Читаем без скачивания Крылья империи - Владислав Кузнецов

На третий месяц он вышел к большой реке. Купаться в ледяной воде он пробовал и до изгнания. Дело всегда закачивалось жаром, а жизнь сохранялась пилюлями. Зато вдоль берега тянулся замечательный обрыв. С него можно было прыгнуть — и расправить крылья. Баглир летел вдоль реки, над самой водой, так, чтобы при ненешироком взмахе воздух оказывался между крылом и возникшей от воздушного беспокойства волной, выхватывая из ледяной воды жирную неосторожную рыбу, чистя и съедая ее на западном, высоком, берегу. Чтобы можно было снова прыгнуть с обрыва. Рыбу он всегда предпочитал сырой.

Наконец, внизу и справа, на пологом восточном берегу показались бревенчатые домики — несоразмерные и чуждые, но безусловные творения разума, так же как и частокол с четырьмя башенками по углам. Баглир стал медленно спускаться вниз. Его насторожило, что в воздухе над селением не было видно ни одной живой души. Война? Болезнь? Просто вахтовый поселок, а сейчас не сезон? Внизу мельтешили какие-то довольно крупные звери. Неужели было не отбиться? И неужели никто не улетел? Или сидят в домах в осаде? Он спускался все ниже и ниже. Звери показывали на него лапами, на них была одежда. Они были крупнее и мощнее Баглира, но крыльев у них не было.

К извинению Баглира, его ввела в заблуждения природа, весьма похожая на южный Лаин. Большинство миров, доразвившихся до разума, очень сильно отличались климатом от его вымерзшей планеты. Здесь же он надеялся застать похожих на себя существ. Когда он понял, что цари этого мира относятся к другому виду — чего и следовало с самого начала ожидать, внизу развеялось дымное облачко и рядом свистнуло. Баглир был сыном солдата и знал, что надо делать. Он отогнул крылья назад, чтобы пике было более быстрым, и ринулся вниз. Воздух вокруг стал колючим и холодным. Рядом свистнуло еще раз. Значит — мимо, свою не услышишь. Баглир чиркнул по первому обидчику когтями и ушел вверх на инерции падения. Потом ринулся вниз, уже прочь от опасных строений, вниз, к спокойной неторопливой воде. Зажатый между крыльями и рекой воздух, свистя, уходил назад. В одно из крыльев ударило, другое чиркнуло по воде, открыв ее стальную поверхность, как консервную банку, и Баглир оказался под водой. Крылья сложились сами собой. Перья отталкивали воду, и холодно не было, только правое крыло понемногу немело. Оказывается, чтобы нырять зимой, перья надо вылизывать, и не будет никакой простуды. Кто же знал?

Так Баглир снова спешился. И рысью шкуру потерял, а медвежья намокла. Зализав рану и закусив полосатым диким поросенком (как отец-кабан бросался на неповинное дерево, на которое вдруг вознесся его визжащий отпрыск!), он переправился на восточный берег. Он решил, что даже такое несовершенное ружье, как то, из которого его ранили, ему пригодится. Еще ему нужен был хороший нож, кресало и трут, и много другое. За свою рану он собирался взять большую контрибуцию. Но не с боем. Он несколько раз обошел частокол, окружавший поселок, и стал терпеливо ждать ночи.

Ночь для большинства сородичей Баглира была просто менее светлым временем дня, для него самого была графитовой бездной. Но зато слух у него был великолепный. Сторонники его отбраковки говорили об атавизме — не все ли теперь равно? Главное, под топорщащимися на голове «ушами» из перьев есть настоящие, и очень чуткие.

Баглир крикнул. Он ожидал беспокойства со стороны сонных часовых, но все оставалось спокойным. Баглир одним взмахом крыльев послал себя в воздух и плавно спланировал по ту сторону частокола. Еще один крик. Теперь он знает, как стоят дома в этом треклятом селении. Вот один — не самый маленький, не самый большой, окна махонькие, значит, склад, а главное — не заливается из-за забора проклятое собачье племя. Человек же у забора — не препятствие. Маленькие оконца не преграда: когти режут дерево, потом мягкие пальцы выдавливают стекло. Никакого звона, зато можно взлететь на крышу и сложить стекляшки стопкой. Со сложенными крыльями Баглир пролезет еще и не в такую дыру! Вот из аборигенов не всякий ребенок сможет. Для того они, эти оконца, верно, и сделаны такими маленькими. Темно. Баглиру пришлось еще раз крикнуть — никто не слышит ультразвука. Зато стало понятно — склад. Мягкое, видимо, одежда, какие-то вещи… А вот это дверь. Что за ней? Баглир подошел, осторожно пощупал: запоров не было. Он мягко надавил на дверь, пытаясь тихо и бесшумно ее открыть.

За дверью загрохотало. Баглир замер, потом начал тихо отодвигаться от двери, из-за которой неслись недовольные возгласы на непонятном языке. Наконец, схватил, что попалось под руки, и полез в окно. Схватил, однако, больше, чем надо бы — застрял. Дверь распахнулась так резко, что звука не издала — только воздух хлопнул. А потом Баглира схватили за ноги и потянули назад. Когти его запутались в добыче, и Баглир уже подумал было, что настает его распоследний час, как схвативший его абориген недоуменно сказал:

— И что ты за зверушка такая, что по домам лазаешь и тулупы таскаешь? На моль как будто не похожа… Скорее помесь совы с выдрой. Чудны дела твои, господи! Я тут уже не первый десяток лет, а таких как ты, не видывал. Вчера только рассказывали о похожей птице. Это не ты Сновидову харю располосовал? Что же нам с тобой делать, а? Пожалуй, для начала свяжем.

Когда абориген начал вязать ему лапы, Баглир попытался освободиться. Тщетно! То, что расправившимся крылом он несколько раз сильно ударил местного жителя по лицу, того нисколько не смутило.

— Так, а ты у нас меченый. Вот рана от сновидовской фузеи. Значит, ты. Спасибо. Хоть и мелкая Сновидов гнида, а кусающая больно. И над опальным фельдмаршалом поставленная. Видно, потому и поставленная, что знает, как больней кусать. И почему хорошие люди не идут в тюремщики? Да не бейся ты так.

Голос был теплым, и Баглир действительно перестал сопротивляться. Другой голос спросил:

— Бурхард, это что, сновидовская птица? Не делай из нее чучела. Я сам мечтал с полицейской рожей сделать нечто в том же духе.

— Нет, чучело мы делать не будем, обойдется Петербуржская Академия. А вот крыло мы вылечим. И постараемся приручить. Соколов же приручают? И будем этим чудом Сновидова пугать.

И оба аборигена рассмеялись. Смех был добрым, хотя и с пригоречью. И Баглир совсем успокоился.

Сновидов пришел через два дня, в вечно несвежем зеленом мундире, бросив всегда немного помятый — но так, в самую меру, — триколор через плечо, вместо головы — кулек из бинтов и корпии, кое-где — красное, и уж никак не меркурохром. Кровушка. Самая натуральная. Явился наглый, и потребовал выдачи Баглира. Но крыло уже не кровянило, а радужные перья окрашены белилами. Баглир сначала думал, что лекарство. Оказалось, маскировка. И человек, назвавший себя фельдмаршалом, не выдал его на расправу. Сказал — совсем другая птица.

И началась спокойная жизнь. Баглир ел, спал, ходил по двору — до забора с часовым и обратно — неуклюже, вразвалочку, как подвыпивший гусь. Не все это было игрой: повязка на крыле очень мешала, а подживающая рана постоянно зудела. Баглир рассматривал примитивную жизнь поселка сквозь дырки в заборе. Людей он скоро начал различать — мужчин от женщин, тут было просто, как с большинством млекопитающих, молодых от старых, тут помогали непривычные босые лица и утрата цвета волосяным покровом.

Хозяин дома был уже немолод — но крепок, круглолиц, здорово румян. Голова была совсем седой — но без намеков на залысины. Зубы — желтые, но крепкие и все на месте. Большинство аборигенов этим похвастаться не могло.

Наконец, он решил установить контакт со своим пленителем. Дождавшись, пока старик выйдет во двор, Баглир принялся ходить за ним по пятам, ожидая, пока тот заговорит. И повторил первую же произнесенную им фразу. Конечно, коряво, но тот удивился, и сказал еще что-то. Баглир повторил. Старик хмыкнул, довольно потрепал его по голове и пошел за ворота. Баглир понял, что его принимают за попугая или пересмешника.

Этот статус его не устраивал, поэтому он вошел в дом. К Баглиру привыкли, и внимания обратили не больше, чем обратили бы на любимую борзую старика. Тогда Баглир тихо прокрался в его кабинет, и занялся приготовлениями.

Когда старик вернулся, то застал следующую картину: Баглир в его старом мундире без знаков различия, небрежно наброшенном на плечи, сидит за столом и заряжает пистолет. Как только отворилась дверь, он встал из-за стола, отложив оружие, на двух ногах подошел к оторопевшему фельдмаршалу, неуклюже — лапки коротки — отдал честь, копируя жесты бывавших в доме офицеров, и отрекомендовался:

— Дор-Баглир ап Аменго.

Старик молчал.

Баглир ткнул себя в грудь пальцем и повторил:

— Дор-Баглир ап Аменго.

Старик ткнул пальцем в грудь себя:

— Граф Бурхард фон Миних.

Через месяц Баглир уже сносно говорил по-русски и уговаривал фельдмаршала выучить его и немецкой речи. И начал было получать первые уроки, как ссылка графа Миниха завершилась, и начались события, в которых и старый полководец, и изгнанник из другого мира приняли наидеятельнейшее участие.