Читаем без скачивания Долгожданная кража - Владимир Викторович Зингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне всё понятно. Очень жаль, Воронцов, что наши отношения перешли в такую фазу. А мне вас характеризовали, как дельного сотрудника. Что ж, тем хуже. Теперь уж я буду внимательно следить за вашей работой. Идите пока!
Самым многообещающим было это «пока». Я вознамерился было всё-таки выяснить, о чём вообще речь идёт, но Большаков жестом пресёк мои поползновения. Что ж, когда начальство требует выйти, приходится подчиниться, а не задавать глупые вопросы типа «почему». Начальник, он и в Африке начальник (кстати, почему именно «в Африке», а не в Австралии, например, кто знает?)
Тайна поведения Алексея Максимовича приоткрылась для меня на следующий день. Оказалось, что вчера на совещании в УВД наш шеф при докладе опять допустил свой промах: «я, как начальник милиции…», на что получил сдержанно-саркастическое замечание от секретаря парткома, что он пока ещё совсем не то, кем себя величает, и не известно, будет ли когда. И что сейчас ему надо держать ответ исключительно со своих позиций. И будто бы при этом начальник управления благосклонно кивал головой в ответ на слова партийного вожака.
Удивительное дело, никто из прояснявших для меня возникшее недоразумение на том совещании не был, но рассказывали всё в красках и подробностях. И что в протокол совещания этот пассаж было велено не записывать, но инструктор Зотов всё равно записал. Короче говоря, шеф «потерял лицо» на виду многих присутствующих коллег, а утрата хладнокровия привела его к умозаключению о том, что это я его «застучал» в парткоме.
* * *
Сегодня мне на работу с шестнадцати часов — на поддежурство — и до часу ночи. Ну, до часу, это так, условный предел. На самом деле работать придётся столько, сколько потребует обстановка. А она, зараза, самое интересное припасает как раз к полуночи. Из вредности, не иначе.
Поэтому я перед дежурством запасливо решил отоспаться впрок — а вдруг получится? Тому была и ещё одна причина — с утра меня одолевала какая-то подозрительная хандра, чего со мной обычно не случается. А лучшее средство от всяких там хандрей (или хандров, не филолог, не знаю), как известно — это глубокий и здоровый сон. Однако на этот раз сон меня презрительно игнорировал. Я упорно не сдавался, жмурил глаза и натягивал на голову одеяло в надежде укрыться от внешнего мира. В конце концов мир оказался сильнее, и пришлось вставать. Я бесцельно бродил по своим апартаментам в трусах и даже пробовал заняться йогой, безуспешно пытаясь справиться с хандрой, но эта тварь сегодня оказалась сильнее меня. Если совсем по-честному, то я прекрасно понимал причину такой напасти, но упрямо продолжал заталкивать её в глубину своей памяти, делать вид, что ничего выбивающего меня из колеи не существует, и вообще всё замечательно, но…
Сегодня был день рождения Данилы, моего младшего сына. Сколько же ему? Хороший вопрос. Когда меня вышвырнуло в прошлое, ему было… так, ему было тридцать шесть, да, тридцать шесть. Ого, старше меня нынешнего! Как же я по ним всем скучаю… Мальчишки, Нина, как вы там? Небось, на даче. Шашлыки, баня, а то и речка после парилки — такая уж традиция давно сложилась на этот день. Данилкина Люсечка мой любимый салат соорудила. Вездесущий Сергей Васильевич, наш сосед, с утра пораньше корзину грибов тайком на крыльцо притащил. И ведь ни за что не признается, что это он, хотя корзинка-то сразу видно чья. Будет хитро поглядывать да на местного лешего всё валить. Но чарочку за общим столом примет с достоинством и посидит «за компанию», а то и бывальщинку какую расскажет.
Интересно, где там в той жизни я? Лежу, наверное, в дальней комнате коматозный, овощ овощем. Мозгов-то нет, здесь они, со мной оказались. Меня с ложечки кормят да памперсы меняют, привычно поругивая, когда много «вторичного продукта» выдам. Надоел всем, уж помирал бы скорей, что ли.
А может и не так всё? Может и я там в беседке вместе с ними со всеми. Посиживаю, как ни в чём не бывало, в любимом шезлонге да щурюсь от яркого солнышка. Или Люсечкин салат трескаю. А то — в бане на полке́, и тот же Данила, ох, и любитель попариться, обихаживает меня берёзовым веничком вперемешку с можжевеловым. Хорошо! И никакие метаморфозы с путешествиями во времени мои думы не тревожат. Тогдашнее ножевое ранение оказалось не таким уж опасным, хотя и напугало домочадцев изрядно…
Стоп! А я здешний, вот этот самый я, тогда кто?
А ты — химера, отвечаю сам себе. Химера, рождённая твоим же испуганным мозгом в момент ранения там, в двадцать первом веке, и застрявшая где-то на задворках сознания так глубоко, что на поверхность уже никогда не всплывёт. И это значит, что тебя просто нет.
Думать так сильно не хочется. Я подхожу к старенькому зеркалу с лишаями отставшей амальгамы и пристально рассматриваю себя. Я — есть! Вот он я, побриться бы не мешало, живой и, что самое главное, в зеркале отражаюсь. Никакой не призрак значит.
Чтобы окончательно прогнать дурные мысли каким-нибудь полезным делом и впрямь решаю побриться. Для этого надо совершить массу разнообразных действий, и это — хорошо. Отвлекает. Иду на кухню и убеждаюсь, что горячей воды в кране нет, значит придётся ставить чайник. Вдобавок, кто-то спёр помазок из моего настенного шкафчика. Взамен в стаканчик воткнута старая зубная щётка, неизвестно кому принадлежащая. Шутники, блин. У меня рождается подозрение, что этой щёткой последний раз чистили совсем даже не зубы, а то, для чего такие приспособления бывают нужны в армии. Но нас этим не возьмёшь. Выбрасываю бывшую зубную щётку в мусорное ведро, преодолевая сиюминутный соблазн поставить её в шкафчик соседу. Скорей всего это он умыкнул помазок, только вот доказательств у меня нет. Вода согрелась, делаю себе горячий компресс и долго кручу в руках скользкий обмылок с намёком на земляничный аромат, чтобы появилось некоторое подобие пены, после чего переношу её себе на щёки. Заранее морщась от прикосновения к коже лезвия «Нева», которое, кажется, и рождено на свет было сразу тупым, ностальгирую по «Жилету» и «Шику». Получается совсем уж непатриотично, и мне становится стыдно, правда только самую чуточку.
А ещё вспоминаю,
