Читаем без скачивания Долгожданная кража - Владимир Викторович Зингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мои воспоминания о будущем ничего особо плохого про нового начальника не содержали, хотя знал я о нём даже больше, чем он сам. Например, когда и как он умрёт. Вот, если в новой реальности он будет меня обижать, подумал я, возьму, да и расскажу ему про его кончину. Он, конечно, не поверит, закоренелый материалист и марксист-ленинист, и даже посмеётся мне в глаза, но порой ночами будет просыпаться в холодном поту и проклинать меня со своими пророчествами, от которых его подсознание никак не захочет освобождаться.
Алексей Максимович Большаков прибыл к нам из глухой провинции за подполковником. И не только. Череповец — это вам цивилизация, а не какая-нибудь тусклая окраина Вологодской области. Тем более, квартиру сразу дают, да ещё в приличном месте. Первым делом он сразил подчинённых тремя академическими ромбиками на майорском мундире: рядом с синим поплавком какого-то гражданского ВУЗа красовался бордовый знак с огромным гербом СССР от Высшей школы милиции, а замыкал это великолепие ромбик побольше, опять же с гербом на верхнем его острие и двумя бородатыми профилями в центре. Для верности, чтобы уж никто не сомневался, чьи же это профили, ниже располагались буквы: УМЛ — университет марксизма-ленинизма.
Промеж сотрудников сразу же пошёл гулять старый анекдот: что ж ты, милок, совсем тупой, если тебя в одном институте зараз научить не смогли? Возможность второго высшего образования в те времена никто даже в голове не держал, а тут целых три. Правда, если уж совсем честно, тот самый УМЛ официального высшего образования и не давал, но нагрудный знак, очень похожий на настоящий академический ромбик, его выпускникам вручался с большой помпой.
Но анекдоты анекдотами, а Алексей Максимович быстро доказал, что эти инсинуации не про него. Мужик оказался толковый и весьма эрудированный. Потихоньку мы разузнали, что до милиции он работал в газете там же, в районе, и даже был главным редактором, а потом по партийной путёвке оказался брошен на укрепление милицейских рядов, где быстро и решительно преуспел. К Череповцу он тоже достаточно успешно адаптировался. Не мог только изжить одну мелочь — называть себя начальником милиции. Дело в том, что на прежнем месте службы такое самоназвание было вполне оправдано — начальник райотдела и был главным милиционером района, а вот в Череповце с его разветвлённой структурой подразделений он оказался всего лишь одним из многих руководителей, хотя и весьма важным. Сотрудники посмеивались потихоньку между собой: наш-то пострел уже на главу УВД метит, не иначе!
И вот в этом месте какой-то чёртик сподобил меня взяться помогать неопытному шефу уберечься от конфуза. Надо было тут же вспомнить мудрую мысль про то, куда ведут благие намерения. Не вспомнил, альтруист несчастный! И наши отношения перешли в состояние недружественных.
А началось всё так. После оперативки, на которой Алексей Максимович в очередной раз провозгласил себя начальником милиции, вызвав тем самым переглядки и хитренькие усмешки сотрудников, я попросил разрешения остаться.
— Извините, Алексей Максимыч, тут дело такое… Я вижу, что сотрудники посмеиваются… Да и начальнику управления может не понравиться, что вы себя начальником милиции называете…
Зачем я полез в эту кашу? Сложно объяснить. Наверное, потому, что испытывал некое двоякое чувство: с одной стороны, передо мной, юным лейтенантом, находился руководитель, к которому не подобает лезть с пикантными советами. С другой — я прожил и повидал в первой своей жизни столько, что не грех и уберечь ещё не в полной мере освоившегося с новой обстановкой человека от неоправданных шагов. А этот Алексей Максимович возрастом с моим старшим сыном ровня. Такая вот загогулина получается. Так почему бы и не помочь?
Но на практике всё пошло по-другому, и благодарности за помощь я не снискал. Начальник посмотрел на меня сурово и испытующе:
— Любите дёргать тигра за усы, молодой человек? Ну-ну. Как же, поглумиться над новым начальником, который априори хуже старого — святое дело! Так ведь? А над чем глумиться-то умишка не хватило найти. Вот и вытащили какую-то фигню (здесь Большаков употребил совсем другое слово).
Он откинулся на спинку кресла и строго спросил:
— Сам придумал или друзья подучили? Стыдно, товарищ лейтенант, как вас там, Воронцов что ли?
Глупо всё вышло. Большаков дальше не стал слушать меня и выпроводил за дверь.
Так тебе и надо, сказал я себе. Альтруист благоглупый. Я ещё в тот момент не знал, что история эта получит совершенно неожиданное развитие, и Большаков окончательно запишет меня в деструктивные элементы.
Через пару дней меня вызвонил дежурный:
— Воронцов, хорошо, что ты на месте! Бегом к начальнику! Чего ты там такого натворил? Шеф из управления прибыл и даже обстановкой интересоваться не стал. Походя бросил, что тебя к нему, а сам зелёный весь!
Когда я вошёл в кабинет, Большаков был совсем не зелёный, а очень даже обычный. Вот только тон его, демонстративно вежливый, не предвещал ничего хорошего.
— Ябедать изволим? — начал он безо всяких преамбул. — Субординацию нарушаем? Смуту в коллектив вносим?
Вот это разворот! Всё перечисленное, как я понимал себя в этом мире, могло относиться ко мне в последнюю очередь. И мой недоумённый вид должен был продемонстрировать шефу, что он в данный момент совершает чудовищную ошибку, за которую потом будет стыдно, но не тут-то было. Что-то там произошло, крайне неприятное для него и непонятное пока для меня, и было похоже, что всю дорогу от управления Большаков рисовал в уме картинки моего растоптания и уничижения в надежде получить от этого процесса хоть какое-то полегчание на душе. Иначе с чего бы такой неожиданный заход на этот разговор?
А шеф меж тем продолжил свои невнятные обличения:
— И не стройте из себя невинного агнца. Обсуждать, понимаете ли, своего начальника за его спиной, да ещё с товарищами из управления, это последнее дело, Воронцов! Кому ещё успели свои гнусные мысли нашептать?
Я молчал. Оправдывающийся — виноват. Эту простую истину я усвоил уже очень давно. Надеялся только, что по-прежнему удавалось сохранить недоумение на своей физиономии. Однако, Большакову и не требовалось никаких моих слов. Дальше он уличил меня в признании собственной вины, поскольку я молчал, значит сказать в своё оправдание мне было нечего. Вот так. Хоть молчи, хоть не молчи, всё одно, если начальник решил тебя назначить на роль виноватого.
Я
