Читаем без скачивания Похождения бравого солдата Швейка во время Мировой войны Том II - Ярослав Гашек

дет усилить питание команды маслом в полной мере.

Майор Сойка разозлился и начал орать, что я, наверно, жду, когда придут русские и отберут у нас последние два кило масла. "Немедленно положить это масло в похлебку, раз похлебка без мяса!" Так я потерял весь свой запас. Верите ли, когда бы он ни появился, всегда мне на горе. Постепенно он так навострился, что сразу узнавал, где лежат мои запасы. Как-то раз я сэкономил на всей команде говяжью печенку, и хотели мы ее тушить. Вдруг он полез под койку и вытащил ее. В ответ на его крики я ему говорю, что печенку эту еще днем решено было закопать по совету кузнеца из артиллерии, окончившего ветеринарные курсы. Майор взял одного рядового из обоза и с этим рядовым принялся в котелках варить эту печенку на горе под скалами. Здесь ему и пришел капут. Русские увидели огонь да дернули по майору и по его котелку восемнадцатисантиметровкой. Потом мы пошли туда посмотреть, но разобрать, где говяжья печенка, а где печенка господина майора, было уже невозможно.

Пришло сообщение, что эшелон отправится не раньше, чем через четыре часа. Путь на Хатван занят поездами с ранеными. Ходили слухи, что у Эгера столкнулись санитарный поезд с поездом, везшим артиллерию. Из Будапешта отправлены туда поезда, чтоб оказать помощь.

Фантазия батальона разыгралась. Толковали о двух сотнях убитых и раненых, о том, что эта катастрофа подстроена: нужно же было замести следы мошенничества при снабжении раненых.

Это дало повод к острой критике снабжения батальона и к разговорам о воровстве на складах и в канцеляриях.

Большинство придерживалось того мнения, что старший батальонный писарь Баутанцель всем делится с офицерами.

В штабном вагоне капитан Сагнер заявил, что, согласно маршруту, они, собственно, должны бы уже быть на галицийской границе. В Эгере им обязаны выдать для всей команды на три дня хлеба и консервов, но до Эгера еще десять часов езды, а кроме того, в связи с наступлением за Львовом, там скопилось столько поездов с ранеными, что, если верить телеграфным сообщениям, ни одной буханки солдатского хлеба, ни одной банки консервов достать невозможно. Капитан Сагнер получил приказ: вместо хлеба и консервов выплатить каждому солдату по шесть крон семьдесят геллеров. Эти деньги выдадут при уплате жалованья за девять дней, если капитан Сагнер к этому времени получит их из бригады. В кассе сейчас только двенадцать с чем-то тысяч крон.

– Это свинство со стороны полка, – не выдержал поручик Лукаш, – отправить нас без гроша.

Прапорщик Вольф и поручик Коларж начали шептаться о том, что полковник Шредер за последние три недели положил на свой личный счет в Венский банк шестнадцать тысяч крон.

Поручик Коларж потом объяснял, как накапливают капитал. Сопрут, например, в полку шесть тысяч и сунут их в собственный карман, а по всем кухням совершенно логично отдается приказ: порцию гороха на каждого человека сократить в день на три грамма. В месяц это составит девяносто граммов на человека. В каждой ротной кухне накапливается гороха не менее шестнадцати кило. Ну, а в отчете повар укажет, что горох израсходован весь.

Поручик Коларж в общих чертах рассказал Вольфу и о других достоверных случаях, которые он лично наблюдал.[21]

они сами наблюдали. Но не было никакого сомнения, что во всем военно-хозяйственном управлении был очень много таких случаев. Эта система начиналась каптенармуса какой-нибудь роты и кончалась вором в генеральском мундире, копившим денежки на черный день. Война требовала смелости и в воровстве!

Интенданты с любовью поглядывали друг на друга, словно желая сказать: «У нас одно тело, одна душа! Мы крадем, товарищ, мы мошенничаем, братец, но что поделаешь — тяжело ведь плыть против течения. Если не я украду, то все равно украдет другой, да еще будет говорить, что я не украл только потому, что уже достаточно накрал».

В вагон вошел военный с красными лампасами. Это был еще один генерал из тех, которые должны был инспектировать все участки пути.

— Садитесь, господа, — милостиво кивнул он, радуясь, что застал врасплох эшелон, о котором сам не знал, что найдет его здесь.

Капитан Сагнер хотел явиться к нему с рапортом, но он только махнул рукой.

— В вашем эшелоне нет порядка, — отрывисто говорил он. — Ваш эшелон еще не спит. Ваш эшелон должен был бы уже спать. В эшелонах, когда они стоят на станции, люди должны ложиться спать, как в казарме, в девять часов. За несколько минут до девяти часов людей выводят в отхожие места за вокзалом, а затем люди ложатся спать. Иначе люди загадят ночью весь участок пути. Понимаете, господин капитан? Повторите, пожалуйста, то, что я вам сказа. Или — постойте. Не повторяйте мне этого, а сделайте так, как я желаю. Играть тревогу! Всех погнать в отхожие места! Играть отступление! Ложиться спать! Проверить, кто не спит!.. Примерно наказать!.. Да, да! Ну, все, как будто? Да, ужин давать в шесть часов.

Затем он заговорил о чем-то, что было в прошлом, о чем-то, чего не было или что произошло, так сказать, за каким-то вторым углом. Он казался призраком из четвертого измерения.

— Ужин давать в шесть часов, — продолжал он и взглянул на часы, показывавшие десять минут двенадцатого ночи. — В половине девятого тревога, хождение в отхожее место, затем — спать. На ужин в шесть часов дается гуляш с картофелем вместо ста пятидесяти грамм эмментальского сыра.

Затем последовало приказание — приготовиться. Капитан Сагнер снова велел играть тревогу, и инспектирующий генерал стал наблюдать, как строится батальон; он расхаживал с офицерами взад и вперед, беспрерывно толкуя им одно и то же, словно они были идиотами и ничего не могли сообразить, и тыкал пальцем в циферблат своих часов.

— Итак, дело вот в чем. В половине девятого — в отхожие места, а через полчаса спать. Этого вполне достаточно. В это переходное время солдат все равно слабит... А я придаю особое значение сну. Сон — это подкрепление для дальнейших переходов. Пока люди сидят в вагонах, они должны отдохнуть. Если вагонах нет места, люди спят поочередно. Одна смена устраивается на ночлег поудобнее и спит от девяти часов вечера до двенадцати ночи, а другие стоят и смотрят. Потом первая смена, выспавшись, уступает лесто второй, которая спит от двенадцати ночи до грех часов утра Последняя смена спит от трех до шести утра. В шесть часов — утренняя зоря, и люди приступают к умыванию… И главное — чтобы во время хода поезда не выскакивать из вагона. Поставить перед эшелоном патруль, чтобы люди на ходу поезда не соскакивали! Если неприятель сломает ногу нашему солдату (тут генерал похлопал себя по ноге), это является чем-то весьма почетным, но калечить себе ноги при соскакивании на ходу поезда — преступно.

— Значит, это и есть ваш батальон? — обратился он к капитану Сагнеру при виде сонных фигур людей, из которых многие не могли удержаться и, попав со сна на свежий ночной воздух, зевали во весь рот.— Это же батальон зевак, господин капитан! Вот видите, людям надо ложиться в девять часов.

Генерал остановился перед 11-й ротой, где на левом фланге находился Швейк, который отчаянно зевал, широко разинув рот и благовоспитанно прикрывая его рукою. Но из-под этой руки раздались такие звуки, похожие на звериный рев, что поручик Лукаш задрожал от страха, как бы генерал не обратил сугубого внимания на их происхождение. К тому же ему показалось, будто Швейк нарочно так зевал.

И в самом деле, генерал обернулся и, подойдя к Швейку, спросил его, словно старого знакомого:

— Чех или немец?

— Так точно, чех, господин генерал-майор.

— Хорошо, — сказал генерал, который сам был поляк и немного понимал по-чешски, — но отчего ты ревешь, как корова? Заткни свой рот, не мычи! В отхожем месте ты уже был?

— Никак нет, не был, господин генерал-майор.

— А почему ты вместе с другими не ходил?

— Так что дозвольте доложить, господин генерал-майор, на маневрах в Писеке господин полковник Вахтль говорил нам, когда люди на привале залезли в рожь, что солдат не должен все время думать о том, как бы облегчиться, а солдат должен думать о бое… А между прочим, дозвольте доложить, что бы мы стали в отхожем месте делать, когда, с позволения сказать, из себя давить-то нечего! По расписанию следовало бы уже на нескольких станциях получить ужин, а получить мы ничего не получили. С пустым-то брюхом я в отхожее место не полезу!

Изложив генералу в столь бесхитростных выражениях общее положение, Швейк так умильно взглянул на него, что тот понял швейкову просьбу помочь им всем в их горе. Как хотите, если уж дается приказание отправляться маршевой колонной в отхожее место, то такое приказание должно быть, так сказать, и внутренно чем-нибудь обосновано.

— Посадите людей опять в вагоны, — сказал генерал капитану Сагнеру. — Каким это образом люди остались без ужина? Все эшелоны, проходящие эту станцию, должны получать ужин, потому что здесь — питательный пункт. Иначе и не может быть. На этот счет существует ведь определенное расписание.