Читаем без скачивания Единственная и неповторимая - Гилад Ацмон

Берд: Вообще-то, если вы не возражаете, я хотел бы начать с первых дней существования государства Израиль.

Аврум: Уж я-то знаю, с чего ты хотел бы начать, так что давай прямо к делу. Я расскажу тебе всю историю. В сорок восьмом году, как только началась Война за Независимость, я понял, что на самом деле люди хотят петь, смеяться и развлекаться. Короче, что угодно, чтобы заглушить нытье. Понял, что я хочу сказать? И так было слишком много происшествий, много ужасов, и вообще — слишком мало времени прошло после Холокоста,[3] народ был грустный и несчастный. В те времена мы говорили: «Не запоминать, чтобы забыть». И тут появляется Аврум с тем, что доктор прописал. Я основал группу КВ — «Комедия Возвращается». В те времена тут была маленькая вонючая дыра, все друг друга знали в лицо и по имени. Мой кузен был большим человеком в армии и я попросил его помочь в устройстве выездных выступлений на передовой. Или он мог отказаться? Ни в коем случае.

На фронт мы ездили на грузовичке Миши Бухенвальда. Миша, кибуцник из кибуца[4] Жертвы Нацизма, был не музыкант, а зверь. Он знал все тарантеллы вдоль и поперек и мог играть «Хаву Нагилу» в любой тональности, туда-сюда. Он был музыкальный гений или по крайней мере зверь-баянист. В группу входили: Хая Глушко, она потом играла в театре «Абима»;[5] Симха Робин Гуд, у нее дочка была талантливая; Хаимке Туполев, позже торговал оружием, разбогател как Крез, но потом вляпался в неприятную историю во Франции; и, как же я мог забыть, Бецалель Маншаров, который потом стал королем израильской электроники. Они пели и плясали всем на радость. Я отвечал за все прочее: транспорт, продовольствие, боевой дух.

В те времена я знал всех важных людей в армии и правительстве. Я был знаком с Хитрым Ициком, Крутым Игалем и Пронырой Перским.[6] Я даже один раз пил чай с лимоном с самим Стариком.[7] Представляешь? Аврум и Старик за компанию пьют чай с лимоном! Я тебе говорю, я знал всех, — кого хошь назови, я его знал. Во время первого перемирия мы целую неделю выступали на торжественном мероприятии, организованном Профсоюзом электриков.

В последний вечер, как только закончилось представление, ко мне подошел человек и представился: «Кодкод[8] Длинной Руки». Он сказал, что хочет поговорить, и я сказал, чтобы он говорил, если хочет. Или ты думаешь, я мог ему отказать? Ни в коем случае. Так он сказал, что Агентству Длинной Руки нужна помощь. Я стал ржать и спросил: «Это ты мне говоришь? Это ты говоришь мне? Ты просишь помощи у меня?» Точно как Роберт Де Ниро, когда таксиста играл, только на тридцать лет раньше.

Я спросил, потому что таки не мог сообразить, как я могу ему помочь со своими четырьмя шутами и баянистом-виртуозом, Понял, да? Но он сказал не бздеть, что он уже все в своей башке обмозговал. Он сказал, что артисты подходят для шпионского дела. Тогда я спросил: чем подходят? А он ответил, подходят, потому что они подходящие для этого. Например, футляр баяна. Инструмент простой, незатейливый, задушевный, ну кто его откроет в поисках пистолета или атомной бомбы? Подумай о пустоте внутри баяна. Кто будет там искать бациллы сибирской язвы?

Что тебе сказать? Мгновенно, прямо там, я его понял. Я понял, что он имел в виду. Цифры закрутились в моей голове как на счетчике бензоколонки. Что тебе сказать, я понял, что с передовой покончено. Нам предстояли гастроли по миру и окрестностям. Уже тогда я знал: чем больше будет наш оркестр, тем лучше будет для дела, лучше для государства Израиль, лучше для всего еврейского народа.

3

Дани

В те времена я еще не знал, что такое любовь. Я даже представить себе не мог, насколько это бывает больно. Я повсюду искал ее следы. Вы должны помнить, что мы говорим о Шестидесятых, когда готовность к любви достигла своего пика. Это было время, когда на любовь отвечали взаимностью без душевной подготовки и не думая о морали. Это была пора, когда женщины наконец достигли пика личной свободы. Девицы могли демонстрировать свои колышущиеся выпуклости и потаенные щелки в любое время и в любом месте. Могли и делали. Делали без малейших сомнений и формальной необходимости. Ликуя, пользовались слиянием физической формы, эмоциональных потребностей и духовных желаний. То была прекрасная эпоха под знаменем юности и любви.

Попадая в гримерку, девицы радостно избавляли меня от необходимости смотреть в их пустые лица, как бы невзначай привлекая мое внимание к оголившимся прелестным щелкам. Будучи абсолютно эмансипированными особами, они давали себе волю. В большинстве случаев нижнее белье оставалось на сцене во время концерта, и мне являлись курчавые фонтанчики любви. Лично меня это зрелище никак не интересовало. Может быть, дело в моей крайней наивности и застенчивости. Я всегда относился к женским потаенным прелестям с большим уважением и даже страхом, как к святыне. Я наслаждался пребыванием в сени сей святости, я покрывался румянцем смущения, но даже не представлял себе возможности приступить к ним вплотную.

Признаюсь, я был наивным зеленым юнцом, я нежно улыбался, я демонстрировал крайнюю степень заинтересованности посторонними вещами, а они тем временем делали всю работу. Они стояли и нетерпеливо склонялись в поисках чего-то ненужного в сумочке, только чтобы продемонстрировать складку груди или изгиб ягодиц. Я не знаю, замечали ли вы, что женщины любят возбуждать наше любопытство и, если представляется возможность, вселять жажду метафизического поиска в наше сознание. Они хотят, чтобы мы Думали, что все произошло без их ведома. Но скоро я разгадал этот повторяющийся поведенческий прием, завуалированный заговор с целью разрушить мое хрупкое ощущение независимости. Я помню, что время от времени внизу все же просыпался аппетит, но благодаря моей природной застенчивости он так никогда и не был толком удовлетворен. Я не мог тянуть с этим и дальше. Не знаю, как это получилось, но я оставался девственником. Непостижимым образом, ибо в глазах этих девиц я всегда выглядел уверенным и невозмутимым чуваком. Эта иллюзия была единственным оставшимся у меня оружием.

Они, вроде бы, отчаянно хотели меня. Все они хотели Дани Зильбера в свою коллекцию. Я заметил, что чем равнодушнее я себя вел, тем больше они вожделели ко мне. Только позже я понял, что это и есть механизм одержимости: непреклонное стремление к недостижимому.

Признаюсь, что посмотреть на них было приятно; они были хороши собой, неразборчивы и неуверенны. Одни потрясающе красивы, другие просто интересны. Несколько было откровенно отталкивающих, что само по себе уже было привлекательно. Несколько девиц покорили мое воображение и наполнили меня желанием, тем самым, которое я никогда не умел удовлетворить.

Берд: Я обратил внимание, что вы постоянно повторяете этот момент. Вы и вправду ни разу не воспользовались лежащими перед вами возможностями? Вы что, ни с одной из них так и не перепихнулись? Мне, прямо говоря, трудно в это поверить.

Дани: Вы, наверное, знаете, я славлюсь своей застенчивостью; мне трудно завязать человеческие отношения вообще и вдвойне труднее, если дело касается женщин. Я не знаю, как заговорить с ними. Эта эротическая фантасмагория была виртуальным спектаклем моего импресарио Аврума. У него было глубокое и цельное понимание шоу-бизнеса. Он осознавал важность сексуального напряжения в развлекательном жанре. Он организовал, составил расписание, руководил и дирижировал этим эротическим эпатажем. В то время я не интересовался ничем, кроме музыки. Все что я хотел — это играть на трубе, практиковаться, сочинять музыку днями напролет.

Берд: Опишите Аврума.

Дани: Он на пятнадцать лет старше меня. Свой первый капитал он сколотил на знаменитом дуэте «Бамби и Бамбина». За несколько дней он превратил их в символ еврейского культурного возрождения, а сам Аврум стал крупнейшим магнатом еврейского шоу-бизнеса всех времен и народов. Он первым осознал огромный коммерческий потенциал Холокоста. Он первый понял, как превратить немецкое чувство вины в бабло. Он стал специалистом по маркетингу еврейской культуры и израильских артистов в мировом масштабе. Его успех можно считать чудом, поскольку он был практически безграмотным. Ему так и не удалось овладеть ни одним иностранным языком. Да и на иврите он говорил довольно своеобразно. Эдакое городское животное, движимое инстинктами и жадностью. В то же время он был хитер и проницателен, и обладал поистине уникальным инстинктом самосохранения. От бизнес-менеджера больше и не требуется.

4

Аврум

Не прошло и месяца, как мы отбыли в Америку на «Дакоте-1»[9] израильских ВВС на благотворительные гастроли для сбора средств в пользу еврейских детей-сирот, а на самом деле — для выполнения тщательно разработанной шпионской операции. Известно, что в разведке главное это СС.