Читаем без скачивания 1917, или Дни отчаяния - Ян Валетов

– Я не любитель играть, – заявляет Альбер. – Но с удовольствием бы посмотрел, как вы обдираете этих шельмецов, месье Терещенко.

– А вы? – спрашивает Моник у Маргарит. – Вы, Маргарит, любите игру?

Маргарит уже освоилась и прекрасно скрывает свою настороженность за вежливой улыбкой.

– Я совершенно не азартна, Моник. Рулетка не возбуждает моего воображения, пока Мишель играет – я скучаю.

– Игра вас не развлекает?

– Нет. Мишель богат настолько, что не сможет проиграть все. Он и выигрывает потому, что не боится проснуться нищим. Просто ставит до того момента, пока не окажется в выигрыше. Риск – это тогда, когда ты играешь с судьбой: завтра ты или на щите, или со щитом. Или хозяин, или раб – тогда есть интерес. Если ты не можешь упасть, то нечего и волноваться.

– Ты преувеличиваешь! – улыбается Терещенко.

Видно, что он польщен, ему нравится внимание к его особе, ему приятна атмосфера скрытой ревности, которую создают две женщины, сидящие рядом с ним.

– Ну, так что, Мишель? – спрашивает Альбер. – Вы сегодня покажете свое мастерство? Мне кажется, в казино забыли о том, что кто-то может выиграть по-крупному!

Игровой зал. Теперь все четверо стоят у рулетки

Михаил и Альберт играют. К ним присоединяется Моник. Маргарит наблюдает за игрой со стороны, изображая интерес, но получается у нее плохо. Она устала. Все плавает в табачном дыму.

Она садится в стороне.

Михаил, Моник и ее муж продолжают играть, не обращая на Маргарит внимания.

В конце концов Маргарит встает и подходит к Терещенко.

– Мишель, я пойду в номер. Хочу спать.

Михаил не сразу ее слышит.

– Что, Марг?

– Я хочу уйти.

– Конечно же иди…

Он быстро, словно клюнув, целует ее в щеку.

– Я буду позже. Мне, кажется, начинает везти…

Он слегка пьян, раскраснелся. Бабочка на шее сидит кривовато. Глаза еще не стеклянные, но взгляд нерезок. Челка прилипла к влажному лбу.

Маргарит смотрит на него, собираясь еще что-то сказать, но передумывает.

– Мадам, – прощается она с Моник.

Та улыбается и кивает ей в ответ.

– Месье!

Еще одна улыбка от Альберта.

– Спокойной ночи, мадмуазель Ноэ!

Маргарит идет прочь от стола. Спина у нее совершенно ровная.

– Почему она уходит так рано? – спрашивает Альберт.

– Она устала, – поясняет Мишель. – Длинная дорога.

– Мне показалось, что она обижена, – говорит Моник, отпивая шампанское из бокала.

– Нет, что ты! – восклицает Терещенко. – Марг не тот человек, чтобы обижаться!

Маргарит выходит из зала, не оглянувшись. Слезы катятся у нее из глаз.

– Когда-нибудь, – говорит Моник так тихо, чтобы слышать ее мог только Мишель, – ты ее оставишь.

– Что за глупости ты говоришь?

– Это совершенно неизбежно, – Моник ужасающе серьезна. – Рано или поздно.

Терещенко закуривает, потом смотрит на Моник и снова спрашивает:

– Почему ты так думаешь?

– Есть слишком много вещей, Мишель, которые ты любишь больше, чем ее.

– Например?

– Например – себя.

Француженка смотрит прямо ему в глаза трезвым умным взглядом и добавляет.

– Например – игру. Например – женщин. Любовь, дорогой, это всегда немножечко жертва. Когда на жертву готов один из двоих – это не любовь. Впрочем, не печалься – все когда-нибудь заканчивается. И любовь, и везение. Ты собираешься делать ставку, мой азартный друг?

Ноябрь 1911 года. Казино Монте-Карло. Раннее утро

Стол рулетки накрыт черным сукном.

Управляющий подписывает чек. У него под глазами темные круги от бессонной ночи, кожа с землистым оттенком.

– Благодарим вас за игру, месье Терещенко. Надеемся, что вам у нас понравилось. После 10 утра вы можете обналичить чек там же, где и в прошлый раз.

За спиной Мишеля стоит Моник. Она одна, без мужа. В руках у нее большая пачка денег.

Терещенко забирает чек.

– Спасибо, месье. Обязательно навещу вас в следующий приезд.

Щека у управляющего слегка подергивается, но к лицу приклеена радушная улыбка.

– Будем счастливы принять вас вновь.

Михаил и Моник выходят на крыльцо.

Прохладное осеннее утро. Над морем едва-едва розовеет полоска рассвета.

– Ну? – спрашивает Моник.

Рот ее кривится в ухмылке.

– Что будем делать?

Номер гостиницы

Раскиданная одежда. На постели Мишель и Моник яростно занимаются любовью.

Когда все заканчивается, оба закуривают.

– Забавно, – говорит Моник. – Я уж думала, что никогда не буду делать глупости. Моему счастливому браку противопоказаны встречи с тобой, милый. Ты дурно на меня влияешь.

– Прекрасное окончание волшебной ночи.

Моник гасит сигарету в пепельнице и встает с кровати. Взгляд ее падает на софу, где лежит ридикюль с деньгами. Денег так много, что закрыть его не удалось.

– Конечно, волшебное, – в голосе Моник откровенная ирония. – Карета превратилась в тыкву, король-отец упал пьяным, Золушка сбежала, а принц по ошибке переспал с тетушкой-крестной. Единственное, что реально в этой истории – это деньги.

Мишель смотрит на нее, пока француженка одевается. У Моник все еще красивое тело, но это «все еще» теперь заметнее, чем во время прошлой встречи. Ей явно больше сорока.

– Вставай, герой-любовник. Мне пора возвращаться к своему гению от политики, а тебе – к твоей Золушке. Ночь кончилась, волшебство иссякло, добро пожаловать в реальную жизнь. Спасибо за все…

Она наклоняется и целует Михаила в губы.

– Прощай. Даст Бог – свидимся…

Утро. Номер в другом отеле, гораздо более роскошном, чем тот, в котором только что были Мишель и Моник.

Входит Мишель. В комнате светло, постель пуста и не расстелена. Видно, что в спальне не ночевали. Он снимает верхнюю одежду и ложится в рубашке и брюках поверх покрывала.

Смотрит на раскрытый шкаф. Вещи Марг исчезли.

– Прости, – говорит Терещенко в пустоту. – Я задержался. Очень везло.

Никто не отвечает. В тишине слышно, как тикают часы в гостиной.

Михаил закрывает глаза и едва заметно улыбается.

31 марта 1956 года. Монте-Карло. Прибрежное кафе

– Простите, Михаил Иванович, мне надо поменять пленку.

Терещенко постепенно приходит в себя, выныривая из прошлого. Пепельница перед ним полна окурков. Подошедший гарсон ее заменяет.

– Принесите-ка коньяку, – просит его Мишель на французском. – Только не в бокалах, несите сразу бутылку. Утро уже закончилось, не так ли, Сергей Александрович?

– Да как вам будет угодно, – отвечает Никифоров, склонившись над диктофоном. – Скажете – кончилось, так и будем считать.

– Поменяли?

– Почти.

– Значит, пока без протокола?

– Еще полминуты.

– Когда я в последний раз давал показания в России, таких игрушек и близко не было. Сидел писарь и скрипел пером. Часами. Страшная работа – сидишь, пишешь, а при тебе допрашивают, бьют, ломают кости, раздавливают гениталии. А ты все водишь пером, водишь, водишь…

– Ну, вот и все…

– Готовы? А вот и коньяк!

Гарсон наливает коньяк в бокалы.

– За что пьем? – спрашивает Никифоров.

– За знакомство. Включайте свою машинерию – я расскажу вам о том, как впервые встретился с вашим вождем. Это случилось как раз по дороге из Канн в Париж. Я ехал один. Мы с Маргарит не очень хорошо поговорили после той безумной ночи. Она осталась в отеле, а я направился в Париж, чтобы оттуда добраться до Москвы. Семья ждала меня в Феодосии, у нас был там большой дом. Думаю, маман не хотела ехать на Лазурный берег именно из-за Маргарит. Не хотела, чтобы я проводил с ней время. А здоровье моего младшего брата нуждалось в морском климате и Крым оказался именно тем, что нужно. Вот в поезде, идущем в Париж, я и познакомился с господином Ульяновым…

Ноябрь 1911 года. Поезд Канн – Париж. Ночь

Проводник заискивающе вежлив.

– Прошу прощения, господин Терещенко. Всего лишь час, и ваше купе будет готово…

– Конечно, – равнодушно отвечает Терещенко. – Я подожду. Все равно другого варианта нет…

– К моему глубокому сожалению, – выдыхает проводник. – Еще раз простите. Вот ваше купе на это время.

– Хорошо.

Купе второго класса – это не предел мечтаний, но когда прибываешь на вокзал за полторы минуты до отправления, сложно рассчитывать, что все сразу сложится, как ты хотел.

– Здравствуйте, господа и дамы.

Терещенко снимает пальто.

Кроме него, в купе едет мужчина средних лет, лысоватый, с усами и бородкой клинышком. В лице его есть что-то азиатское – то ли в прищуренных глазах, то ли в выступающих скулах. Одет неброско, по европейской моде. Рядом с ним дремлет женщина с симпатичными, но несколько тяжеловатыми чертами, волосы скручены в тяжелый узел на затылке.

Терещенко садится на свое место у окна. Горящий ночник позволяет ему читать. Он просматривает книгу, а его сосед по купе, которому тоже не спится, приглядывается к обложке.