Читаем без скачивания Избранное - Нина Ягодинцева

Вот – время: тёмная вода, опасная вода, предощущение потопа и хаоса, сейчас уже способное в одном полновесном миге твоего бытия соединить три «агрегатных состояния» – как три лица грозной богини:

Словно сходит не снег – материк растворяется в прошлом,И в угрюмое небо неспешно уходит река,И лощёная челядь твоим подстилает подошвамОблака, облака…

Вот время, сжавшееся в мгновение повседневности, когда «оплывает апрель, подсыхает слюда на губах», оглядываешься и видишь вокруг струящийся, полуразмытый городской пейзаж, слякоть под ногами, на заре – «огненную реку проспекта»… Вот – любовь, чьё начало и первый повелевающий жест – там ещё,

В материнской утробе, в ласкающей тесноте.Что я знаю о нём, о томительном этом жестеСонной плоти в жемчужных глубинах вод?Лишь одно: я в тоске тону, как в блаженстве,Покуда жизнь по жилам моим плывёт.

Любовь – неотвязная жажда и любовь – расточительная, взахлёб, и легко признаваться любимому, что «даже небо из твоей горсти / Пьяней и слаще». А ещё – любовь к Родине, пронзительная нежность, чьи приметы в России – слёзы и снег, влажный ветер, тяжёлая соль…

В России надо жить не хлебом и не словом,А запахом лесов – берёзовым, сосновым,Беседовать с водой, скитаться с облакамиИ грозы принимать раскрытыми руками.

Но поэт «жить не словом» не может. «Слов качающийся мост» – единственная, подчас, дорога и подмога, но, опять же, поэтическое слово для Нины Ягодинцевой – парус, уносимый в море, «провалы, стремнины, мели». Отсюда, должно быть, – разнообразие ритмов и строфики, смысловая вариативность, внимание к звуку и тону, музыкальность многих стихов. И в награду – магия без обмана, возможность словом трансформировать реальность, оставаясь собой – во многих мирах:

Просто воздух холодней,И плывут куртины знояОт земного в неземное,По ладони – и над ней…

Узнаваемые городские картины, жизненные эпизоды, настроение и погода, воспоминания, надежды, предчувствия… Определяющая метафора книги превращает и автора – в протея, изменчивое и изменяющееся существо, во всех четырёх стихиях – гостью и собеседницу на равных.

Евгения Изварина, поэт, член Союза писателей России.Екатеринбург.* * *

Для зоркости и уверенности необходима выверенная собственной жизнью, выстраданная система координат. И Ягодинцева ясно вычертила вертикальную ось, недвусмысленно обозначила центр и одновременно сферу, тело этой системы.

В средоточье города и мираНа туберкулёзном сквознякеЧто тебя спасло и сохранило,Как ребёнок – пёрышко в руке?..Разве голос? – где ему на клирос!Разве сердце? – купят, не соврут!Но темница тёплая раскрыласьИ открылось тайное вокруг:

Что ж, взлетай легко и неумело,Где бессчётно в землю полегли…Родина – таинственная мераБоли и любви.

На этой родине «звонарь раскачивает сон», беззвучно взывая ко Всевышнему, а «наяву гуляют ордами,/ Глумясь над спящими и мёртвыми…» Последняя метель напоминает погибельную сечу, в которой подчистую ложится засадный снежный полк, а непогода – приход отряда батьки Махно, оборачивающийся отнюдь не шуточным расстрелом.

На этой родине «…Ангелы на покосе/ Точат свои лучи…/ Песенок не поют,/ Мёда на хлеб не мажут./ Лезвия отобьют –/ То-то травы поляжет!» И та же намоленная трава, расстилаемая во храме на Троицу, напоминает: «Трава травой живём, не узнаны,/ Удерживаемы едва/ Зеленокровного родства/ Душеспасительными узами…».

Здесь снова и снова «…кто-то падает крестом/ И осеняет поле/ На три открытых стороны:/ России, вечности, войны…» И матери проводят жизнь «в нищете безвыходной и жалкой,/В неизбывном страхе за детей» и молитве к Богоматери, чей потемневший лик по-прежнему взирает «с холодной лаковой доски». И сам себя ловишь на доселе запретной, а теперь вылезающей из-под спуда мыслишке, и понимаешь, что деваться с подводной лодки некуда:

Что сердце слабое? ТрепещетНадеждой перемены мест?Ты эмигрант, ты перебежчик,Невозвращенец и мертвец.

Твой век не вышел из окопа,Твой год уже полёг костьми.Твой час настал – но неохотаВ сырую землю, чёрт возьми!

И вот стоишь перед таможнейС нелепой ношей за спиной:Со всей великой, невозможной,Смертельно вечною страной…

Но здесь даже сухая серая полынь, «нестерпимо горько» звенящая на обочине той же дороги, передаёт тебе дыхание жизни. И понятно, что «до бела снега догорать» негде, кроме как в России – конкретно во Владимире, что навеял эти строки. И когда, прикрыв глаза от жгучей боли, рассыпаешь хлебные крошки – «кто-то в шорохе крыл» подбирает их все до единой.

Стихи здесь выдыхает сам тёплый воздух, заточённый на скучной окраине, и сама эта окраина звучит окариной, способной извлекать из себя незатейливую, а всё-таки мелодию. Не только нарастающий шум листвы предстаёт взволнованным ошеломляющим монологом, но «на всех немыслимых ветрах» распускаются полотна речи: «Спасти, утешить, оберечь,/ Дать мужества на ополченье…/ И небо – речь, и поле – речь,/ И рек студёные реченья…».

Андрей Расторгуев, поэт, член Союза писателей России.Екатеринбург.

Тёмный сад

Стихотворения 1982–1991 гг.

«Всё начинается в осенней вязкой глине…»

Всё начинается в осенней вязкой глине:Вечернее дыхание полыниИ долгий, смутный разговор,И путь в густой туман, где дремлют гребни гор,И сонная душа, и песня о долине.Всё начинается в глубокой колее.Колёса брызжут ржавою водою,Забрызганное небо над тобоюИ лес, как призрак, молчалив.Когда настанет час небесного отлива,С собою унесёт отливИ свет, и тьму, и круг луны унылой,И обнажатся мрачные обрывыИ гребни острых скал на ложе дна.И ты узнаешь: ложь всегда одна,А истин много.Если о РоссииНе говорить, не думать, не дышать,И глину не месить лаптями, сапогами,Колёсами поющих жалобно телег –Мы канем в пустоту, не отыскав ночлег,В урочный час небесного отлива.

Ночь

Полно, да ночь ли это была?Словно два льняных полотна,Небо бело и земля бела,Где-то за белым темна луна.

Сонные очи не смеют спать –Как холодит молодую грудьВремя, которое любит стлатьБелое, белое – вдаль и вглубь.

Время погони! По руслам жил,Словно по руслам спящих рек,Кто-то безвестный уносит жизньТуда, где сливаются снег и снег.

Кони летят – полотна не смять,Зимнего воздуха жуть и сласть.Белое, белое мчится вспять –Время, которое любит – красть.

Но сверху, откуда пути видны,Смотрит пристально за тобойГорячий и чёрный зрачок луныС птичьей каёмкою золотой.

«Мне видится, как будто снится…»

Мне видится, как будто снитсяЗнакомое давным-давно:Старушки раскупают ситцы,И макароны, и пшено.

Рубли измятые считая,Едва губами шелестят,Потом снимаются как стаяИ в высь над городом летят.

Летят над серыми домами,Над чёрным заводским прудом,Отягощёнными крыламиНа воздух опершись с трудом.

Они кружат нестройным хоромПод белой бездною небес,Бессвязным птичьим разговоромТревожа жителей окрест.

«Как странно в вязкой пустоте…»

Как странно в вязкой пустотеСреди погибших словЗаговорить на языкеУтраченных богов!

Огонь бесплодный и ничей,Но жечь ему дано.Звучанье собственных речейТо смутно, то темно.

Оно темно, как белый снегВо чреве зимних туч.Сколь славен был далёкий век,Сколь радостно могуч!

Покорно отпускаю ввысьСплетенье древних слов:Печальным эхом воротисьНа пиршество богов…

«В тёмный сад, на самое дно, в траву…»

В тёмный сад, на самое дно, в траву –Слышать, как бьётся из-под земли вода.Как мне странно, что я до сих пор на земле живу –Словно птица, не покидающая гнезда.

Как мне странно, что любит меня этот старый сад,Словно я – это яблоневое дитя.Он ведь знает, что я не обернусь назад,Ни улетая, ни уходя.

Но пока моё сердце тут, у его груди,Он сплетает ветви, пытается удержать.Глубоко в полуночном небе плывут круги –Кто-то канул в небо, и звёзды ещё дрожат.

«В моём краю зима – пожар…»