Читаем без скачивания Бриджит Бардо. Икона стиля - Маргарита Фомина

Пилу очень хотел наследника и того, кто сможет продолжить семейное дело, как и Тоти, которой очень хотелось бы обрадовать горячо любимого супруга. В надежде произвести на свет долгожданное дитя, родители Бриджит предприняли вторую попытку. Абсолютно уверенная, что ждет мальчика, Тоти даже не задумывалась о девичьих именах.

Когда же в мае 1938 года родилась вторая дочь, они с Пилу остановили свой выбор на самом незамысловатом сочетании имен — Мария, в честь самой Тоти, и Жанна, в честь ее матери. Так сестра Бриджит получила при крещении имя Мари-Жанна, однако в свидетельство о рождении по чьей-то оплошности закралась ошибка, и на бумаге закрепилось имя Мари-Жан. Вряд ли это имеет большое значение, поскольку, как и все остальные в семье, она также удостоилась прозвища — Мижана.

«Нелегкое дело быть сестрой Бриджит Бардо, — признается она, — нелегко было с самого начала. То есть не тогда, когда Бриджит превратилась в кинозвезду, а с того момента, когда мне был от роду один час. Недавно она призналась, что когда я появилась на свет, она страшно меня ревновала. Мне это понятно. В конце концов, после того, как на протяжении первых четырех лет жизни она была единственным ребенком в семье, неожиданно появляюсь я и порчу ей всю картину. Более того, ведь мои родители ожидали мальчика, и все были просто уверены, что в семье появится сын, а когда Бриджит увидела, что получила сестру, когда ей стало ясно, что в доме появилась еще одна девочка, ей было очень трудно примириться с этой мыслью».

Ничем не отличаясь от других детей-первенцев, которым приходится делить родительскую любовь с кем-то еще, Бриджит прочно застолбила свою территорию.

Когда девочки подросли, их обеих отправили на воспитание в католическую школу. После занятий за ними приглядывала гувернантка, которую сестры довольно комично прозвали «La Big». Ну, а поскольку Тоти заботило, в первую очередь, то, чтобы подруги ее дочерей происходили исключительно из приличных семей и отвечали ее строгим требованиям, девочки почти не общались с обычными детьми. Бриджит росла воспитанной, робкой и застенчивой.

Знаменитая актриса вспоминала: «В детстве я обычно действовала на нервы матери, потому что она шила мне симпатичные платья, а я отказывалась их носить. И тогда она наказывала меня, не разрешала идти на прогулку, пока я не причешусь и должным образом не оденусь. А я всегда была растеряшей».

В те дни она воспринимала себя гадким утенком, некрасивой девчонкой с редкими волосенками, с пластинкой на неровных зубах, в очках — которая к тому же время от времени страдала от аллергической сыпи.

— У меня отвратительный нос. Рот тоже никуда не годится. Верхняя губа тяжелее, чем нижняя, словно опухшая. Щеки слишком круглы, а глаза, наоборот, малы, — говорила девочка.

Отец Тоти был крупным седобородым мужчиной с веселым лицом. Звали его Исидор, сам он величал себя Леон, а вот внучки называли его исключительно Бум. Он служил в страховой компании и остался в Италии даже после того, как фирма предложила ему вернуться во Францию. Ведь Милан — это, в первую очередь, Ла-Скала, а Бум обожал оперу. Его жену Жанну девочки называли Мами — именно она оказала самое сильное влияние на судьбу Бриджит.

Мами была всего на девять лет старше Пилу, но основательно заботилась о своей внешности и всячески себя холила и лелеяла. Мами неизменно стремилась быть примером того, как нужно одеваться и следить за собой. Нет ни малейшего сомнения в том, что Бриджит была ее любимицей, а привязанность к внучке — взаимной. И в последующие годы друзья семьи продолжали отзываться о Жанне Мюсель с большой теплотой — о том, какой удивительной была она женщиной, как она боготворила Бриджит, и как та умела ее растрогать. Отец Пилу, Шарль Бардо, был инженером-металлургом. Умер он в 1941 году. Несколько лет спустя, когда мать Пилу, Гиасинт, заболела, она переехала к сыну на Рю де ля Помп. Гиасинт также была по-своему примечательной натурой. Во время парижской выставки 1889 года — той самой, для которой месье Эйфель построил свою башню — в норвежском павильоне ей на глаза попался просторный деревянный дом, модель «образцового шале». Гиасинт влюбилась в него с первого взгляда и решила, что непременно должна приобрести его.

И хотя эта постройка менее всего вязалась с архитектурным стилем Франции, Шарль приобрел ее в качестве свадебного подарка. Гиасинт приказала разобрать дом — бревнышко по бревнышку — и перевезла его на свою родину в Лувесьенн, неподалеку от Парижа, где заново его отстроила.

Это удивительный старый дом, где Бриджит и Мижану провели немалую часть своего детства — с Пасхи и до осени они приезжали сюда с родителями на выходные. Кстати, дом этот до сих пор остается во владении семьи.

Когда девочки повзрослели, их начали отправлять на зимние каникулы в Межев кататься на лыжах, а летом — на несколько недель на юг Франции, где они частенько гостили у друзей семьи в небольшой деревушке Ля Круа-Вальмер, неподалеку от Сен-Тропеза. У этих знакомых был участок на склоне холма, где посреди полей в окружении розовых кустов стояли три мраморных павильона, построенных еще до войны и сильно разрушенных. Там не было ни окон, ни дверей, ни мебели. Дни, проведенные там, детская память сохранила как «восхитительные и полные поэзии». Родители спали в одном из домов, дети — в другом, а третий служил чем-то вроде общей столовой. Соседний пляж был совершенно пуст и целиком в их распоряжении.

Когда девочки подросли, их отдали в Аттемар, частную школу, весьма популярную у парижской буржуазии. Уже сам этот факт свидетельствует о достатке семьи Бардо. Тем не менее, по мнению Бриджит, полученное ею образование мало чем могло пригодиться в реальной жизни. Например, секс входил в число запретных тем. Спустя годы первый муж актрисы, Роже Вадим, любил рассказывать историю о том, что Бриджит в свои 17 лет была столь наивна, что искренне полагала, будто мыши откладывают яйца.

Как того требовало положение в обществе, а также тогдашние взгляды на воспитание детей, Пилу и Тоти воспитывали дочерей в строгости, стремясь прочно вложить им в души нечто вроде викторианских ценностей, причем это стремление подкреплялось суровой дисциплиной со стороны Тоти.

Иногда она кричала на дочерей, что это не их дом, что они просто живут в ее доме, и если она захочет, то при желании выкинет их на улицу. Она так и заявила им, что вольна в любую минуту выставить их за дверь.

Когда однажды, играя, сестры разбили старую китайскую вазу, их мать не только отшлепала, их но и заявила, что дочери не смеют обращаться к родителям на «ты». Теперь они обязаны обращаться к матери и отцу только на «вы», как обычно принято в разговоре с незнакомыми и малознакомыми людьми. Подобное наказание произвело на девочек столь глубокое впечатление, что пока Тоти и Пилу были живы, дочери продолжали обращаться к ним на «вы», несмотря на то, что всем остальным говорили «ты».