Читаем без скачивания Поединок со смертью - Лариса Миронова

Однако пытка любопытством продолжалась. Мужчина, который знал или делал вид, что наверняка знает, отчего Васька Кривой сбрендил, неторопливо раскурил притухший окурок и спросил так, будто очень сильно удивлён:

– А ты что, и, правда, не знаешь про Ваську?

– Про Ваську не знаю.

– Ну так если ты про Ваську не слыхивал, так на кой тебе про него говорить?

– Про Ваську знаю. Что он Кривой. А что ссбрендил, не знаю!!! – уже кричал на весь перрон разъярённый мужчина с корзинкой.

– Тогда ладно. Нет, ты честно скажи, ты, правда, не знаешь.

– Вот такой ты всегда – два пишем, пять в уме, весь в скрытностях. Говори уже! – весьма угрожающе сказал мужик с корзиной, похоже, намереваясь, в случае чего, даже расстаться с лотком и, если понадобится, силой выбить признание про сумасбодство некоего Васьки Кривого. – Так с чего это Васька… того… – спросил он громко, весь дрожа и бледнея.

– Чего того?

– Сбрендил, ты ж сам сказал… Да говори ты уже, достал! Тьфу ты… моё-твоё…

Он с отвращением сплюнул в сторону.

– Вот именно, твоё-моё…

Добившись, таким образом, полного внимания всех близ стоящих граждан, рассказчик, тоже весьма недвусмысленно, пару раз жирно сплюнув, начал, наконец, в полной тишине долгожданное повествование про сумасбродство Васьки Кривого.

– Ну вот, значицца так… Когда рыбзавод откупил бывший директор да всех прежних, наполовину, повыгнал, он, этот Васька без работы и остался. Всё жалобы писал, что ему за три месяца не заплочено.

– И что? Получил?

– Получил.

– По башке да по почкам, надо понимать?

– Вот именно. По башке да по почкам. С тех пор как напьётся, так всё бегает по улицам да орёт.

– Чего орёт?

– Да просто так орёт.

– А спрашивали его, чего орёт?

– Ага.

– И что?

– Что, что?

– Чего орёт, вот что, сказал он или как?

– А, это.

– Ну да.

– Так он и говорит: «Я просто так ору, без всякого смысла».

– А смысл какой орать без всякого смысла?

– Вот именно, как раз это и спрашивают у него. Я ж говорю.

– А он?

– Молчит.

– Ты ж говорил, орёт.

– Опять говорю, молчит теперь. Када уже проорался.

– Так что, мать моя женщина, орёт или молчит?

– Я ж говорю. Так орёт, а как спросят, молчит.

– Вломить бы ему… – в сердцах сказал совсем измученный неопределённостью дотошный мужчина.

– И вломили.

– А он чё? – оживился приунывший, было, от полного отсутствия понимания ситуации собеседник.

– Тогда вот и признался.

– И что сказал?

– Ну, говорит, ору, потому что бегу за своим голосом.

– На кой? – взревел уже доведённый до отчаяния мужчина.

– А чтобы узнать, докуда он доходит.

– Ну, наконец-то, – с облегчением вздохнул дотошный и вытер пот со лба.

– Тяжёлый случай в сельской практике, – сказал громко случайный слушатель, который тоже приостановился послушать конкретно про Ваську-крикуна – зевак собралось немало.

– Да уж не лёгкий, твоя правда, – ещё раз вздохнув с глубоким облегчением и поправляя ремень на плече, сказал любопытствующий, вполне, однако, удовлетворившись рассказом про Ваську Кривого.

– Такое вот дело, – с чувством выполненного долга закончил вполне удовлетворённый произведённым эффектом, рассказчик.

– А у тебя чево фингал под глазом?

– Из-за бабы подрался.

– Из-за какой? – снова навострил уши его собеседник.

– А которая с девкой на околице живёт.

Оглядевшись по сторонам, его собеседник тихо спросил:

– Это которая Мясного Барона отшила?

– Ага, она самая.

– Да ты что? Из-за энтой? Эвона! Мужчина хлопнул себя на ляжкам.

– Из-за энтой, – не без гордости ответил лотошник.

– Уважаю эту бабу непреклонного возраста. Дуэль, значицца, полюбовная у вас из-за её состоялась.

– Вроде да, – уклончиво ответил лотошник.

– Лучшая дуэль – это када на гранатах дерутся. Дед рассказывал… – вставил реплику вольнослушатель, всё ещё стоявший неподалёку – все засмеялись.

– Ну, деду можно хоть на гаубицах. Вон за Дивеевом договорися с мужиками, пара свинок да бычок – тут тебе и гаубица с доставкой на дом. – Снова посмеялись. – Ага-ага…

– А с кем дрался-то? – оглянувшись по сторонам, тихо спросил любопытный.

– Да с женой.

– Чьей женой?!

– Да со своей.

– Ну ты и оторвался… Она ж и убить могла.

– Да уж… – уклончиво ответил довольный собой лотошник. Его собеседник задумчиво почесал в затылке.

– А было хоть за что?

– Не-а.

– Так чево ж ты, дурья башка, за энтой бабой бегаешь тады? Лотошник повернул голову в сторону дороги и кивнул на проезжавшую по привокзальной площади, неспешно виляя справа налево между большими лужами, будто пьяную легковушку. За тёмно-вишнёвой «девяткой», заливисто лая, вприпрыжку скакала трёхногая дворняга.

– А ты вот у ей спроси, чево она бегает за машинами, рулить-то ей иномаркой точно никто не даст.

– «Девятка» не иномарка, – резонно заметил смельчак с лотком.

Любознательный мужчина чувствительно посмотрел на собаку, потом, уже не без сочувствия, на того, что с лотком – похоже, он был явно расстроен таким поворотом дел.

– Вот так и живём, – сказал он, на сей раз непонятно в связи с чем. – Не успеешь одно дело не сделать, как уже не успеваешь сделать и кое-что поважнее.

– Эх-хе-хе…

Помолчали, думая каждый о своём. Оглядывая критическим глазом непроданный товар, лотошник вдруг ни с того ни с сего вскинулся, напустившись на женщину, всё ещё стоявшую рядом и зачарованно глазевшую на странную витрину овощного магазина:

– А ты, маманя, зенки зря не мозоль, не глюк это, а рыба, лосось он и есть лосось, сколько ни смотри, никак буряком не станет.

Тут они с мужиком, рассказавшим страшную историю про Ваську Кривого, снова весело перемигнулись и, окончательно примирившись, громко засмеялись, а женщина, всё так же пристально смотревшая на витрину овощного магазина, где, вполне возможно, весьма ошибочно, а вовсе не для злостного поправния законов биологии, возлежал посреди моркови и капусты одинокий подсохший лосось, обиженно отошла в сторону и стала так же напряжённо и подозрительно смотреть туда, откуда должна была явиться электричка. Временами она смотрела так выразительно, как если бы из перспективы уходящих в закат рельсов вдруг возьми да и вынырни с диким ржаньем тройка борзых рысаков – будто не поезд из шестнадцати вагонов плюс два прицепных, а мчалась по важнейшему и главнейшему направлению сама стремительная птица-тройка Русь… Тут мужики, весело глянув на меня, а потом снова на женщину с пирожками, неожиданно дружно рванули «Барыню», постепенно возвышая тон, качая в такт головами и лихо притопывая сапогами:

Шла барыня из РостоваПоглядеть на Льва Толстова,Только Лёва ей сказалЧтоб чесала за Урал.

А барыня из ОрлаНеизвестно куды шла,Повстречался ей ТолстойИ сказал: ходи босой…

Я быстро перескочила через рельсы, а мужики вслед мне всё так же весело пропели:

– Куды, барыня, пошла?

Потом продавец овощей громко крикнул:

– Эй! Подь назад, чево покажем! Второй, тоже громко, сказал:

– Не чувствительная она к искусству, ничего здесь не попишешь.

– Ой, нечувствительная… – Он снова громко засмеялся.

Я, тупо прохаживаясь туда-сюда по платформе, в попытке скоротать вдруг сильно замедлившееся время, снова стала прислушиваться к разговорам, которые и здесь уже весьма бойко завязывались. И здесь народ не безмолвствовал. Женщины активно выясняли – что, где и почём. Мужчины вполне серьёзного вида энергично обменивались репликами на политическую тему:

– Вечный вопрос – могут ли на Руси жить без вечного «попроси»? Вот без вечного этого вопроса.

– Что-то больно мудрёное ты завернул, – ответили ему.

– Тогда проще сформулирую вечный вопрос современности.

– Есть ли жизнь за МКАДом?

– Ого! Вот это точно вопрос… Хотя… Есть она там, нет её там, у нас жизни всё одно никакой нету. Однако, хорошо спросил.

Его собеседник довольно улыбнулся.

Люди оживились, лица повеселели, глаза заблестели.

– Или вот ещё, очень современно, слушай: кому теперь на Руси жить и работать?

– Тоже неплохо, – похвалил его собеседник. – Однако, вопрос вопросов иной. Может ли она, наша глубинка, вообще жить, или лучше сразу вагонами китайцев на плодородные равнины завезти и, как дрессированных тараканов, выпустить на бывшие совхозные поля?

Вокруг них уже собралась приличная компания вольнослушателей. Некоторые живо кивали головами, другие как будто просто так слушали – с унылым выражением сосредоточенного безразличия на лице.

– Да, не принято у нас выносить сор из сказочной избушки власти. А на месте вопить, что «все всё тощут», так это все горазды.

– Ой, горазды…

– И громче всех вопят как раз те, кто больше всех сам и тощит.

– Ясное дело, а то как тащить скоро станет нечего? Тогда как жить?