Читаем без скачивания Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников) - Чарльз Диккенс

— Не гнѣвайтесь, дядя! Слушайте, приходите къ намъ завтра обѣдать.

Скруджъ, въ отвѣтъ на это, послалъ его къ чорту.

— Да что съ вами? — воскликнулъ племянникъ. — За что вы сердитесь на меня?

— Зачѣмъ ты женился? — сказалъ Скруджъ.

— Потому что влюбился.

— Потому что влюбился! — проворчалъ Скруджъ ткимъ тономъ, точно это было еще болѣе нелѣпо, чѣмъ поздравленіе съ праздникомъ. — До свиданья!

— Дядя, но вы вѣдь и до моей женитьбы никогда не заглядывали ко мнѣ. Почему же вы ссылаетесь на это теперь?

— До свиданья! — сказалъ Скруджъ.

— Но, нѣдь мнѣ ничего не надо отъ васъ, я ничего у васъ не прошу, — почему же мы не можемъ быть друзьями?

— До свиданья! — повторилъ Скруджъ.

— Мнѣ отъ всей души жаль, что вы такъ упрямы. Между нами никогда не было никакой ссоры, виновникомъ которой являлся бы я. Ради праздника я и теперь протянулъ вамъ руку и сохраню праздничное настроеніе до конца. Съ праздникомъ, дядя, съ праздникомъ!

— До свиданья! — сказалъ Скруджъ.

— И съ счастливымъ новымъ годомъ!

— До свиданья! — сказалъ Скруджъ.

Однако племянникъ вышелъ изъ конторы, такъ и не сказавъ ему ни единаго непріятнаго слова. Въ дверяхъ онъ остановился, чтобы поздравить и писца, который, хотч и окоченелъ, былъ все-таки теплѣе Скруджа и сердечно отозвался на привѣтствіе.

— Воть еще такой же умникъ, — проговорилъ Скруджъ, услыша это, — господинъ съ жалюваніемъ въ пятнадцать шиллинговъ въ недѣлю, съ супругой, дѣтками, радующійся праздникамъ! Я, кажется, переселюсь въ Бедламъ!

А писецъ, затворяя дверь за племянникомъ: Скруджа, впустилъ еще двухъ господъ. Это были почтенные, прилично одѣтые люди, которые, снявъ шляпы, вошли въ контору съ книгами и бумагами и вѣжливо поклонились.

— Скруджъ и Марли, не правда ли? — сказалъ одинъ изъ нихъ, справляясь со спискомъ. — Я имѣю честь говорить съ г. Скруджемъ или г. Марли?

— Г. Марли умеръ ровно семь лѣтъ тому назадъ, — возразилъ Скруджъ. — Нынче какъ разъ годовщина его смерти.

— Мы не сомнѣваемся, что его щедрость цѣликомъ перешла къ пережившему его компаньону, — сказалъ господинъ, протягивая Скруджу подписной листъ. И сказалъ совершеннѣйшую правду, ибо Скруджъ и Марли стоили другъ друга. При зловѣщемъ словѣ «щедрость» Скруджъ нахмурился, покачалъ головой и подалъ листъ обратно.

— Въ эти праздничные дии, — сказалъ господинъ, взявъ перо въ руки, — еще болѣе, чѣмъ всегда, подобаетъ намъ заботиться о бѣдныхъ и сирыхъ, участь коихъ заслуживаетъ теперъ особеннаго состраданія. Тысячи людей терпятъ нужду въ самомъ необходимомъ. Сотни тысячъ лишены самыхъ простыхъ удобетвъ.

— Развѣ нѣтъ тюремъ? — опросилъ Скруджъ.

— Ихъ черезчуръ много, — сказалъ господинъ, снова кладя перо на столъ.

— А работныхъ домовъ? — продолжалъ Скруджъ. — Развѣ они уже закрыты?

— Нѣтъ, — отозвался госдодинъ, — но объ этомъ можно только сожалѣть.

— Развѣ пріюты и законы о призрѣніи бѣдныхъ бездѣйствуютъ? — спросилъ Скруджъ.

— Напротивъ, у нихъ очень много работы.

— О! А я было испугался, заключивъ изъ вашихъ первыхъ словъ, что они почему-нибудь пріостановили свою общеполезную дѣятельность. Очень радъ слышать противное.

— Убѣжденіе въ томъ, что эти учрежденія не оправдываютъ своего назначенія и не даютъ должной пищи ни душѣ, ни тѣлу народа, побудило насъ собрать по подпискѣ сумму, необходимую для пріобрѣтенія бѣднымъ пищи, питья и топлива. Время праздниковъ наиболѣе подходить для этой цѣли, ибо теперь бѣдняки особенно рѣзко чувствуютъ свою нужду, люди же состоятельные менѣе скупятся. — Сколько прикажете записать отъ вашего имени?

— Ничего не надо писать, — отвѣтилъ Скруджъ.

— Вы желаете остаться неизвѣстнымъ?

— Я желаю, чтобы оставили меня въ покоѣ,- сказалъ Скруджъ. — Вотъ и все. Съ своей стороны, я содѣйствую процвѣтанію тѣхъ учрежденій, о которыхъ только что упоминалъ: они обходятся мнѣ не дешево; а посему пусть нуждающіеся отправляются туда.

— Многіе изъ нихъ охотнѣе умрутъ…

— И отлично сдѣлаютъ, — по крайней мѣрѣ этимъ они уменьшатъ избытокъ народонаселенія. Впрочемъ, извините меня, я тутъ не при чемъ.

— Но могли бы быть причемъ

— Не мое это дѣло, — возразилъ Скруджъ. — Для каждаго вполнѣ достаточно исполнять свои собственныя дѣла и не вмѣшиваться въ чужія. Я же и такъ неустанно забочусь о своихъ. До свиданья, господа.

Убѣдившись, что настаивать безполезно, посѣтители удалились.

Довольный собою и въ необычно-шутливомъ настроеніи, Скруджъ снова принялся за работу.

Между тѣмъ мракъ и туманъ сдѣлались такъ густы, что появились факельщики, предлагавшіе освѣщать дорогу проѣзжавшимъ экипажамъ. Старинная церковная башня, съ готической амбразуры которой всегда косился на Скруджа мрачный викингъ, сдѣлалась невидимой; колоколъ вызванивалъ теперь часы и четверти гдѣ-то въ облакахъ, и каждый ударъ его сопровождался дребезжаніемъ, точно тамъ, въ вышинѣ, стучали въ чьей-то окочевѣвшей отъ холода головѣ зубы. Становилось все холоднѣе. Противъ конторы Скруджа рабочіе чинили газовые трубы, разведя большой огонъ, и около него столпилась кучка оборванцевъ и мальчишекъ: они съ наслажденіемъ грѣли руки и мигали глазами передъ пламенемъ. Водопроводный кранъ, который забыли запереть, изливалъ воду, превращавшуюся въ ледъ. Свѣтъ изъ магазиновъ, въ которыхъ вѣтви и ягоды осгролиста потрескивали отъ жары оконныхъ лампъ, озарялъ багрянцемъ лица проходящихъ. Лавки съ битой птицей и овощами совершенно преобразились, представляя дивное зрѣлище, и трудно было повѣрить, что со всѣмъ этимъ великолѣпіемъ связывалось такое скучное слово, какъ торговля.

Лордъ-мэръ въ своемъ дворцѣ отдавалъ приказанія пятидесяти поварамъ и дворецкимъ отпраздновать Рождество сообразно его сану. И даже маленькій портной, котораго онъ оштрафовалъ въ прошлый понедѣльникъ на пять шиллинговъ за пьянствр и буйство на улицѣ, мастерилъ у себя на чердакѣ пуддингъ, въ то время какъ его тщедушная жена, захвативъ съ собой ребенка, пошла въ мясную лавку.

Туманъ густѣлъ, холодъ становился все болѣе пронизывающимъ, колючимъ, нестерпимымъ. Если бы добрый св. Дунстанъ не своимъ обычнымъ орудіемъ, а этимъ холодомъ хватилъ бы по носу дьявола, тотъ навѣрное, взвылъ бы какъ слѣдуетъ. Нѣкій юный обладатель крохотнаго носика, до котораго лютый морозъ добрался, какъ собака до кости, прильнулъ къ замочной скважинѣ Скруджа съ намѣреніемъ пропѣть Рождественскую пѣснь. Но при первыхъ же звукахъ:

   Пусть васъ Богъ благословитъ,   Пусть ничто васъ не печалитъ, —

Скруджъ съ тажой энергіей схватилъ линейку, что пѣвецъ въ ужасѣ бросился бѣжать, предоставляя замочную скважину туману и морозу, столь близкому душѣ Скруджа.

Наконецъ, наступилъ часъ запирать контору. Съ неохотой слѣзъ Скруджъ со своего кресла, подавая тѣмъ знакъ давно ожидавшему этой минуты писцу, что занятія окончены, и тотъ мгновенно потушилъ свѣчу и надѣлъ шляпу.

— Вы, вѣроятно, хотите освободиться отъ занятій на весь завтрашній день? — сказалъ Скруджъ

— Если это удобно, сэръ.

— Это не только неудобно, это еще и несправедливо, — сказалъ Скруджъ. — Вѣдь если бы я вычелъ въ этотъ день полкроны, я убѣжденъ, что вы сочли бы себя обиженнымъ.

Писецъ слабо улыбнулся.

— И однако, — сказалъ Скруджъ, — вы и не думаете, что я могу быть обсчитанъ, платя вамъ даромъ жалованіе.

Писецъ замѣтилъ, что это бываеть только разъ въ году.

— Слабое оправданіе, чтобы тащить изъ моего кармана каждое двадцать пятое декабря, — сказалъ Скруджъ, застегивая пальто вплоть до подбородка. — Но такъ и быть, весь завтрашній день въ вашемъ распоряженіи. Послѣ завтра утромъ приходите пораньше.

Писецъ пообѣщалъ, и Скруджъ, ворча, вышелъ. Писецъ въ одну минуту заперь контору и, размахивая длиннѣйшими концами своего шарфа пальто у него совсѣмъ не было), прокатился въ честь Сочельника разъ двадцать по льду въ Коригиллѣ, вслѣдъ за шеренгой мальчишекъ и во весь духъ пустился домой.

Скруджъ съѣлъ свой скучный обѣдъ въ своемъ скучномъ трактирѣ, и, перечитавъ всѣ газеты, скоротавъ остатокъ вечера за счетоводной книгой, отправился домой спать. Онъ жилъ тамъ же, гдѣ когда-то жилъ его покойный компаньонъ. То была анфилада комнатъ въ мрачномъ и громадномъ зданіи на заднемъ дворѣ, которое наводило на мысль, что оно попало сюда еще во дни своей молодости, играя въ прятки съ другими домами, да такъ и осталось, не найдя выхода.

Зданіе было старое и угрюмое. Никто, кромѣ Скруджа, не жилъ въ немъ, ибо всѣ другія комнаты отдавались въ наемъ подъ конторы. Дворъ былъ такъ теменъ, что даже Скруджъ, отлично знавшій каждый его камень, съ трудомь, ощупью, пробирался по немъ. Въ морозномъ туманѣ, окутывавшемъ старинныя черныя ворота, чудился самъ Геній Зимы, сторожившій ихъ въ печальномъ раздумьѣ.