Читаем без скачивания Поэтесса - Николай Удальцов

– Опровергаю утверждение о том, что единственной формой существования материи является движение, – произнося эти слова, я вздохнул. И мой вздох с одинаковым успехом можно было отнести и к несовершенству законов, определяющих наше представление о мироздании, и к моему собственному несовершенству.

Лариса, подумав немного, выбрала несовершенство мира, и не обозвала меня банальным лентяем.

Она просто спросила:

– Это как это может быть?

– Недвижимо валяюсь в постели.

– А ко мне вчера вечером приходил мой бывший муж.

– Зачем? – ревность коснулась моего сердца своим затупившимся от многократного применения копьем.

И мне не стало за это стыдно – ревность осуждает только тот, кому она недоступна.

– Зачем? – повторил я.

– Не знаю, – даже по телефону я услышал то, как улыбнулась моя поэтесса:

– Он корреспондент нашей местной газеты. Экономический обозреватель. Что-то говорил о возможном пересмотре итогов приватизации, но я ничего не слушала.

Я думала о тебе.

– Бывший муж? – переспросил я, а потом, помолчав, продолжил еще не начатую мысль:

– Скажи ему вот что…

– Что сказать? – голос Ларисы посерьезнел. Видимо, она не представляла себе, что мне есть что сказать ее бывшему мужу, экономическому обозревателю, которого я никогда в глаза не видел.

– Скажи своему бывшему мужу, что пересмотр итогов приватизации уже произошел.

– Когда это?

– Вчера…

…Иногда я говорю так, что со мной трудно не согласиться.

Иногда – так, что сам не знаю, нужно ли мне самому с собой соглашаться?

Или стоит повременить с таким безответственным делом.

Лариса отлично понимала это, хотя была нормальным человеком и понимала, что понимает совсем не все.

Это ее достоинство я оценил очень давно…

– …Объясни мне, дуре набитой: что люди видят в твоем ауросимволизме? – этот вопрос она задала мне однажды, где-то в середине нашей очередной внеочередной дискуссии по теме, которую коротко можно было определить словами: «На кой черт нужно России искусство – если Министерство торговли искусством в нашей стране уже есть? И функционирует успешно».

Ответить мне было легко.

Не потому, что ее вопрос не имел никакого отношения к тому, о чем мы говорили – такое между разговаривающими случается совсем не редко. А отвечать невпопад, наша общенациональная традиция – и даже не потому, что меня спрашивала красивая женщина.

Просто спор наш действительно был в середине.

А середина спора – это когда почему спорят, уже не помнят, а к чему могут прийти – еще не понятно…

…Вообще-то, с женщинами я стараюсь не спорить.

И даже как-то высказал мысль о том, что с женщинами можно спорить только в двух случаях:

– Первый – это когда мужчина хочет с женщиной поссориться.

– А второй? – спросил меня кто-то.

– Что – второй?

– Второй случай, когда мужчине можно спорить с женщиной?

– Когда мужчина – глупец…

…Впрочем, начало спора о культуре было несложно вспомнить, потому что это был спор совсем не о культуре.

О жизни.

А значит, это, ко всему прочему, был еще и не спор.

Лариса сказала что-то о том, что на культуру выделяется мало денег, и я ввязался, вместо того чтобы промолчать:

– Следовательно, худо без добра все-таки есть.

– И что же это такое – «худо без добра»?

– Наше Министерство культуры без денег.

А потом, после нескольких извивов мысли и блужданий по словам, был ее вопрос о моем ауросимволизме.

– …Ты, Лариса, – ответил я, своим вздохом изображая полную безысходность ситуации, – ничего не понимаешь в ауросимволизме потому, что ты – женщина, веками угнетаемая, по забитости своей не знающая иных забот, кроме поиска избы, в которую ты могла бы войти. При условии, конечно, что изба непременно окажется подожженной с четырех углов. И то только после того, как переостанавливаешь всех мчащихся во весь опор коней.

И ауросимволизм – явление для тебя непонятное потому, что он с судьбой не борется.

Ауросимволизм не воюет вообще ни с кем.

Потому что то, как выглядит событие, ауросимволизм заменяет представлением художника о том, как выглядит содержание этого события.

Ауросимволизм – это попытка заменить факт сущностью.

– И в чем же сущность факта? – спрашивают меня каждый раз, когда я начинаю говорить об ауросимволизме, символике для души, направлении в живописи, основателем которого, кстати, или некстати, являюсь я.

Впрочем, я являюсь и единственным его представителем.

И, видимо, буду являться до тех пор, пока люди не просто будут задавать этот вопрос:

– В чем же сущность факта? – но и научатся на него отвечать.

Возможно, не всегда правильно:

– В мечте.

– А это нужно? – президент клуба современного искусства редко прерывал меня, и если делал это, то только для того, чтобы задать какой-нибудь по-настоящему важный вопрос.

Но так как я никогда и ни в какой ситуации не знал, как ответить на вопрос женщины: «А это нужно?», и не вполне представляю себе мужчину, готового ответить женщине на этот вопрос во всех ситуациях, я просто продолжил свою мысль:

– Ауросимволизм – это не осознанная, а неосознанная внутренняя потребность.

Для того, у кого она есть.

И еще – ауросимволизм не судья, не прокурор и не адвокат.

Он – свидетель.

И потому на него нельзя обижаться.

Хотя можно убрать, как помеху.

Как компромат.

– Все равно – ничего не поняла, – честно призналась моя поэтесса, и мне нечего было добавить, потому что я сам понимал не все.

– Только после твоих слов я и себя иногда понимать перестаю, – сказала Лариса, а я не подозревал, что ответ на эти ее слова у меня был готов давно. Просто я его никогда не высказывал.

Повода все как-то не было, но после слов Ларисы этот повод появился:

– Если начинаешь заниматься творчеством всерьез, то первое, что ты должна усвоить – не надейся на то, что тебя поймут твои зрители.

Второе – не надейся на то, что тебя поймут твои родственники.

– А третье есть?

– Конечно.

– Что?

– Не надейся на то, что ты сама себя поймешь.

– Почему?

– Потому, что творчество – это осознанное стремление заниматься неосознанным.

– Интересно.

– Что – интересно?

– Что такие умные мысли первыми приходят именно в твою голову, а почему-то не в мою? – улыбнулась Лариса. И я отвел душу тем, что перевел дух:

– Первое, что должно приходить в голову человеку, это то, что то, что приходит ему в голову – приходит в голову ему не первому.

Лариса помолчала, склонившись так, что под распущенными волосами не стало видно ее лица, а потом тихо сказала:

– Ясно.

– Что – ясно?

– Что ты – болтун.

Ауросимволизм… Творчество…

Да ты просто рассказал о том, почему женщины хотят рожать детей…

– …Просветитель, – улыбнулась Лариса и, кажется, даже показала мне язык. – Давай, просвещай народ.

Только это – зря.

– Почему это – зря? – почти серьезно вступился я за народ.

– Потому, что есть мнение: просвещай народ, не просвещай…

А он все равно останется… народом…

…Этот разговор происходил в концертном зале нашего клуба, помещении человек на сто пятьдесят, с хорошей акустикой, позволяющей не только слушать, но и молчать.

Но, даже помолчав, связи между тем, что говорил я, и тем, что сказала Лариса, я не нашел. Видимо, это произошло потому, что она постоянно оказывалась очень сложным человеком.

Поэтому мне было с ней легко.

Я давно заметил, что мне легко со сложными людьми. Мне тяжело с простыми.

И вряд ли я отдавал себе отчет в том, что мое серьезное отношение к современному искусству началось именно с такого отношения к окружающим меня людям…

…Я занимался ауросимволизмом, в котором ничего не понимали мои современники, вместо того, чтобы заниматься реализмом, в котором ничего не понимал я. Впрочем, здесь у меня было одно оправдание – реализм ничего не понимал во мне…

3

– …Почему ты не пишешь реальные картины, которые легко понять людям? – спросили меня на каком-то толковище. Толковище не запомнилось мне ничем, кроме того, что со мной постоянно пытались заговорить на импортных языках. Наверное, потому что на мне был белый португальский костюм.

Костюм этот я надел лишь однажды.

Не оттого, что он мне не нравился – так получилось потому, что я случайно вымазал обшлаг краплаком, и мне пришлось костюм выбросить.

Я вспомнил о костюме только потому, что костюм не было жалко, а времени на пустые разговоры – нет.

Краплак – очень едкая красная краска, а ответ на вопрос о моих картинах я дал самый очевидный.

Даже для тех, для кого очевидность – не факт:

– Ауросимволизм – это обращение внутрь человека.

Мне – такое творчество легче понять…

…Отчего я стал заниматься ауросимволизмом? – такой вопрос иногда приходит мне в голову. И я никогда не задумываюсь над тем – приходит он случайно или закономерно.

Возможно, ответа на этот вопрос я и сам не знаю.

А может, я пишу свои картины потому, что мне, как всякому реальному человеку, легче всего думать отвлеченно…