Читаем без скачивания Поединок со смертью - Лариса Миронова

– Все они одном миром мазаны, что демократы, что диктаторы. Ещё когда сказано было.

– А выход какой?

– А выхода нет, как в автобусе.

– Когда это?

– А когда народ без царя в голове.

– Так ты нас за монархию агитируешь? – враз встрепенулась совсем приунывшая толпа.

– Да не за монархию, дурьи вы головы…

– А за что? Ты ж сам сказал – без царя в голове.

– Без царя – это аббревиатура такая. Значит, без цели разумной. Допетрили?

– Ну, это понятно, – подмигнул рыбий хвост. – ЦР, ЦУ, ЦРУ, точка РУ. Знаем такие аббревиатуры, хоть и в сельской местности обретаемся.

– Вот именно.

Накал страстей слегка поуменьшился. Стали неторопливо переговариваться между собой. Агитатор молча смотрел на собравшихся. Возможно, он ждал, когда народу станет побольше.

Однако понемногу дискуссия снова стала выходить из берегов.

– А правительству вообще пора кончать эти дела, а то ведь доведут народную плоть до крайности, – угрожающе сказал тот самый активист – с большим пакетом в руке, из которого на километр торчал пахучий рыбий хвост.

– А крайность… у народной плоти… это где? – ехидно спросили у него.

– А это когда воровать начнут уже посередь бела дня.

– Да уж… Это крайность…

– Точно беспредел!

– Беспредел, ага.

– И получается это оттого, что учат нас жить не старцы премудрые, а молодая, зелёная педократия.

– Педрокария… это что? Она ж раньше была вроде голубая.

– Да не педро, а педо. Власть, значицца, сопляков упакованных с папашками именитыми. Хайдарята, немчурята там разные, ещё и говорить толком не научившись, уже зажигают и светятся на всех экранах и публичных трибунах.

Народ одобрительно загудел.

– Во-во! Мало им собчачеч крашеных, так теперь ещё немчуру ясельного возраста в политике разводят. Хотя, согласен, и педрилам живётсяс сейчас гой еси как привольно на Руси.

– Молодая политпоросль разноцветной ориентации, всех их в бога душу мать.

– Нда, ну и дела пошли в Датском королевстве… Пердократы…

– Педократы, говорю тебе.

– Они самые. Значит так… Преемственность курса, говоришь, обеспечивают?

– А это есть великое зло, – нравоучительно изрёк тот, что с рыбьим хвостом.

– А почему?

– По качану. Не ясно что ли? Ведёт прямиком такая преемственность к застою. Потому что политический процесс должен быть живым и со здоровыми почками.

– С почками? А печёнка не требуется?

– Не требуется, особенно, ежли твоя.

– Это почему же? Чем же моя не хороша?

– Так она ж у тя циррозная.

– Пить что ли нельзя? Ну вы совсем… И тут за трезвый взгляд на вещи… Мама мия… Значит, почки нужны здоровые… Отбитые не подойдут… Беда…

– Почки, в данном случае, – это не орган, а задатки новой творческой системы, – ответил агитатор противнику трезвого образа жизни и затем, отвернувшись от него, сказал человеку с портретом на майке: Будущее непредсказуемо как погода. Верно я говорю?

Носитель сложносочинённой наглядной агитации, всё это время участливо слушавший перепалку по поводу «педократии», снова решительно выдвинулся в центр, произнёс краткую речь и, как бы подводя итог беседы, довольно громко, но не как на митинге, а просто чуть громче, чем полагалось для того, чтобы быть просто услышанным близстоящими, сказал:

– Слушай сюда. Вас окружают космополиты и стяжатели. Вы поняли?

Группа дружно шумнула и стала с любопытством глазеть по сторонам.

– Чево ж тут не понять?

– Это точно, обложили, гады пердократы…

– Педократы.

– Не всё едино? Кто такие, если по-простому?

– Объясняю для особо одарённых: космополиты и стяжатели – это раковые клетки своего народа. Если их вовремя не удалить из организма, они его сожрут.

– Точно. И сами подохнут.

Гыгыкнули и вдруг всё сразу стихло, люди тяжело замолчали.

– Тогда слушай сюда. Понадобится триста лет, чтобы отвоевать право быть и жить в своей собственной родной стране, – пафосно продолжил полностью завладевший вниманием агитатор, грозя крепко сжатым кулаком на запад. – И пусть не думают, что мы сдадимся без боя. Ну?! Ваше слово, народ.

– Не-а, ни за что, – дружно взревела группа в момент встрепенувшихся митингантов. – В бой хоть сейчас. Наливай.

Агитатор удовлетворённо кивал головой.

– Мужики, я понял. Антил дес, как говорят наши братья по разуму, что означает – за жизнь будем бороться до самой смерти.

Тут народный энтузиазм сразу как-то поутих.

– Чево так много-то – триста лет? – почесал в затылке тот, что с рыбьим хвостом. – До самой смерти, ого-го… тут и жить осточертеет, не то что бороться.

Снова дружно заговорили.

– С такой предвыборной агитацией много голосов не соберёшь, слышь, мужик. Людям счас жить нады по-людски, а не через триста годов, – сказал специалист по неполучению законного наследства.

Его дружно поддержали:

– Триста лет… Чаво захотел! Тады уже и астероид может упасть, а как на моё поле угодит? На кой тады мне эта ваша хренократия?

– А я ваще демократию не уважаю, – высунулся из толпы мужичок в спортивном костюме.

– С чего бы это?

– А всякий раз какие-то поломки. Задолбали эти ремонты.

– Я понял, про что он, – сказал рыбий хвост. – Это ж у тебя домкраты ломаются, дурья башка, – постучал он по лбу мужичка в спортивном костюме. – Засовывайся обратно.

И он ткнул мужичка довольно сильно в тощую, «измученную нарзаном» грудь.

– А не один хрен? – не сдавался тот, подавая реплики теперь уже из заднего ряда. – Всё одно демократия это не-божески.

Центр дискуссиии мгновенно тпереместился на периферию.

– Это как?

– А просто, – сказал весьма гордо мужичок и приосанился. – Там, где ноне живут демократы, ресурсов нет ни фига. А всё почему? Потому что народ в древности был умный, божественный, и селился только там, где были углеводороды. А тех, кто не хотел жить по-людски, их за грехи ссылали на окраину, подале от людей. На поселения, по-нашенски. Чтоб оне там демократничали от пуза и людям труда жить не мешали. Бог завсегда за справедливость и трудовой народ. Только не у всех мозги есть, чтобы понять это в полном объеме. Ёлы-палы…

Народ, не успевший ещё остыть от дискуссии о творческом процессе строительства будущего, заводился с полоборота. Кольцо вокруг агитатора стало зловеще сжиматься.

– Так это… антил дес… на американском диалекте, говоришь?

– А чевой-та… эт самое… американюгу злобного ты братом по разуму называешь? Ты что, за этих… дерьмократов что ли?

– Вот именно. Шибко грамотные все стали, разумны все, япона ваша мама… На кой нам энтот американюга вшивый сдался?

Однако тут в спор вмешался оппонент по земельному кодексу, у которого двоюродный брат три года назад уехал в Америку. Он, очень удачно и своевременно замолвив словечко в защиту «американюги злобного», тут же развернул общественное мнение в более дружелюбное русло.

– А чевой-та он вшивый? Ему хоть как можно умным быть.

– Это отчего же?

– Счас скажу. У них в Америке, брательник в письме давеча писал, Коломбия Пикчерс представляет, и кажен почти что день.

Ему тут же резонно возразили:

– А теперь и у нас Коломбия эта Пикчерс тоже кажен день представляет, хоть дома, хоть в видеосалоне, за церковью, оттянуться можно по полной. Пять боевиков за раз посмотришь и сразу человеком себя чувствуешь.

– Под пивко особо хорошо идёт, – сказал «шибко грамотный», в коротком пальто на двух пуговицах.

Но не все, однако, были согласны с этим мнением – насчёт «американюги злобного». Убийственный аргумент в духе махрового антиамериканизма едва не разрушил едва сложившееся хрупкое равновесие.

– Он Бен Ладена, американюга энтот, понимашь, в пещерах взрыват, а я что ли братом должон родным ему за это быть? – весьма негодующе вопрошал любителя кинопродукции США другой спорщик.

Тот озлился и весьма задиристо ответил, что американское кино – что там ни говори, настоящее мировое искусство, потому как хорошо промывает мозги и, что особенно важно, учит Родину любить. На вопрос: как это – ответил сразу. Если, говорит, в одной ихней серии убили не менее десяти человек за сеанс, то жизнь в нашем городе Тьму-Таракане, по сравнению в жизнью, представленной Коломбийской продукцией, совсем райская, чтобы не сказать – просто сказочная, потому как здесь пока рекорд – всего три трупа за день, и уже второй месяц показательный уровень криминальных достижений держится строго этой отметки, ни трупом выше. Народ удовлетворился и согласно шумнул – безопасность превыше всего. Агитатор поднял руку, требуя внимания.

– Американец нам брат по разуму, да, я не оговорился, – сказал агитатор с некоторой досадой на пустую трату времени. – Но только совсем по другой причине, чисто лингвистической. Слово это, «американец», при правильном произношении говорит само за себя, его специално враги исказили, придумав байку про некоего Америгу Веспуччи. А слово-то наше, славянское – «а-мы-реканцы», что, естественно, значит: «А мы речём, то есть, говорим Слово, то есть – проповедуем, несём Слово Божие в тёмные заблудшие массы, вот что это значит». Иными словами, говорили они просто, без всякой ложной скромности: «А мы – словяне».