Читаем без скачивания Серое небо асфальта - Альберт Родионов

* * *

Дверь открылась наружу, но они вошли внутрь: каждый знал наверняка, что ему делать, особенно дверь.

— Ой, как у вас красиво! — пропищал тоненький голосок, можно даже сказать: прогнусавил. Фрэд этого конечно не заметил, как не заметил бы любой американец, поскольку привык жить в образе, но вот нам — некоторым северянам — славянам, не играющим в Барби и Кенов, этот голосок резал бы ухо своей зажатостью, сдавленностью, то есть совмещением верхней части гортани с носоглоткой. О сколько американских звёзд шоу — бизнеса обладали этим знаменито противным гнусавым темброблоком. Ладно, пусть из их горла вылетают любые звуки, лишь бы в этот момент без слюны, поэтому их имена опустим, а наших героев, тоже не особо поднимая, вспомним…

Довольно и снисходительно улыбнувшись подружке, Фрэд показательно швырнул школьный рюкзак в угол.

— Вот теперь красиво и даже уютно, что гораздо важнее, — сказал он и помог снять подобную ношу с плеч гнусавой девчонки. Чужую вещь он не посмел метнуть вслед своей, а аккуратно прислонил к стене, хоть в этот момент ему так хотелось зафутболить ранец куда-нибудь… в девятку стены, что он предупреждающе схватился за бедро, как бы сдерживая уже начавшееся движение… Совладав с рвущейся на свободу энергией, он предложил гостье пройти в холл…

— "Башмаки" топчутся на работе, так что не стесняйся! Достань, пока, пиво из холодильника, включи телек, упади на диван, я сейчас…

Он вышел в прихожую, собираясь навестить туалетную комнату, погреть унитаз и принять душ. "Не зря ведь притащил Энни на хаус?!"

Энни, по-нашенски, была Анкой, но на пулемёте играть не умела. Вот на нервах, кожаной флейте и в "дурака" — это да!

Тёплый душ смыл пыль школьных коридоров и усталость под ноги Фрэда, сливное отверстие засосало весь этот мусор с жадностью не похмелившегося алкаша, и от предвкушения близких событий его организм возвёл некую преграду на пути спокойно падающей вниз воды… Подождав пока преграда угомонится, он выключил воду и нащупал полотенце… Преграда снова дала о себе знать, соприкоснувшись с щекочущей махровой тканью, но силой воли Фрэд "промайнал" её бунтарскую "виру". Накинув мягкий халат, он вышел в прохладу дома…

Энни увлечённо рассматривала что-то в телевизоре, скорее делая вид, что увлечённо, потому что там показывали какой-то "отстой", так показалось Фрэду, а уж если ему что-то казалось, то должно было казаться всем. В руках девушки потела открытая банка пива; вторая, отпотевшая уже, но всё ещё влажная от конденсата, с новоощутимой лёгкостью упокоилась на столике.

Ножки Энни, слегка раздвинувшись, как бы невзначай, показывали испод коротенькой юбочки жёлтые ажурные трусики, но сама она очень увлечённо следила за телевизионной передачей и словно не замечала появившегося Фрэда, несмотря на его ядовито-зелёный халат. Может, ему стоило заквакать, тогда она и обратила бы на него внимание. Он почти додумался до этой мысли, как вдруг на телеэкран вползла реклама, как всегда не вовремя и как всегда навязчиво. Такой подлости не вынесла даже Энн и с вздохом досады, защёлкала пультом… Фрэд воспользовался промахом телевизионщиков и зелёным духом опустился рядом. Его рука медленно поползла по её бедру… знакомиться с жёлтым гипюром, и тот, кстати, не очень-то был против, всей дырявой душой стремясь навстречу… Ему — гипюру, стало жарко и пришлось раздеться: он выбросил из себя нечто горячее, увлажнившееся и спокойно улёгся на толстом мягком ковре рядом с ножкой дивана. Знакомство состоялось правильно, он радостно и облегчённо вздохнул:

— Вот она — Свобода!

Анна Свoбода, словачка в… ну пусть в третьем, поколении, готовилась принять долгожданный меч — радостно, по-пушкински, чуть стесняясь, скорее для виду, но Фрэд, слишком торопясь, запутался в халате, и она, в смысле — свобода — у входа… судорожно ждала…

Когда пришла пора достичь желаемого, а упорство никогда не разочаровывает "твёрдых" духом, дверь из спальни отца отворилась, и заспанное, небритое лицо, явилось, неся вялое тело на обыкновенной длинны шее, в обрамлении такого же, как и у Фрэда халата, только светло-зелёного.

— Уж не Дюймовочка ли я? Что-то они меня окружили! — должна была бы подумать Энни, если бы ей было до этого сейчас. Но от неожиданности, вместо сказки, она вспомнила собачек в своём дворе: два дня назад они сцепились во время случки, и девчонки говорили, что с людьми, если их напугать, иногда, случаются подобные казусы.

Вспомнив недавние страхи, она дёрнулась изо всей силы, помогая себе руками, отталкивающими грудь Фрэда прочь…

— Ты чего? — вскричал тот, свалившись на пол, поближе к её гипюровым трусикам. — Я ещё не успел… — тут он увидел заросшего щетиной папика, онемевшего от ужаса, и его язык тоже отказал в гибкости, но рот издал некое мычание, типа:

— У-о-ы…

— Чего мычишь мерзавец? — нашёлся сказать, вернее, прорычать Дмитрий и остановился, часто хлопая ресницами… не зная, что рычать и делать дальше. Он зверски осмотрел диван, с вжавшимся в его велюровую обивку, и сразу ставшим маленьким, тельцем Энн, пытавшимся по-армейски быстро натянуть школьную форму, но с испугу, запутывавшимся в ней всё больше, затем подошёл к сыну и, поразмыслив секунду, влепил ему крепкую затрещину.

— Вон!.. — рявкнул он, видимо имея в виду обоих, радостным оскалом наблюдая, как сверкает срамными местами неодетая молодёжь, прячась — один в туалет, другой — в ванную. — Всё матери расскажу! — зачем-то добавил Дима… и ему тоже стало стыдно. Уже удаляясь в свою комнату, он вспомнил юность…

ГЛАВА 2

Пожалуй, до юности было далече…

До лифта тоже, он гудел где-то выше, периодически открывая и закрывая двери… Было похоже, что они заблокированы каким-то предметом. Но спускаться вниз — не подниматься, и насвистывая весёлую песенку, Митя прыгнул с площадки на нижнюю ступеньку, откусив приличный кусок от медового кекса…

Кто-то там был, он перегнулся через перила и прислушался…

Под лестницей первого этажа находилось небольшое пространство, где обслуживали мусоропровод и всю остальную хрень, питающую большой дом — электроэнергией, водой, газом…

— Эй, кто там есть? — шёпотом спросил Митя, надеясь, что именно здесь найдёт приятелей; для этого он и вышел.

…Испод лестницы высунулось восторженно испуганное лицо одноклассника и тоже прошептало:

— Тише… чего орёшь? ползи сюда… -

Заинтригованный видом дружбана, Митька пригнул голову ниже, словно играли в разведчиков или охотников за головами, и шагнул под лестницу…

Нервное девичье хихиканье он услышал, но разобрать, что происходит в густом полумраке, сразу не смог.

— Вы тут чего? — прошептал он и, наконец, рассмотрел то, что хихикало…

Незнакомая девчонка, немного старше и много длиннее его ростом, стояла в углу со спущенными до колен трусами и хихикала, то ли от щекотки, то ли… ведь, по меньшей мере, три, четыре руки почти взрослых пацанов усердно мяли её уже не лысый лобок, и чья-то рука светила фонариком, на их копошащиеся конечности.

— Ого!.. — только и смог произнести Митька, вытаращив от неожиданности глаза на освещённое фонарём действо. Надо признаться, что видеть подобное ему приходилось впервой. В их доме, да и дворе, таких смелых девчонок не было, даже когда играли в доктора; откуда она взялась, оставалось неясным, но разве в этом было дело. Невольно он стал подвигаться ближе, чтобы подробнее рассмотреть… как вдруг девчонка наклонилась, потянула трусы вверх и облила ушатом ледяного регламента:

— Хватит!

— Да ты что, обещала тридцать минут! — возмущённо загалдело заинтригованное общество. — Ещё пять осталось!

— Хватит! — она оправила на юбке всколоченную кофточку и посмотрела на забытый в руке Мити кекс… — Пусть даст, я есть хочу!

— Дай! — приказал один, на голову длиннее Димки.

— На! — обрадовался Митя; он был счастлив уступить свой кекс, да что там кекс, многое отдал бы за возможность прикоснуться к давно мучавшей тайне. — Бери… — он протянул надкушенный кекс, а тем временем несколько рук протянулись к… за тем же, что и раньше, стягивая девичьи трусики, светя фонариком, заворачивая наверх её кофточку и закрывая спинами самое интересное.

— А вы… — второй, не столь длинный, сколь длинноволосый, оглянулся на младших мальчишек и прошипел: — Пшли отсюда! Давайте… Маленькие ещё, подглядывать!

* * *

— Хе-хе… — смущённо кашлянул взрослый небритый Дмитрий, падая в смятую, неубранную постель и вглядываясь в потолок, словно экран с кинозаписью своего детства. — М-да… — шевельнулись губы, и раздражение против сына несколько улеглось; отчего оно взялось это раздражение теперь было не очень понятно: — "Может от неожиданности? а может от зависти?" — Ему не понравилось то, что показалось, он мог считать себя разным, даже всяким, но, по крайней мере, самокритичным и не завистником, точно. Но ведь зависть здесь была другая: необязательно быть завистником, чтобы позавидовать молодым и красивым, даже если и не очень красивым, но молодым, и потому красивым уже. — Эх-хе-хе… — странное чувство, то ли в голове, то ли ниже, заставило его издать этот звук, и он снова уставился в белый экран потолка…