем, многолетний опыт научил его, что в их работе большинство действий представляются бессмысленными, и что как раз те, которые приносят наилучшие результаты, в начале своем выглядят совершенно бесперспективными.

Мартин Бек прошел в соседний кабинет и тоже сел на телефон, но уже после третьего разговора окончательно сник и замер с трубкой в руках. Никого из поименованных в списке ему найти не удалось, и мысли его приняли другое направление.

После недолгого раздумья он достал собственный блокнот, полистал его и набрал домашний номер Нюмана. Трубку на том конце снял мальчик.

— Нюман слушает.

Голос у него был на редкость старообразный.

— Это комиссар Бек. Мы у вас были ночью.

— Да?

— Как себя чувствует мама?

— Спасибо, хорошо. Ей лучше. Приходил доктор Блумберг, после него она несколько часов спала. Теперь она вполне в форме, ну и вдобавок…

— Что же?

— …вдобавок это не явилось для нас неожиданностью, — продолжал мальчик неуверенно. — То есть, что папа умер. Он был очень плох. И давно.

— Как ты думаешь, мама не сможет подойти к телефону?

— Думаю, сможет. Она на кухне. Подождите, я ее позову.

— Да, будь так добр, — сказал Мартин Бек, прислушиваясь к затихающим шагам.

Интересно, каким отцом и мужем мог быть человек, подобный Нюману. Семья производит вполне благополучное впечатление. Нет никаких оснований полагать, что Нюман не мог быть добрым и любящим отцом семейства.

Как бы то ни было, сын его едва сдерживал слезы во время разговора.

— Анна Нюман у телефона.

— С вами говорит комиссар Бек. У меня к вам один вопрос.

— Слушаю.

— Многим ли было известно, что ваш муж лежит в больнице?

— Совсем не многим, — поразмыслив, сказала она.

— Но болел-то он долго?

— Да, очень долго. Но Стиг не желал, чтобы люди знали об этом. Хотя…

— Что хотя?

— Хотя некоторые знали.

— Кто именно? Вы можете назвать?

— Ну, прежде всего мы, родные…

— Точнее.

— Я и дети. Еще у Стига были… были два младших брата, один живет в Гётеборге, другой в Будене.

Мартин Бек кивнул своим мыслям. Письмо, найденное в палате, было наверняка написано одним из братьев.

— Продолжайте.

— Лично у меня нет ни сестер, ни братьев. Родители умерли. Словом, у меня нет ныне здравствующих родственников. Только дядя с отцовской стороны, но он живет в Америке, и его я никогда не видела.

— Ну а друзья?

— Друзей у нас есть немного. Было немного. Ну, Гуннар Блумберг, который приходил ночью, с ним мы встречались, а кроме того, он лечил Стига. Само собой, Блумберг знал.

— Ну это понятно.

— И еще капитан Пальм с женой. Это старый однополчанин Стига. Вот и с ними мы встречались.

— А еще?

— Никого. Практически никого. Настоящих друзей у нас было немного. Только те, кого я назвала.

Она умолкла. Мартин Бек ждал.

— Стиг частенько говаривал…

Она не кончила фразу.

— Что же он говаривал?

— Что у полицейского и не может быть много друзей.

С этим спорить не приходилось. У Мартина Бека и у самого друзей не было. Если не считать дочери и Колльберга. Да еще одной женщины по имени Оса Турелль. Но Оса тоже служила в полиции. Еще, может быть, Пер Монссон, полицейский в Мальмё.

— Ну а эти люди знали, что ваш муж лежит в Саббатсберге?

— Да как вам сказать… Единственный, кто знал все точно, был доктор Блумберг. Из наших друзей.

— А кто ходил к нему?

— Я и Стефан. Мы каждый день к нему ходили.

— Больше никто?

— Никто.

— Доктор Блумберг тоже не ходил?

— Нет. Стиг не хотел, чтобы у него бывал кто-нибудь, кроме нас двоих. Он даже Стефана принимал неохотно.

— Почему?

— Не хотел, чтобы его кто-то видел. Понимаете…

Мартин Бек не прерывал.

— Ну, — наконец продолжила она, — Стиг всегда был на редкость сильным мужчиной, в отличной форме. А тут он очень сдал и избегал показываться людям.

— М-м-м, — протянул Мартин Бек.

— Правда, Стефан этого даже не замечал. Он боготворил отца. Они были очень близки.

— А дочь?

— Дочери Стиг никогда не уделял такого внимания. У вас самого есть дети?

— Да.

— И девочки, и мальчики?

— Да.

— Ну, тогда вы и сами все понимаете. Как это бывает между отцом и сыном.

Но Мартин Бек не понимал. И думал над этим так долго, что женщина забеспокоилась.

— Комиссар Бек, вы еще слушаете?

— Конечно, конечно, слушаю. Ну а соседи?

— Какие соседи?

— Соседи знали, что ваш муж в больнице?

— Разумеется, нет.

— А как вы объяснили им его отсутствие?

— Я им вообще ничего не объясняла. Мы не поддерживали с соседями никаких отношений.

— Может, тогда ваш сын? Рассказал приятелям?

— Стефан? Нет, исключено. Он ведь знал, чего хочет отец, а Стефану никогда бы даже в голову не пришло поступать ему наперекор. Он позволял себе только одно — каждый вечер ходить к отцу, но в глубине души Стиг и этого не одобрял.

Мартин Бек сделал несколько записей на открытом листке блокнота и сказал, как бы подводя итоги:

— Итак, только вы лично, Стефан, доктор Блумберг и оба брата комиссара Нюмана могли знать точно, в каком отделении и в какой палате лежал ваш супруг?

— Да.

— Ну что ж, все ясно. Только еще одно.

— А именно?

— С кем из своих коллег он общался?

— Не понимаю вас.

Мартин Бек отложил ручку и задумчиво потер переносицу большим и указательным пальцами. Неужели он так нечетко сформулировал вопрос?

— Я хотел бы вот о чем вас спросить: с какими полицейскими встречались вы и ваш муж?

— Ни с какими.

— Что-о-о?

— Чему вы удивляетесь?

— Неужели ваш муж не поддерживал отношений с коллегами? Не встречался с ними в свободное от работы время?

— Нет. За те двадцать шесть лет, что мы прожили вместе со Стигом, ни один полицейский не переступил порог нашего дома.

— Серьезно?

— Вполне. Вы и тот человек, что приходил с вами, были единственными. Но к этому времени Стига уже не было в живых.

— Но ведь должен же был кто-то приносить извещения, вообще приносить что-нибудь или заходить за вашим мужем.

— Да, вы правы. Вестовые.

— Кто, кто?

— Мой муж их так называл. Тех, кто сюда приходил. Это случалось. Но порог они действительно не переступали. Стиг был очень щепетилен в таких вопросах.

— Да ну?

— Очень. И всегда. Если приходил полицейский позвать его, или что-нибудь передать, или выполнить другое поручение, Стиг его в дом не пускал. Если дверь открывала я или кто-нибудь из детей, мы просили подождать за дверью, а сами снова запирали ее, пока не явится Стиг.

— Это ваш муж завел такой порядок?

— Да, он самым недвусмысленным образом потребовал, чтобы так было. Раз и навсегда.

— Но ведь существуют люди, с которыми он проработал бок о бок много лет. На них тоже распространялось это правило?

— Да.

— И вы никого из них не знаете?

— Нет. Разве что по имени.

— Он по крайней мере говорил с вами о своих сослуживцах?

— Крайне редко.

— О своих подчиненных?

— Я же сказала: крайне редко. Видите ли, один из основных принципов Стига заключался в том, что служебные дела никоим образом не должны соприкасаться с частной жизнью.

— Но вы говорили, что знаете некоторых хотя бы по имени. Кого же?

— Кое-кого из руководства. Ну, начальника государственной полиции, полицмейстера, главного инспектора…

— Из отдела общественного порядка?

— Да, — отвечала она. — А разве есть и другие инспектора?

В комнату вошел Рённ с какими-то документами. Мартин Бек изумленно воззрился на него. Потом он собрался с мыслями и продолжил разговор.

— Неужели ваш муж не упоминал никого из тех, с кем вместе работал?

— Одного по крайней мере. Я знаю, что у него был подчиненный, которого он очень ценил. Звали этого человека Хульт. Стиг время от времени поминал его. С Хультом он работал еще задолго до того, как мы поженились.

— Значит, Хульта вы знаете?

— Нет. Сколько мне помнится, я никогда его не видела.